Гонимые - Исай Калашников

— Ты многознающий шаман, а все равно дурак. Кто доверится чужому коню, к чужим и попадет. Пошел отсюда!

В глазах Теб-тэнгри полыхнуло пламя, но губы сами собой сложились в мягкую, как будто даже виноватую улыбку, он скорбно качнул головой.

— Гордый нойон, сейчас ты сам придвинул линию своей жизни ближе к трещине, означающей смерть. — И вышел.

От гнева у Таргутай-Кирилтуха перехватило дыхание, хотел повелеть схватить шамана, но из груди вырвалось лишь сипение. Пока справился с собой, пока дозвался нукеров, образумился. Пусть дерзкий шаман до времени идет своей дорогой. Не с него надо начинать.

Глава 7

Гасли звезды. Небо на востоке, светлея, окрашивалось в мягкий розовый свет. Утро было безветренное, теплое. Вода в реке, розовая, как и небо, сонно хлюпала. Тэмуджин с Хасаром, Бэлгутэем и Хачиуном, босые, в коротких затрепанных штанах, шли друг за другом. Из-под берега, заставив Тэмуджина вздрогнуть, с шумом, истошным криком вылетела птица. Хачиун, шагавший позади всех, догнал старшего брата, боязливо прижался к нему.

— И трус же ты! Утки испугался.

— А может быть, это вовсе не утка. Может быть, это злой дух.

— Не болтай о чем не следует! — рассердился Тэмуджин.

Мальчик хотел сказать еще что-то о злых духах, но Тэмуджин строго прикрикнул, и дальше пошли молча. Скоро совсем рассвело. Солнечные лучи заскользили по вершине Бурхан-Халдуна, высветляя зелень леса, над водой поплыли прозрачные пряди тумана. По крутому яру спустились на песчаную косу. Босые ноги оставляли на песке глубокие вмятины, и они тут же заполнялись прозрачной водой. У широкого омута остановились. На воде покачивались берестяные кругляши-поплавки — тут стояла сеть. Тэмуджин сбросил штаны, сунул ногу в воду — холодная. Всхлипывая, забрел по грудь в омут, ухватился за конец сети, потянул. Сеть заметно подрагивала, и Тэмуджин забыл про холодную воду: что-то есть! У берега за нижнюю тетиву сети схватился Хасар, стали потихоньку выбирать. Из воды показалась розово-золотистая рыбина. За ней вторая, третья. Четыре крупных ленка упруго бились в волосяной сети на мокром песке. Богатый улов! Хачиун по-щенячьи взвизгивал, смеялся, лез к сети, мешая Тэмуджину и Хасару, Бэлгутэй хватал рыбин за хвост и тоже смеялся.

Оставив сеть и рыбин на берегу, спустились ниже. Здесь река прижималась к высокому утесу, круто заворачивала. На повороте была глубокая яма. В нее Тэмуджин вечером закинул крючки, наживленные хариусами, если есть таймень, возьмет.

На спокойной голубовато-зеленой воде лежала темная тень скалы, у берега блестели омываемые течением черные острые камни. Оставив братьев, Тэмуджин, прыгая с камня на камень, добрался до удочек. Проверил одну, другую — пусто. Оставалась последняя. Она стояла в конце ямы под молодым ильмом, росшим в узкой расщелине. Белая волосяная леска была туго натянута. Тэмуджин подергал ее, с огорчением подумал — зацепилась.

Придется нырять в воду, не лишаться же драгоценного крючка! Вдруг леса сама по себе прослабла. Тэмуджин, недоумевая, стал выбирать ее. Но что это? Снова натянулась. Нет, идет. Коряга за ней тащится, что ли?.. Так и есть, вон темнеет. Целое бревно тащится.

И в этот момент «бревно» рванулось в сторону. Тэмуджин упал, но лесу из рук не выпустил. Она до крови врезалась в руку. Упираясь ногами в камень, стискивая зубы, Тэмуджин держал леску. Таймень хлобыстнул хвостом по воде, повернул против течения. Тэмуджину стало легче.

— Хасар! Скорее сюда!

Горячий пот заливал лицо, щипал глаза. Пальцы на перетянутой руке посинели, из-под лески, охватившей ладонь, сочилась кровь. Хасар не услышал его крика. А таймень снова повернул вниз, заметался, малиновый хвост тяжко бухал по речной глади, вода бурлила, словно кипяток в котле.

Боль в руке стала невыносимой. У Тэмуджина потемнело в глазах.

— Хасар!

Брат услышал. Козленком прыгая с камня на камень, подбежал, вцепился в натянутую до звона лесу, потянул. Вдвоем быстро умучили тайменя. Он подошел к берегу с широко распахнутой пастью — зубастое страшилище.

— Лезь в воду!

Хасар сбросил штаны, ринулся в воду, бесстрашно запустил руки под жабры тайменя. Ловкий, с клочьями обгорелой кожи на черной спине, братишка сейчас как нельзя лучше оправдывал свое имя[23].

На берегу рыбина упруго изогнула литое тело, забилась, пачкая хвост в сухих листьях и земле. Тэмуджин схватил камень, с веселой яростью обрушил на черную голову тайменя — сухо хрустнули кости.

