Счастливая жизнь для осиротевших носочков - Мари Варей
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Джереми возвращает зеркало на прежнее место.
– Только аварии нам не хватало. Используй зеркальце под солнцезащитным козырьком.
– Секрет в том, чтобы комплименты были конкретным и немного изобретательными, – продолжает Саранья и, словно не слыша Джереми, снова поворачивает зеркало к себе. – Во времена их молодости нельзя было просто написать в «Снапчат» «привет, красотка». Сначала они делают вид, что им все равно, но я вижу, что им приятно. После семидесяти редко услышишь комплименты. Потом они начинают переглядываться, как подростки на вечеринке, и стараются оказаться в одной команде во время игры в бридж. Бинго! У меня показатель успешности равен девяноста процентам: двенадцать пар за пять лет.
Она проводит кисточкой по своей смуглой коже и снова смотрится в зеркало заднего вида. За последние пятнадцать секунд Джереми трижды возвращал его на место.
– Кстати, – спрашивает он, – что за вечеринку ты устраиваешь?
Саранья с укоризненным видом шлепает его пудреницей по руке.
– Это не вечеринка, а Дивали, фестиваль огней. Вот вам и мультикультурализм! Это все равно что сказать, что не слышал про Рождество! Дивали, фестиваль огней и радости, – это индуистская альтернатива Новому году. Он длится пять дней, каждый из которых имеет свой смысл и свои традиции. В первый день устраивают генеральную уборку и покупают новые вещи, чтобы отпраздновать новое начало. Богиню процветания Лакшми следует встречать в обновках. Иначе говоря, это день шопинга. Еще на полу мукой рисуют следы в ожидании ее прихода. На второй день нужно украсить дом ранголи.
– Чем? – переспрашивает Джереми, приподняв брови.
– Ранголи – это индийские узоры, которые делают из порошка, песка, сушеного риса или цветной манной крупы. На третий день мы зажигаем дии – такие маленькие масляные лампы, их ставят перед входной дверью, чтобы поприветствовать Лакшми, – развешиваем гирлянды, готовим индийскую еду в огромных количествах и зовем в гости своих близких. Четвертый день – Падва, первый официальный день нового года, когда люди обмениваются подарками и высказывают друг другу хорошие пожелания, и, наконец, пятый и последний день Дивали, Бхаи-дудж, посвящен братьям и сестрам. Братья навещают своих сестер и дарят им подарки. У вас есть братья или сестры?
– У меня есть брат, – отвечает Джереми раньше меня.
Молчу, и Саранья, широко улыбаясь, поворачивается ко мне. Я словно окаменела. В кои-то веки Саранья кого-то слушает. Она не только задала вопрос, но и ждет ответа дольше трех секунд. Под кожей словно копошатся муравьи, воздух исчезает из легких. Хватаю запястье и нащупываю браслет. Сначала пластинка, теперь этот вопрос – и все в один день…
– Нет…
Это слово рвет мне горло и кажется ужасным предательством. Однажды я буду наказана за то, что играла с реальностью и заменяла факты на вымысел. Безобидные фразочки, незначительные поступки… постепенно ложь задушит меня, и я утону в искаженном мире, который сама выдумала. Или, что еще хуже, больше не смогу отличать правду от лжи. Избавлюсь от мучительных воспоминаний, чтобы больше не чувствовать себя виноватой. В зеркале заднего вида ловлю на себе пытливый взгляд Джереми.
– Все хорошо? – спрашивает он. – Ты ужасно побледнела.
Не могу ответить: свело горло. «Все хорошо»? До чего же я ненавижу эти два словечка, этот вопрос, который и во французском, и в английском является чисто риторическим, который требует систематического и необдуманного «да» и который постоянно напоминает тебе: нет, все плохо, и в ближайшее время улучшений не предвидится.
Тишину разрывает громкий гудок клаксона, за которым следует резкий удар по тормозам. Саранья вскрикивает от удивления. Таксист, которого мы подрезали, возмущенно машет рукой.
– Оставь в покое зеркало заднего вида, – злится Джереми. – Мы чуть не «поцеловались» с задней машиной.
Внимание отвлекается от меня, и я снова закрываю глаза, сосредотачиваясь на прикосновении к браслету. Вспоминаю шелест воды, мокрую полосу от волны, которая схлынула обратно в океан, следы моей сестры на влажном песке, шлепанье наших ног. Мы бежим. Облизываю пересохшие губы и чувствую вкус соли и ветра. Молча прошу прощения за свое предательство. За очередное предательство. Потом вспоминаю, что сестра всегда мне все прощала, и снова вздыхаю.
