Снесла Баба Яга яичко - Дубравка Угрешич

— Нет. С чего ты взяла? — спросила Беба.

Беба процитировала строчки из поэмы Пушкина «Руслан и Людмила». Это была еще одна из Бебиных странностей: наряду с неожиданными ляпсусами она время от времени вдруг изрекала что-нибудь на языках, которые никогда не знала. Это всегда происходило неожиданно, ни с того ни с сего, как во сне, и Кукла и Пупа в таких случаях ее не «будили».

А мы? Мы идем дальше.

Жизнь нас бросает и влево и вправо —История движется прямо к финалу.

Рядом с небольшим городским фонтаном стояла девушка. Ее голова была повернута к фонтану, а вся тяжесть тела перенесена на одну ногу. Парню была видна ее гладкая кожа, розовое ушко, которое казалось ему свежим, как долька мандарина, локон медного цвета, зацепившийся за ушко и выглядевший как причудливая сережка. На девушке было простенькое цветастое платьице без рукавов. Платьице открывало полные плечи девушки, посыпанные ржавыми веснушками, крепкие бока и ноги с полными икрами.

Вокруг, в кронах старых платанов, листья которых от яркого солнца приобрели бледный серовато-зеленый цвет, копошились птицы. Парень обошел фонтан и оказался напротив девушки. Теперь ему было видно ее лицо. Личико у нее было с правильными чертами, полное, почти детское, глаза светло-зеленые, довольно широко расставленные. В вырезе платья виднелась полная грудь, а веснушки, как армия рыжих муравьев, устремлялись в затененное углубление между ее грудями. Девушка лизала мороженое в хрустящем вафельном рожке. Она обводила кончиком языка вокруг кромки рожка, словно делая небольшую канавку, потом аккуратно слизывала капельки растаявшего мороженого, стекавшие по внешней стороне рожка, потом языком подталкивала пенистую массу кверху, а потом полными розовыми губами всасывала верхушку… Девушка лизала мороженое так тщательно и сосредоточенно, как будто решала трудную математическую задачу. Время от времени она высвобождала правую ступню из летней туфли без задника и почесывала ею икру левой ноги. Потом правая ступня возвращалась в туфлю, левая высвобождалась и поглаживала икру правой ноги. При этом девушка ни на секунду не упускала из фокуса своего внимания мороженое. Как будто оно было только что пойманным маленьким зверьком. Она играла с мороженым, как кошка с мышкой.

Воздух был румян от заходящего солнца, в выцветших на солнце кронах стоящих вокруг деревьев копошились птицы, вода в фонтане прыскала смешными короткими струйками. Все как будто замерло от жары, которая медленно опускалась на землю, нигде не чувствовалось ни дуновения ветра, листья платанов словно окаменели. Тем не менее парню казалось, что он ощущает неуловимое движение воздуха. Девушка вдруг подняла взгляд и остановила его на парне. Ее раскосые светло-зеленые глаза встретились с его глазами. На губе девушки таял комочек мороженого. Парень вдруг страстно захотел оказаться этим комочком.

День третий

Кукла в высоту достигала почти метра восьмидесяти, стройная, с необыкновенно прямой спиной и легкой походкой — все вместе это создавало впечатление того, что она гораздо моложе, чем есть на самом деле. А еще лицо с правильными чертами и скулами, глаза неопределенного цвета, раскосые — такие обычно называют миндалевидными — и стыдливая улыбка. Эта улыбка тоже была необычной для ее возраста. У нее были широкие костлявые плечи, словно в молодости она много занималась плаванием, хотя все виды спорта, кроме ходьбы, Кукла презирала. Изяществу ее внешности способствовала и «униформа». Так Кукла называла свою повседневную одежду: узкую темную юбку, светлую шелковую блузку, чаще всего белого цвета, и элегантную шерстяную кофту на пуговицах, обычно серую. На шее она всегда носила ожерелье из настоящего жемчуга. Волосы у нее были темными, с заметной сединой, средней длины, на темени она скрепляла их небольшим простым гребнем. Единственной негармоничной частью ее тела были ступни. У нее был мужской сорок четвертый размер, и в молодости она с трудом находила для себя обувь, а потом начала просто-напросто покупать мужскую. Благодаря легкости походки этот недостаток был почти незаметен. Кукла, в отличие от многих своих сверстниц не боялась смерти. Она предчувствовала, что будет жить долго, тем более что все женщины у нее в роду жили не меньше ста лет. И еще кое-что: те, кто оказывался рядом с ней, бывало, чувствовали какое-то непонятное движение воздуха, что-то наподобие легкого прохладного ветерка.

