Бульдог. В начале пути - Константин Калбазов

– Фы напрасно так скромны, фаше феличестфо.

– Да ладно тебе, Иван Лаврентьевич… Погоди-ка. А это кто тут у тебя?

Петр и раньше видел забившуюся в дальний угол девчушку. Ну и что с того, сидит себе и сидит на лавке, никого не трогает. А то, что не подскочила и не отвесила земной поклон, так мала еще, лет двенадцати, не больше. Оно, конечно, непорядок, но она, скорее всего, так испугалась, что и как дышать позабыла. Крестьяне вообще по селу ходят будто пришибленные, все время озираясь, а ну как царь-батюшка, оплошаешь, как бы беды не вышло.

Оно вроде и по-людски себя ведет, и к старосте с вопросами подходит, и с иными разговоры вел, вопросы разные задавал. С Савватеичем вообще чуть не час говорил. Вернее, говорил все больше старик, летам которого уж и счет потеряли, а царь молодой внимательно слушал. Но с другой-то стороны. Эвон, когда барин наезжает, так только держись, а если в худом настроении… А тут царь. Понимать надо.

Так вот. На девчушку Петр обратил внимание вовсе не потому, что та проявила непочтительность. Ну испугалась, да и бог с ней. А вот очень даже знакомый волдырь на ее руке встревожил его не на шутку. Уж как выглядит оспенная пустула, он по гроб жизни не забудет, а забудет, так отметины на лице враз напомнят. И вот нахождение больной оспой в одном помещении с Михаилом его как раз и встревожило. Кстати, не разъясни ему Блюментрост, что самому императору оспы теперь бояться нечего, то и за себя, грешного, испугался бы.

– О-о, это больная дефочка, – с готовностью ответил доктор, словно и не заметив тревоги в голосе императора.

– Оспа?

– Да.

– Больная оспой в одной комнате с раненым, да еще спасшим мою жизнь? – Петр уже явственно начал злиться.

– О-о, фаше феличестфо, она не предстафляет опасности. Это так насыфаемая корофья оспа. Она часто фстречается у крестьян, ухажифающих за корофами. Челофек может сараситься, только если гной из пустулы попадет хотя бы ф маленькую царапину. Иначе никак. А еще люди крайне редко умирают от такой оспы. Очень редко.

– Так ты, Иван Лаврентьевич, взялся ее излечить?

– Не софсем так, фаше феличестфо. Лечить тоже, но глафное, я подумал, что если делать фариоляцию[7] из пустул корофьей оспы, то можно предотфратить саболефание оспой ф дальнейшем.

– То есть как это?

Пришлось выслушать короткую лекцию. Из нее стало ясно, что если преднамеренно заражать оспой здоровых людей, то болезнь будет протекать более мягко и с куда меньшим риском смерти. И что не менее важно, количество пустул исчислялось буквально единицами. К слову заметить, Петру несказанно повезло отделаться только четырьмя отметинами на лице, так как можно было заполучить такое уродство, что впору скрываться под маской.

Данный метод использовался уже не первую сотню лет на Востоке и лишь сравнительно недавно был перенят европейцами. Правда, пока применялся только для того, чтобы обезопасить группу риска, то есть ближайшее окружение заболевшего оспой. Но все было за то, что метод будет распространяться[8].

Как видно, Иван Лаврентьевич решил воспользоваться случаем и поэкспериментировать. Тому имелось и дополнительное обстоятельство в виде бабки-травницы, жившей на отшибе, за околицей села. Случайно столкнувшись с лекаркой и больной, доктор явно заинтересовался методами этой дикарки-знахарки. Он вдруг уловил зерно истины в ее словах. Будь на его месте другой, скорее всего, он даже не взглянул бы в ее сторону.

Но Блюментрост был не обычным врачом, а новатором. Да еще и несколько лет провел подле такой деятельной натуры, как Петр Великий. Общаясь долгое время с человеком, который не чурался обучиться чему-нибудь новому у простого сельского кузнеца, немец просто не мог оставаться ханжой, чем грешили многие мастера своего дела, отличавшиеся ослиным упрямством.

Так вот. Доктор обратил внимание на то, что на сегодняшний день медики имели дело только с человеческой оспой. Про коровью знали, но соотнести одно с другим им в голову не приходило. Светила с мировыми именами не додумались, а неграмотная бабка, знахарка не в одном поколении, из затерявшегося в лесной глуши села, сообразила. Вернее, переняла это знание от своей матери.

– Фы понимаете, фаше феличестфо, это может быть феликий открытие. Если фсе удастся, то получится спрафиться с одним ис феличайших бичей челофечества.

– Это ты мне объясняешь, Иван Лаврентьевич? Да я первый поддержу тебя во всех твоих начинаниях.

