В поисках Библии: Тайны древних манускриптов - Лео Дойель

Но даже и текст, добросовестно исполненный, — идеал, о котором заказчики могли лишь мечтать, — оставался в лучшем случае сомнительным по своему смыслу. Перехитрить богов умышленным многословием и нелепыми формулами, чтобы быть допущенным к вечной жизни на прекрасных берегах небесного Нила, — вот цель, которая преследовалась. Как явствует из того, что получило неудачное название «Негативной исповеди» («Я не сделал зла людям; я не обращался плохо с животными; я не грешил в храме; я не хулил богов; я не заставлял никого плакать; я не убивал»), средний египтянин 1500 г. до н. э. хотел действовать наверняка. Таковы типичные приемы ритуала, обычно встречающиеся там, где к власти пришло сильное жречество. Продажа индульгенций на Западе и использование водяных молитвенных мельниц на Востоке — аналогичные явления.

Следует признать, однако, что «Книга мертвых» отражала глубоко моральное самосознание и представление о вечной справедливости и воздаянии. Весь список грехов, приведенный в «Негативной исповеди», сам по себе является моральным кодексом, который можно сравнить с десятью заповедями и восьмеричным путем Будды, сформулированными гораздо позже. И как Тексты пирамид, от которых она в конечном счете ведет свое происхождение, «Книга мертвых» содержит стихи неподдельной религиозной страсти и поэтической возвышенности, и среди них прежде всего гимны Осирису и другим божествам.

Есть достаточно оснований считать, что Тексты пирамид и их прямые потомки вплоть до «Книги мертвых» являются древнейшими существующими книгами. Египтологи, однако, обычно относят это утверждение к «Папирусу Присс», рукописи Среднего царства, приобретенному в Египте в 1839 г. французским археологом Эмилем Присс д'Авенном. Место находки точно неизвестно, хотя француз считал вероятным, что продавший ему папирус феллах, которого он нанял при раскопках кладбища в Фивах, просто взял его из могилы царя XI династии, которую тогда вскрывали.

По сравнению с «Книгой мертвых» «Папирус Присс» является понятным текстом известного (или приписываемого) авторства. В отличие от Текстов пирамид и саркофагов он написан на папирусе и ближе подходит к нашему обычному представлению о внешнем облике книги. Согласно самому тексту, авторами двух трактатов были люди Древнего царства, III и V династий соответственно, царские советники, которых звали Кагемна (Кагемни) и Птаххотеп. Это исторические личности. Поскольку утверждение это ничем не опровергнуто, то два нравоучительных трактата, содержащиеся в «Папирусе Присс», вполне могут относиться к началу III тысячелетия до н. э., что отделяет их от Аристотеля на столько же времени, сколько отделяет Аристотеля от нас.

Оба трактата — трактат Кагемни гораздо короче второго — типичны для дидактических работ, бывших в моде в течение всей истории Египта. Этим трактатам находятся довольно близкие параллели в Ветхом Завете, особенно в Книге притчей Соломоновых и Книге премудрости Иисуса, сына Сирахова. Говорят, что эти благоразумные, несколько прозаические советы писались, по обычаю, стареющим отцом (иногда даже царем) в наставление сыну. Относительным обилием дошедших до нас образцов этого жанра мы обязаны тому, что его переписывали школьники — не столько для удовольствия, разумеется, сколько потому, что это было стандартным упражнением.

Нет конца этим здравым отеческим советам: проповедуется уважение к собственности, воздержанность, скромность и другие подобные добродетели. Даются советы не повторять неприличные слова, не доверять удаче, уважать старших, иметь веселое выражение лица на празднествах. Должным образом перечислены положительные стороны женитьбы, но дается строгое предостережение против женщин: «Если ты хочешь делить дружбу свою с каким-либо домом, куда ты вхож как господин, или как брат, или как друг, в какое бы место ты ни входил, остерегайся приближаться к женщинам. Место, где они находятся, дурное. Из-за этого тысячи погибли…» Заключительная часть рисует розовое будущее сына, который последует этим превосходным советам. Он будет преуспевать и приобретать вес в мире. А в должное время он, в свою очередь, передаст поучение отца своим детям. Однако некоторые афоризмы, приписываемые царям, уравновешивают утилитарный темперамент Птаххотепа хорошей дозой зрелого пессимизма в отношении человеческой натуры и «трагического смысла жизни».

