На гребнях волн - Вендела Вида

В первую неделю января возобновляются занятия. В первый день я иду в школу, как обычно, одна. Вижу, как впереди шагают Джулия и Фейт. Марии Фабиолы с ними нет. Может быть, появится позже, думаю я. Она ведь теперь знаменитость.

Но, войдя в аудиторию, где проходит утреннее собрание, я вижу Марию Фабиолу в первом ряду: слева ее мать, справа мистер Мейкпис. Собрание начинается, и мисс Кейтениз, завуч старших классов, объявляет: «в свете недавних событий» мисс Росс, школьный психотерапевт, будет работать почти полный день. Мисс Росс в очках и в платье с лимонами поднимается на сцену, говорит: «Просто хочу, чтобы вы знали: мне можно доверить любые ваши секреты», – кажется, хочет сказать что-то еще, но, помолчав, уходит.

В течение всего собрания мои одноклассницы украдкой посматривают на Марию Фабиолу, а она смотрит в окно. Мне вспоминаются внешкольные занятия, на которых одна девочка вот так же, не отрываясь, смотрела в окно; в это время разводились ее родители. И вдруг я вспоминаю: эти занятия проходили в доме у Марии Фабиолы.

Мисс Мак сейчас болеет, так что биологией мы все занимаемся в одном классе и с незнакомой учительницей. Мария Фабиола по-прежнему смотрит в окно. Где-то в середине урока учительница подходит к Марии Фабиоле, становится между ней и окном.

– Сколько хромосом содержит в норме каждая клетка человеческого организма?

– Я не обязана отвечать, – говорит Мария Фабиола.

– Прошу прощения?

– Полиция говорит, я не обязана отвечать на вопросы, от которых мне становится не по себе.

Учительница хмурится, щурит глаза, и вдруг… бам! С точностью до мгновения я вижу, как она узнает Марию Фабиолу – ту девочку, что видела в новостях. Глаза ее расширяются, она выпрямляется.

– Разумеется, – говорит она. – Конечно, ты не обязана отвечать.

И задает тот же вопрос Стефани, которая живет на Пресидио-Террас, по соседству с Дайаной Фейнстейн.

– Очень хорошо, – говорит она, хотя Стефани ответила неверно. Учительница не сводит глаз с Марии Фабиолы – и, как и все вокруг, ничего и никого, кроме нее, не замечает.

Особенно меня.

* * *

После возвращения Марии Фабиолы проходит несколько недель, но Си-Клифф не покидает сдержанное, молчаливое оживление. Садовники подстригают кусты и живые изгороди куда более рьяно, точно рассчитанными движениями; хозяева собак гуляют с ними дольше и на более длинных поводках; почтальон разносит письма и посылки с новой энергией, часто насвистывая при этом какой-то старомодный мотивчик.

Каждый день я иду из школы прямо домой, чтобы перехватить почтальона прежде, чем вернется с работы мама. Он появляется перед нашим домом в 15:15, а мама обычно оставляет свой велосипед в саду в 15:25. Осознав, что в «Спрэгг» обречена на одиночество, я написала в несколько школ-интернатов, интересуясь, что требуется, чтобы туда поступить. Родителям пока ничего не говорила: не хочу, чтобы заранее знали, что я хочу уехать. Сначала посмотрю, где готовы меня принять, а потом постараюсь их убедить, что здесь моя жизнь стала невыносимой. Однако договариваться о переходе в другую школу надо до конца учебного года, так что мне приходится действовать быстро.

Однажды, вскоре после Нового года, почтальон, с этой новообретенной энергией взбежав по ступеням, протягивает мне кремовый конверт, на котором каллиграфическим почерком надписано мое имя. В конверте приглашение на праздник «в честь благополучного возвращения Марии Фабиолы». Вечеринку устраивает ее крестная, состоится она в пятницу вечером. Никогда еще я не получала таких приглашений – с моим именем, написанным от руки, и с вложенной в конверт открыткой для ответа. Я оставляю приглашение на мраморном столике в прихожей – там, куда кладу всю корреспонденцию, которую хочу донести до мамы, но не хочу передавать ей из рук в руки. Например, оценку за сочинение по Сэлинджеру.

– Что ж, это мило, – говорит мама.

Она стоит на пороге моей спальни с приглашением в руке. Я на кровати, читаю Кундеру.

– Странная идея для вечеринки, тебе не кажется? – спрашиваю я.

– Так ведь и обстоятельства необычные, – отвечает мама.

– Да, наверное, ты права. Когда в магазине смотришь на стойку с открытками, там есть разделы «день рождения», «юбилей» и так далее, а вот раздела «возвращение тех, кто пропадал без вести и считался погибшим» нет…

И я улыбаюсь, надеясь, что мама рассмеется в ответ. Но она, наклонив голову, серьезно смотрит на меня.

– Я хочу пойти, – говорю я. – Просто не знаю, хочет ли она меня видеть.

– Разумеется, хочет!

Я упираюсь взглядом в стол так, словно заметила там невесть что интересное. Родители не знают, что Мария Фабиола после возвращения ни разу со мной не разговаривала. Впрочем, до возвращения тоже. Всего три с половиной месяца молчания.

– Мне кажется, это ее мама решила меня пригласить, – говорю я.

– Значит, сходи ради ее мамы. Мы, к сожалению, не сможем выбраться, – добавляет она, – у твоего папы в этот вечер серьезный аукцион. В галерею придет Дэнни Гловер!

– По-моему, вас и так не приглашают. Ведь приглашение адресовано мне.

– Хм, – говорит мама. – Ну что ж, почему бы тебе не ответить прямо сейчас, пока не успела передумать?

– Ладно, – говорю я.

Не могу понять, откуда она это знает: что сейчас я хочу пойти, но боюсь, что завтра передумаю?

– И вот еще что, Юлаби, – говорит она. – Я тут подумала: балетом ты больше не занимаешься, в школу танцев тоже не ходишь – может быть, тебе заняться чем-нибудь еще?

Я опускаю глаза на книгу, которую читаю, и говорю:

– Я хочу выучить чешский язык.

– Чешский? – переспрашивает она.

– Угу, – говорю я.

Мама смотрит на меня так, словно хочет что-то сказать, но решает промолчать. Просто кивает и выходит из комнаты.

– Открыть или закрыть? – спрашивает она про дверь.

– Закрыть, – отвечаю я, просто чтобы еще раз испытать новообретенную власть над родителями, которые теперь очень стараются меня не расстраивать.

Я читаю еще минут десять, а потом сажусь за открытку с ответом. Очень, очень аккуратно вписываю свое имя. Ответ: «Да, я обязательно приду!» уже впечатан, и напротив него квадратик. Этот квадратик я старательно закрашиваю, словно выбираю правильный ответ на контрольной.

Выйдя, чтобы бросить открытку в почтовый ящик, вижу Кита. Едет по Лейк-стрит на скейтборде, один.

– Привет, Кит! – зову я, но он не отвечает.

Черт, думаю я. И он против меня! Но тут он поворачивается, и я замечаю у него на поясе ярко-желтую коробочку «Уокмена». Так он в наушниках! Подхожу ближе: он смотрит на меня и машет рукой, а потом сдвигает наушники и вешает на шею.

– Привет, – говорит он. – Куда идешь?

– Письмо отправить, – отвечаю я.

– Это насчет вечеринки в