Но история всегда стремится туда, куда сама решится, поэтому здесь нам, к сожалению, придется прервать рассказ о Кукле и рассказать нечто совсем другое. Кукла сидела за столиком в кафе отеля с мистером Шейком и Мевло.

— Объясните ему, — говорил в этот момент мистер Шейк, — что я готов взять на себя все финансовые расходы, то есть оплату дороги, размещение в отеле на время пребывания в Лос-Анджелесе и ускоренные курсы английского языка. Доктор Тополанек заверил меня, что предоставит господину Мевличке неоплачиваемый отпуск, разумеется, если господин все-таки не захочет остаться в Америке.

Кукла перевела все это Мевлудину.

— Спроси его, дорогая, что мне там делать? — сказал Мевло.

Мистер Шейк сначала обстоятельно объяснил смысл и важность своей индустрии препаратов и порошков, а потом сказал, что работа господина Мевлички заключалась бы в рекламировании его продукции. У него, мистера Шейка, есть целая команда специалистов по паблисити[32]. Они превратят господина Мевличку в суперзвезду видеороликов, плакатов, веб-страниц и других рекламных материалов.

— Скажи ему, дорогая, что фотографироваться я не буду ни за какие деньги, — ответил Мевло, но Кукла его перебила.

— А гонорар господина Мевлудина? — спросила она у мистера Шейка.

— Тысячу долларов за час съемок, — сказал мистер Шейк и добавил, — это очень высокая почасовая оплата. Надеюсь, вы это понимаете.

Кукла перевела все Мевлудину.

— Скажи ты ему, что не буду, — сказал Мевло.

— Три тысячи! — сказал доктор Шейк.

— Не нужно мне этого, дорогая, на что мне его доллары?! Ты только посмотри на него, дорогая, впился в меня, как клещ, прямо не отцепишь!

— Пять тысяч!

— Ты что, дорогой, глухой или тебе просто надо вымыть уши?! Нет, и точка!

Теперь Мевло напрямую обращался к мистеру Шейку, который взглядом просил Куклу о помощи. Кукла, разумеется, переводила совсем не то, что говорил Мевлудин.

— Он говорит, что побаивается такого предложения, — сказала она.

— Семь тысяч! — сказал мистер Шейк и почти сердито добавил, — скажите господину Мевличке, что одна работа влечет за собой другую. У меня есть связи в Голливуде. Я уверен, что человек с его внешними данными легко сможет сделать карьеру и в кино.

— Всё карьера да карьера! Не собираюсь я, дорогой, сниматься, не хватало, чтобы мои, в Боснии, меня потом увидели и начали надо мной смеяться, — уперся Мевло.

— Десять тысяч! — сказал теперь уже действительно сердито мистер Шейк. — Побойтесь бога, даже Наоми столько не получает!

— Какая еще Наоми? — переспросил Мевло.

— Наоми Кемпбелл, манекенщица, знаешь? — объяснила Кукла.

— Наоми, дорогой мой, меньше чем за сорок тысяч и с постели не поднимется, — сказал Мевлудин равнодушно.

— А откуда, прошу прощения, вам это известно?! — спросил взбешенный мистер Шейк.

— Так мне Вупи рассказывала!

— Какая Вупи? — спросила Кукла.

— Вупи Голдберг.

Звучало невероятно, хотя, действительно, это имя бросилось в глаза мистеру Шейку, когда он изучал список прославленных гостей «Гранд отеля N».

В этот момент к столику подошла молоденькая девушка в цветастом летнем платье и туфлях без задников, надетых на босу ногу. У девушки было лицо с мягкими чертами, усыпанное ржавыми веснушками, и пышные волосы цвета меди, которые веселыми кудряшками подрагивали на ее шее. Держа в руке вафельный рожок с мороженым, девушка села и, слегка расставив ноги, левой ступней потерла икру правой ноги.

— Моя дочка, Рози, — сказал недовольным тоном мистер Шейк. По его лицу было видно, что внутренняя армада его надежд медленно идет ко дну.

Девушка, глядя в основном не на присутствующих, а на мороженое, которое подтекало по стенкам рожка, переместила его из правой руки в левую, а правую подала сначала Кукле, потом Мевлудину. Капелька растаявшего мороженого соскользнула с рожка и упала на руку Мевлудина. Мевло оцепенел: он уставился на капельку, как на золотую монету, упавшую с небес прямо ему в руки, — потом аккуратно слизнул ее и заулыбался.

— Скажи ему… — сказал он спокойно, — что я согласен.

А потом заглянул в лицо мистеру Шейку и повторил:

— Ай эм ин. [33]