Высокого морального звучания достигают произведения более поздних авторов, например трактат Аменемопе, приобретенный Уоллисом Баджем для Британского музея еще в 1888 г., но ждавший публикации около тридцати пяти лет. После опубликования этот египетский трактат привлек к себе большое внимание. Бадж первым заметил его сходство с библейской Книгой Притчей Соломоновых. Однако на точные параллели, которые не могли быть случайными, указал Адольф Эрман: «Почти каждому стиху в Притчах — от стиха 17 главы XXII до стиха 14 главы XXIII — соответствует стих в египетском нравоучительном произведении». Довольно много изречений, по существу, одинаковы в египетском трактате и в его библейском двойнике. Начальный стих соответствующего раздела Притчей в древнееврейском тексте выглядит так: «Приклони ухо свое, внимай словам Моим и обрати сердце свое к почитанию их». У Аменемопе читаем: «Дай уши твои, слушай сказанное Мною, обрати сердце свое, чтобы понять это». Тщательное изучение Аменемопе даже позволило Эрману исправить одно туманное место в Библии. Слово, ранее переводившееся как «превосходные вещи», всегда считалось сомнительным. Предлагаемая древнееврейская альтернатива — «в прошлом» (shilshom) или, как предложили на полях древнееврейские писцы, «офицеры» (shaloshim), но оба прочтения не имеют большого смысла. Это слово, как мы знаем теперь, — «тридцать» (sheloshim), ссылка на количество глав у Аменемопе, которым соответствуют тридцать наставлений в древнееврейском тексте.

Не многие ученые будут отрицать почти полную идентичность древнееврейских и египетских наставлений, но кто кого скопировал? Та точка зрения, что языком оригинала был древнееврейский, подкрепляется сильным проникновением семитских слов в Египет примерно во время написания Аменемопе его трактата, а также этическим и монотеистическим направлением мысли Аменемопе. Параллельно с лингвистическим влиянием, как утверждают, должны были передаваться также представления и идеи. Однако трактат Аменемопе основан на давней традиции дидактической литературы, которая, как мы видели, восходит к Древнему царству и обрела литературную форму задолго до того, как на сцене появились евреи в качестве некоего племени из Аравийской пустыни. Ни один египтолог, как подчеркнул Алан X. Гардинер, не согласится «с подобной точкой зрения, которая недостаточно учитывает постоянно возрастающую тенденцию к монотеизму, явную во всех египетских произведениях послеэхнатоновского времени». Однако этот спор потеряет смысл, как только мы преодолеем националистические заблуждения в нашем понимании древних цивилизаций Ближнего Востока. Египет не развивался в изоляции и сам по себе. Даже Греция является кульминационным моментом тысячелетнего развития, а не уникальной, изолированной фазой средиземноморской культуры. С незапамятных времен страны Восточного Средиземноморья свободно обменивались формами искусства, религиозными представлениями, легендами и божествами, так же как и расово-генетическим и лингвистическим фондами. Средиземноморские народы постоянно и жадно заимствовали друг у друга, и в конечном счете они владеют общим культурным наследием. Нелепо ожидать, что они могут предъявлять друг другу обвинения в плагиате.

Близки по духу назидательной литературе несколько других типов литературных произведений, среди них письма и поучения, поощряющие профессию писца. Эти «пропагандистские» тексты распространялись в период Нового царства и своей сохранностью обязаны тому, что были удобны для копирования школьниками и подающими надежды писцами. Повторяющейся темой является так называемая «Сатира на ремесла», которая имеет параллель в Книге премудрости Иисуса, сына Сирахова.

В «Поучении Ахтоя» отец, записывающий своего молодого сына в царскую школу писцов («школу книг»), советует ему максимально использовать представившуюся возможность, которая освободит его от тяжелой работы, характерной для других ремесел: «Смотри, нет должности, свободной от руководителя, кроме (должности) писца, — сам он руководитель!.. (Но) не видел я ваятеля с поручением и золотых дел мастера, чтобы он был послан. Но видел я медника за работой его у отверстия печи его, причем пальцы его как у крокодила, а он более смраден, чем рыбья икра».

В таком же духе далее перечисляется профессия за профессией. Не будь солдатом, крестьянином, земледельцем, мясником или пекарем — они изнуряют себя день и ночь, а их награда — согбенная спина, неурожай, долги и конфискация собственности. «Видел я побои, видел я побои. Обрати же сердце твое к писаниям! Видел я освобожденного от повинностей его. Смотри, нет преизбытка писаний! Да заставлю я тебя полюбить писания более, чем свою мать, и да покажу красоту их перед тобой, ведь она больше красоты должности всякой…» Только писец имеет благородную профессию, сопряженную с минимальным риском для здоровья и комфорта. И как бы ни было скромно его происхождение, профессия поднимает его над его классом и может даже привести на порог могущества. Короче говоря, школьник несет в своем ранце печать визиря, жезл маршала, может быть, даже скипетр. И в Древнем Египте сохранились предания о такой головокружительной карьере. Дорога к власти шла не через меч, но через перо. Писцы командовали армиями, и из века в век появлялись образцовые писцы, достигавшие известности и славы. Высшие чиновники весьма любили, чтобы их изображали в характерной позе писца. Уважение египтян к письменности и учению напоминает нам отношение к ним китайских мандаринов. У обоих древних народов это уважение достигло размеров культа и, вероятно, способствовало развитию менее приятных побочных явлений социального чванства и интеллектуального бесплодия.