Странно было бы, если Петр, сам едва избежавший смерти от этой самой болезни, отказался посодействовать тому, кто решил дать бой подобной заразе. Уж что-что, а это начинание он был готов поддержать целиком и полностью. В конце концов, гуляя по бескрайним просторам России, эта болезнь выкашивала тысячами именно его подданных, сдерживая рост численности населения, в чем кровно заинтересован любой правитель. Разумеется, оспа не была первопричиной высокой смертности, но она была одним из факторов, и если появилась возможность дать ей укорот, то это стоило и усилий, и денежных затрат.

– Если так, фаше феличестфо, то я прошу посфолить мне остаться сдесь. Тем более Михаил требуется моя помощь, а перефосить его нелься, так как это его убьет.

– Михаилу я обязан жизнью, а потому не стану возражать, чтобы ты тут задержался. Но только до той поры, когда его можно будет перевезти.

– Но…

– Иван Лаврентьевич, ну сам посуди. Что тебе потребно для работы?

– Помещение, литература, инструменты, испытуемые, фозможность консультации с другими медиками…

– Ну и как я все это тебе предоставлю именно здесь? – не дослушав, перебил доктора юный император. – Молчишь? Ты, многоопытный медикус, молчишь, а я, не имеющий в этом никакого опыта, должен знать. Не смешно ли?

– Простите, фаше феличестфо.

– Но мне очень понравилось то, что ты говорил. Прости, Иван Лаврентьевич, но времена нынче такие, что только держись. Опять же молодость моя и горячность. Я тебя прошу, по возвращении сразу же ко мне, и обязательно напомни. Казна пуста, но я сделаю все, дабы тебя обеспечить всем потребным. Ну чего ты так вздыхаешь?

– Понимаете, фаше феличестфо, ф медицине не раз и не дфа быфало так, что фсе решал случай. Порой нужно потратить сотни лет, чтобы побороть какую-нибудь болеснь, а порой фсе происходит по фоле слепого случая[9].

– Думаешь, это именно он, тот самый счастливый случай?

– Не знаю. Но отчего-то не хочется его упускать.

– Ну так думай, на то тебе и голова дана. А сейчас прости, пойду я.

Солнце светит уже совсем по-весеннему. Кажется, что мороза нет и вовсе. Хотя это конечно же не так, иначе уже началась бы капель. Но ветра нет, мороз несильный, вот и повеяло весной. Впрочем, скоро уже. Алексей с наслаждением вдохнул полной грудью, но… все удовольствие опять испортила клятая борода, под которой вновь начала зудеть кожа. Носить эту маскировку целыми днями то еще удовольствие.

Ага, а вот и государь вышел из избы медикуса. Недовольно стрельнул взглядом на свою тень, что второй день следует за ним неотступно. Это ничего. Главное, что не гонит прочь. Будь иначе – намучился бы. А так, держись в паре шагов позади да верти головой во все стороны, чтобы никто не подобрался.

Вот и сейчас Петр смерил взглядом подручного Ушакова и, слегка тряхнув головой, пошел по улице. Не иначе как Андрею Ивановичу устроит нагоняй и потребует убрать от себя охранника. Оно и понятно – при наличии двух рот гвардейцев иметь при себе постороннего? Обидно это элитным воинам. Они ведь такие, гоношистые и много о себе думающие.

Все произошло практически одновременно. Споткнувшийся о снежный ком Петр. Звук выстрела. Удар пули, выбивающей из плетня щепки. Алексей рванулся к ничего не понимающему императору, прикрывая его своим телом. Одновременно закрутил головой. Облачко сизого дыма на фоне темного леса безошибочно указало, где именно расположился стрелок. Далековато. Да что там, очень далеко. Шагов четыреста, никак не меньше.

Нечего сказать, искусный стрелок. Вернее, искусные. Не засеки Алексей позицию стрелка, и кто знает, как бы оно все обернулось. А так… Облако от второго выстрела Савин заметил раньше, чем долетели звук и пуля. Счет шел на мгновения. Не вдаваясь в объяснения и проявляя явное неуважение к императорской особе, телохранитель попросту подсек его ногу своей, опрокидывая на снег и завалившись рядом. Вторая пуля, коротко вжикнув, вновь ударила в плетень.

– Да что тут происходит?! – возмущенно закричал Петр.

– Лежи, государь! Не вставай!

Сам Алексей лежать на снегу не собирался. Голова у него работала ясно как никогда. Сомнений в том, что это некрупное нападение, никаких. В деле были задействованы только штуцерники, из другого оружия на такую дистанцию стрелять просто глупо. Правда, вполне возможно, что их не двое, а больше. Но теперь это не имеет значения. Пусть их там хоть десяток – не сразив цель первыми выстрелами, сейчас они должны уходить. В селе поднялся шум, из домов выбегают гвардейцы и крестьяне.