Волчья хватка - Сергей Алексеев

Устрашившись такой мысли, он пошёл на базу и по дороге, в сильном возбуждении, стал есть недожаренную, но обуглившуюся козью ляжку. Мясо оказалось несолёным, отвратительного вкуса да ещё и застревало в зубах. Тогда он отшвырнул его и бегом вернулся в каморку. Волчонок уже не скулил — орал благим матом и снова отказывался пить сгущёнку и, облившись ею с ног до головы, стал липким, каким-то обшарпанным и жалким.

Витюля был уже в полном отчаянии, усиленном похмельем — хоть самому в петлю полезай! — когда услышал за стеной лай гончака — месяц назад ощенившейся суки Гейши, которую, за неимением отдельного вольера, содержали в кочегарке. Это была материнская реакция на голодный крик щенка! Мысль показалась ему простой и оригинальной, не теряя времени, он схватил зверёныша и через внутренний тамбур (зимой Герой попутно отапливал базу) попал к собаке. Гейшу кормил и обслуживал один из егерей, знающий толк в гончаках, Витюлю к этому не допускали. Подросшие щенки резвились на полу, а их мать, едва почуяв волчий запах, поджала хвост и уползла в угол.

— Ладно тебе, дура, он ребёнок, — успокоил Герой и подсунул зверёныша под брюхо Гейши. — Слыхала же, орёт…

Она тряслась, обнюхивая липкого волчонка, однако не сопротивлялась, а он без всяких прелюдий вцепился в собачий сосок и зачмокал, поддавая мордой вымя. Витюля почти торжествовал, подстраховывая, чтобы сука случайно не прихватила подкидыша зубами. Один за одним он опустошил все шесть сосков, ещё раз прошёлся по этому кругу, дотягивая последние капли молока, и когда Герой лишь чуть ослабил свою руку на ошейнике, Гейша вдруг дотянулась до зверёныша и принялась вылизывать его с той же старательностью и полным отсутствием зла или брезгливости, будто своих щенков. Разве что подрагивала от страха, когда обнюхивала волчонка. Вычистила, выгладила все части тела, особенно тщательно подсохшую пуповину и задницу, — приняла!

Не успел Витюля ещё по достоинству понять и оце-нить, что произошло, как насытившийся мурлыкающий зверёныш внезапно изогнулся и благодарно лизнул собачью морду…

А его отец, бродячий волк-одиночка, оплакав погибнувшее семейство, вышел на разбойную дорогу.

Первый сигнал охотоведу пришёл в тот же день, после охоты на логове: из бывшего колхоза, а ныне захиревшего товарищества, расположенного в охот-угодьях клуба, по телефону сообщили, что средь бела дня матёрый волк выскочил на пастбище, где бродили без пастуха остатки дойного стада, и уложил трех коров и телку, а ещё нескольких покусал.

Зарезал по-бандитски, просто так, не съев и куска мяса. И людям ничего не досталось, поскольку скот пасся бесхозно, и когда нашли коровьи туши, они уже вздулись на жаре.

Баруздин знал, чья это работа и кто виновник, поэтому вечером помчался к Ражному.

— За скотинку-то заплатить придётся, Сергеич, — мягко сказал он. — Иначе товарищество по судам затаскает.

К тому времени Ражный уже разослал егерей по округе в погоне за матёрым. Двое из них были хорошими волчатниками, брали зверей на вабу, и была надежда, что волк откликнется: тоска по возлюбленной — она и у зверя тоска. Охотовед знал об этом и лишь потому не скандалил. Однако же спросил, пряча глаза:

— Сам-то что сидишь? Тебе сейчас дневать-ночевать надо в лесу.

— А вот сейчас и пойду. — Ражный взял ружьё, ламповое стекло и подался по просёлку, но не за матёрым, а на встречу со своим тайным гостем.

Колеватый уже поджидал его на вчерашнем месте и выглядел значительно увереннее — источал добродушие, радовался местной природе. Это было нормально, что приходящий вольный поединщик некоторое время вынужден был ждать, когда его соперник — араке, имеющий свою вотчину — дубовую рощу, где предстоит схватка, доделает свои текущие дела. Ему даже была на руку эта оттяжка: все-таки чужое место, чужие звезды над головой и незнакомый космос, и чтобы победить, ко всему этому не просто следует привыкнуть, а попробовать найти энергетические связи и подпитку. Грубо говоря, полежать на чужой земле, подышать воздухом и в небо насмотреться, как в глаза любимой.

По рассказам отца, случалось, что нагрянувший поединщик до месяца обживал пространство, ожидая, когда вотчинник освободится от дел земных. Но всякая отсрочка была не во благо хозяину: он вынужден был, постоянно встречаясь с соперником, объяснять причину отсрочки — каждое его слово проверялось.

И упаси Бог, почувствует малейшую фальшь! Тогда просто уедет победителем, не вступая в схватку, и будет прав.

Должно быть, Колеватый уже прослышал и об охоте на логове, и о вышедшем на дорогу мести волке, порезавшем колхозный скот, известие воспринял без лишних расспросов, однако сделал паузу и неожиданно попросил:

— Извини, Ражный, а ты не мог бы взять и меня? — кивнул на ружьё. — Никогда не был на волчьей охоте. Время есть, все равно болтаюсь…

Все выглядело весьма убедительно — тон, голос и глаза, но Ражный мгновенно раскусил замысел поединщика — хотел посмотреть на соперника в деле и просчитать его тактику в предстоящей схватке. Охота, как ничто иное, практически полностью выдаёт психофизический тип характера.

Ражный сделал из этого единственный вывод: Колеватый был опытным борцом, и будущий его поединок — даже не десятый. Дело в том, что ни явившийся на схватку странствующий вольный поединщик, ни вотчинник, в роще которого предполагался бой, не знали и знать не могли, сколько каждый из них провёл состязаний в дубравах и с каким результатом. Если, разумеется, араксы сами не выдавали каким-либо образом эту сокровенную тайну. Колеватый мог лишь догадываться, что Ражный готовится к своему первому поединку в дубраве, как сейчас Ражный угадывал в сопернике его опытность.

Впрочем, это мог быть всего лишь психологический приём давления — как бы ненароком, косвенно подтвердить предположения противника. Мол, гляди, я стреляный волк…

— Если сильно хочется, пожалуй, возьму, — подумав, согласился Ражный. — Матёрый коров порезал, так егерь засидку сделал, а ждать зверя некому. Желание есть — покарауль пару дней. Найдёшь выпас за деревней Стегаиха, там туши лежат, а лабаз увидишь.

И подал ружьё.

Это ему было не по нутру! Не такой охоты он ожидал, да назвался груздем — и отступать было нельзя. Колеватый взял ружьё, патронташ, глянул на часы.

— Так сейчас и отправляться?

— Давай!

Ражный не знал ни его профессии в миру, ни увлечений, однако посмотрев, как поединщик обходится с оружием, сразу же определил военного человека. И это было очень важно! Род занятий накладывает свои отпечатки, быт диктует бытие, а бытие определяет сознание, как учили в школе…