Саранья тем временем с энтузиазмом рассказывает о своих сестрах.
Она очень о них заботится. Ей нравится заботиться о других, о тех, у кого никого нет, поэтому она работает в доме престарелых. Постепенно ее голос успокаивает меня.
Вопреки всему они с Джереми неплохо ладят и дополняют друг друга: Саранья говорит, Джереми слушает. И так до тех пор, пока мы не оказываемся в гипермаркете «Метро». Я уже успела прийти в себя.
Шопинг проходит хаотично. Похоже, Саранья полна решимости скупить весь магазин. Она дала каждому из нас по тележке, и меньше чем за двадцать минут ее тележка заполнена продуктами доверху. Джереми с невозмутимым видом помогает достать товары с высоких полок. Саранья уже зовет его «Джер» и фамильярно похлопывает по спине, пока он перекладывает центнеры риса в свою тележку, при этом ни на секунду не переставая говорить.
– Интересно, когда она успевает дышать, – недоумевает Джереми, наблюдая, как Саранья бежит к одной из сотрудниц, чтобы узнать, где лежит одноразовая посуда. – Мне нравятся разговорчивые люди, – задумчиво добавляет он. – Не приходится беспокоиться о том, что говорить.
Это замечание меня удивляет. Я думаю точно так же.
После того как выходим из магазина, нам требуется еще добрая четверть часа, чтобы запихнуть покупки в машину, и теперь та набита битком. Саранья хватает телефон Джереми и вбивает в навигатор адрес, ворча, что у него нет айфона, как у любого нормального человека. Ресторан родителей Сараньи «Сады Тадж-Махала» находится в Десятом округе. Мы помогаем разгрузить машину, и Саранья предлагает нам выпить по чашечке кофе. Я соглашаюсь, а Джереми вежливо отказывается:
– Мне нужно забрать дочь от ее матери.
Это простое предложение вызывает у Сараньи пулеметную очередь вопросов: сколько девочке лет, как ее зовут, Джереми с женой пока живут раздельно или уже развелись, почему развелись и так далее.
– Мне пора, – извиняется Джереми, явно желая избежать разговора на эту тему, и поворачивается ко мне. – Алиса, если тебя нужно подбросить…
– Нет-нет, все в порядке. Я поеду на метро.
– Как скажешь. Тогда хороших выходных.
Он возвращается к своей машине.
– Джереми?
Он поднимает голову и вопросительно смотрит на меня. Я впервые за все время улыбаюсь ему искренне.
– Спасибо.
– Не за что, – отвечает он.
Помогаю Саранье распаковать продукты, после чего она приглашает меня подняться к ней в студию, которая находится над рестораном. В студии царит такой ужасный беспорядок, что я чуть не падаю в обморок. Впрочем, похоже, я начинаю привыкать к причудам своей новой подруги. Благодаря ей мне не нужно огораживаться колючей проволокой. Саранья отодвигает одежду, валяющуюся на кровати, торопливо поправляет одеяло в цветочек и делает мне знак садиться.
– Располагайся!
Она тянется за упаковкой кофейных капсул, которые лежат на комоде между банкой с карандашами для макияжа и стопкой книг в мягкой обложке.
– Ты придешь на Дивали?
– Честно говоря, даже не знаю…
– О, я настаиваю! Я была бы очень рада, если бы ты пришла.
Теперь Саранья стоит на четвереньках и пытается воткнуть шнур от кофемашины в розетку, спрятанную за шкафом. Распахнутые настежь дверцы открывают взгляду горы разноцветной одежды, сложенные вопреки здравому смыслу. Саранья откапывает две побитые кружки, идет в крошечную ванную и сует под струю воды.
– Места здесь маловато, – констатирует она, перекрикивая шум воды, – но зато у меня есть какая-никакая независимость. В любом случае, с моей зарплатой невозможно снимать квартиру в Париже, а я лучше умру, чем буду жить в пригороде! Тебе нравится Париж? Ты рада, что приехала? Тебе нужен сахар?
Саранья наконец протягивает мне кофе. Я ожидаю, что она продолжит говорить, как обычно не дожидаясь ответа, но она подносит