— На тебе! На!

Вдвоем выволокли его из-под утеса. Хачиун и Бэлгутэй с опаской разглядывали огромную рыбину, тыча палками в светло-серое брюхо.

Разожгли огонь, зажарили двух ленков, поели. Тэмуджин заставил братьев разбирать сеть, сам лениво растянулся на траве. Солнце уже начало припекать. Трещали кузнечики, в кустарнике за рекой пели птицы. Ныла нарезанная леской рука, но на душе было светло и покойно. Он становится мужчиной, главой и кормильцем семьи. Страшная зима с зелеными огоньками волчьих глаз в гудящей и стонущей темноте уже не повторится. Он научился ловить рыбу, бить из лука птиц, добывать жирных тарбаганов. Он научится владеть мечом и боевым копьем, станет воином, таким же знаменитым, как его отец Есугей-багатур. Пусть тогда дрожит от страха толстый Таргутай-Кирилтух!

Но не о мести ненавистному нойону больше всего думает теперь Тэмуджин. Почему-то все чаще вспоминается его нареченная невеста Борте девочка с тугими круглыми щеками, рассудительная и упрямая. Какой стала она теперь? Захочет ли Дэй-сэчен, ее отец, отдать Борте ему сейчас, когда у него единственный нукер — собственная тень? Когда-то он был добр и внимателен к нему. Но это было при жизни отца. В ту пору все были добры к нему, к его матери, его братьям. Люди уважают, прав Теб-тэнгри, одно силу. И он будет сильным.

Тэмуджин сел, потянулся, посмотрел на свои ноги с исцарапанными, в ссадинах ступнями, на муравья, деловито бегущего вверх по тонкой травинке, на тайменя с круглыми, как пуговицы, глазами, перевел взгляд на речку, на пологие лесистые холмы, и ему захотелось запеть от беспричинной радости, наполнившей душу.

Братья возились с сетью у самой воды. Хасар и Бэлгутэй выбирали из ячей траву, листья, тину. Хачиун собирал на отмели цветные камешки. По берегу, с той стороны, где была юрта, бежал младший братишка Тэмугэ-отчигин. Штанишки сползали с его тонкого зада, и он на ходу их поддергивал. Вот глупый, подвязать не догадается!

Подбежав к Тэмуджину, Тэмугэ-отчигин не сразу мог что-либо сказать запыхался. Глазенки выпучены, на носу мелкие капельки пота, одна рука поддерживает штаны.

— Тэмуджин… тебя ищут! — наконец сказал он. — Приехали нукеры Таргутай-Кирилтуха. Они ругали мать. Ударили Хоахчин. Я сюда.

Тэмуджин посмотрел на небыстрое, в мелкой ряби, течение реки, на тальниковые кусты, склонившие ветви к воде. Все, что говорил сейчас малыш Тэмугэ, не воспринималось им как угроза. Но тут в поле его зрения попали всадники. Пять человек. Они подвернули к берегу реки, остановились. Должно быть, ехали следом за Тэмугэ-отчигином и, потеряв его из виду, не знали, куда направиться. Тэмуджин заволок тайменя в кусты, прикрыл его ветками, травой, лихорадочно обдумывая, что делать. Всадники увидели Хачиуна, бегающего по отмели, погнали коней.

— Хасар! — крикнул Тэмуджин. — Я спрячусь. Скажи — уехал куда-то.

Он побежал, пригибаясь, в кусты. Всадники, кажется, успели его увидеть. Вскоре он услышал тяжелый топот копыт за спиной, треск ломаемых кустов. Не убежать! Впереди были реденькие тальники, справа тянулась болотистая, в кочках, низина, за ней начиналась возвышенность, поросшая березняком, дальше были горы и лес. Надо бежать в лес. По болоту лошади не пойдут… Он свернул в сторону, стал прыгать с кочки на кочку. Всадники выскочили из кустов, на краю болота остановились. Передний (по голосу он узнал в нем Аучу-багатура) приложил ладони ко рту, закричал:

— Э-эй! Не убегай! Мы тебя все равно поймаем. Без тебя нам не велено возвращаться.

Тэмуджин только чуть приостановился, но тут же помчался сколько было сил. Всадники, ругаясь, поскакали вокруг болотины. Он прыгал с кочки на кочку. Густая зеленая вода пахла тухлыми яйцами. Несколько раз поскальзывался, падал. Руки, живот, штаны были в вонючей жиже.

Выскочил на возвышенность, нырнул в березовый лесок, чуть перевел дух. Но всадники были уже недалеко, снова послышался стук копыт. Он побежал в гору. Дышал хрипло, со свистом, как загнанная лошадь.

Преследователи рассыпались и, словно загонщики на облаве, ехали цепью, не теряя друг друга из виду, изредка переговариваясь. По голосам он определял, где они находятся, и то приостанавливался, чтобы отдышаться, то снова бежал. Лес становился гуще. Заросли багульника порой были так плотны, что он еле продирался сквозь них, часто на его пути попадались валежины с острыми мертвыми сучьями. Бежать он уже не мог, шел шагом.