Обратный ход часов - Наталья Нестерова

Шереметьев ожидал увидеть логово алкоголика, но в комнате было чисто. Бедно, убого, но чисто. Ни батареи пустых бутылок, ни пепельниц с окурками, ни объедков на газете. Стол покрыт клеенкой, на нем лампа и стопка книг. Пахнет не перегаром, а кофе. На подоконнике маленькая электрическая плитка, на ней алюминиевая кастрюлька с длинной ручкой, над которой курился ароматный дымок.

— Присаживайтесь. — Василий показал на стул. — Кофе?

— Нет, благодарю, — поспешно ответил Семен.

Кладов посмотрел на него внимательно, улыбнулся, почему-то сразу догадался, что Шереметьев подозревает, будто в кастрюльке пойло.

— Кофе хороший, поверьте. Правда, без сахара, молока или сливок. Нет их в моем хозяйстве.

Кладов снова смущенно улыбнулся. Шереметьев подумал, что такая улыбка может растопить ледник. А следующая мысль была и вовсе странной для Семена: «Если бы я был бабой или гомосексуалом, то втюрился бы в этого мужика по самое не могу». Семен даже потряс головой, чтобы отогнать чудные мысли. Кладов поставил перед ним чашку. Семен пригубил. Кофе действительно отменный, впервые за сегодняшнее утро.

— Василий Иванович, не буду ходить вокруг да около. Сразу к делу.

— Да, конечно. Кто у вас занемог?

— У меня?

— Вы ведь на консультацию хотели меня пригласить? — (Плата по таксе. Такса — бутылка.)

— Нет, то есть, да. Скажите, вы помните вызов три месяца назад на улицу Пионерскую? Странный случай, вроде бы обширный инфаркт, клиническая смерть…

— Что с ним? — перебил Василий. — Он умер?

— Замечательно жив, более того, Кутузов был вчера у нас на осмотре…

Семен профессиональным языком изложил результаты обследования.

— Поразительно! — почесал макушку Василий. — Тот случай потряс меня (и я залил потрясение водкой). Погодите. Сейчас покажу. — Он поднялся и стал что-то искать на книжной полке. — Положено оставлять, но я забрал, не иначе как от суеверного страха. Вот, смотрите. — Он протянул бумажную ленту кардиограммы. На ней шла ровная линия, свидетельствующая о том, что сердце не бьется. — А вот его же, через полчаса. — Вася протянул вторую ленту с нормальными зигзагами нормально работающего сердца. — В это можно поверить? Даже если бы сердце заработало через полчаса остановки, что само по себе фантастика, мозг бы давно умер! И в лучшем случае мы имели бы человека-растение. А он был… был… физиологически полностью восстановлен! Послушайте, у вас, случайно, нет с собой бутылки, — смущенно улыбнулся Василий, — ко мне всегда с бутылками приходят. Очень хочется…

— Нет! — отрезал Семен, борясь с желанием в ответ на улыбку позвонить шоферу, чтобы тот сбегал и принес. — На этом чудеса не кончаются. Сегодня утром я навестил Кутузова…

Семен рассказал про фурункул на щеке и отсутствие следов забора крови на изгибе локтя.

— Тысяча и одна ночь! — развел руками Василий. — Сказки.

— Я не Шехерезада. Отнюдь. И это еще не все. Кутузов молодеет.

— Простите, что делает?

Семен кратко изложил факты их беседы с Кутузовым про события девяносто седьмого и девяносто пятого годов, подытожил:

— Он не притворяется! Сложно объяснить, но я совершенно уверен: человек живет в том времени, о котором говорит. И при этом Кутузов не шизофреник!

Василий, хоть и вырос в пролетарской среде Нахаловки, редко ругался матом, не любил брань и не употреблял грубых слов. Но тут у него вырвалось:

— Финдец!

— Полностью согласен, — кивнул Семен, у которого мама с папой были представителями высшей расы, а сам он любил матерком вогнать в краску молоденьких докторш.

— Выпить бы! — жалобно проговорил Вася.

— Нет! Забудь об этом. Ты меня на десять лет старше, но давай на «ты»? Мы теперь повязаны, поэтому лучше без церемоний.

— Чем повязаны?

— Не понимаешь? Нам в руки упал уникальный случай. Фантастический! Если мы найдем, где собака зарыта… Все! Мировая слава… Нобелевская премия… Деньги, власть, могущество… Хрен собачий! — задохнулся от сказочных перспектив Семен.

— Если мы кому-нибудь об этом расскажем, нас поднимут на смех.

Вася улыбнулся своей фирменной ангельской улыбкой. Но она уже не трогала Семена. Как неожиданно пришло к нему странное ощущение подвластности мужскому обаянию, так легко и ушло. Семена мало что могло растрогать в преддверии фантастического успеха. Шанс, который выпадает один на миллион, на сто миллионов! Такого еще ни у кого не было! Нужно только ухватить удачу за хвост и крепко держать. Одному не справиться. Кладов — отличный помощник, врач с потрясающей интуицией и человек без амбиций. Только бы не пил. Мы ничего не теряем в случае проигрыша, а в случае выигрыша нам сам черт не брат. Самая выгодная игра. Без рисков.

Следующие полчаса Семен потратил на агитацию Васи. Нажимал на научную бесценность возможного открытия, на перспективу спасти от смерти тысячи людей, продлить жизнь миллионам. Да, звучит как глупая фантазия. Да, опрокидывает все, чему их учили, что накопила медицинская наука. Но ведь есть! Есть Кутузов! Они себе никогда не простят, если упустят этот шанс. Человечество им не простит! Поэтому — пить завязываем. Ты, Вася, завязываешь! Нужны трезвые мозги и неинерционное мышление. Старые школы — побоку, даешь революционный прорыв!

Василия не смогли отвадить от алкоголя мама и две жены, любовь к профессии, стыд перед знакомыми и страх окончить жизнь под забором. Но пожертвовать счастьем человечества! Более чем подло, Семен прав. Бросаю пить. Каким бы идиотизмом ни выглядело все, что происходит с Кутузовым, не исследовать это — хуже, чем развязать новую мировую войну.

— Я тебя убедил? Согласен? — требовательно спросил Семен. — Ты со мной?

— Да.

— Пить ты бросил?

— Бросил.

Семену хотелось от него клятвы. И он понимал, что бесполезно просить клясться именем матери или другими святынями. Но Кладов все-таки романтик. Пьющий романтик легко обойдет циника, потому что романтику, как Диогену, хорошо в бочке, если она винная, а на блага цивилизации ему плевать. С другой стороны, во всей этой ситуации был изрядный привкус мистики, она лезла изо всех щелей. И Семен обязан был закрепить у Кладова на период их совместной деятельности ощущение избранности, мессианства и ответственности.

— Поклянись, что не будешь пить, судьбами миллионов детей, которые могут родиться благодаря нашему открытию! Поклянись!

— Семен, к чему такая патетика? Клятвы… нечто ребяческое…

— Ты наверняка знаешь, какая идет обо мне слава. Прагматик, которого более всего волнует пополнение его кошелька. Правильно? Так вот, я сейчас, здесь, клянусь тебе, что положу все силы, не пожалею никаких денег ради них… Ради детишек, мил-лионов и миллионов, которые родятся благодаря нашим усилиям.