Шагай, пехота ! - Юрий Науменко

Не мешкая ни минуты, я позвонил полковнику И. М. Водопьянову, командовавшему в то время нашей дивизией.

- Парламентера немедленно доставить в штаб дивизии, - выслушав мой подробный доклад, приказал комдив.

- А как быть с фон Ленски? - напомнил я. - Ведь он ждет ответа.

- Что, не терпится взять в плен немецкого генерала?

- Так точно! Быстрей надо с немцами кончать, товарищ полковник.

- Действуй по обстановке, - коротко произнес командир дивизии.

Я воспринял это как разрешение самому принять капитуляцию у немцев. Не скрою, хотелось взять в плен гитлеровского генерала. Да еще с приставкой "фон"!

Видать, важная птица. В молодости все мы немного тщеславны. Сознание, что я, советский капитан, буду диктовать условия капитуляции фашистскому генералу, наполняло сердце горделивым волнением. В эту минуту я дан;е не задумался над тем, что идти придется не во дворец на дипломатические переговоры, а в самое логово фашистского зверя, где меня отнюдь не ждут с радушными улыбками.

Но была еще одна причина, более глубокая и важная, чем желание самому пленить фашистского генерала, которая заставила меня забыть об опасности. Я уже говорил, что всеми нами владела мысль: как можно быстрее разделаться с гитлеровцами. Как же я мог упуститъ возможность хоть на час, хоть на несколько минут приблизить окончание боев? Может, именно эти мгновения спасут жизнь кому-то из моих товарищей...

- Саморуков! Остаешься за командира полка, - приказал я своему заместителю, когда немецкий парламентер в сопровождении того же политрука Кузина был отправлен в штаб дивизии. - Я иду к немцам.

- Может, лучше мне? - предложил Саморуков.

- Успеешь еще, а пока не суйся поперед батьки в пекло.

- Одному-то идти несподручно, - с неудовольствием заметил Ишков. - Дело серьезное.

- Верно! - признал я правоту товарища. - Кого же взять с собой?

- Возьми автоматчика и одного офицера, - деловито произнес Саморуков. Лучше всего - Клюева.

Я тоже подумал о нем - агитаторе полка старшем политруке Василии Васильевиче Клюеве. Все знали его как исключительно выдержанного, хладнокровного офицера, не теряющего присутствия духа в любых, самых трудных обстоятельствах. Он как нельзя лучше подходил для участия в переговорах с немцами.

Через несколько минут Клюев прибыл в штаб. Молча выслушав мое распоряжение, он скупо улыбнулся:

- Никогда раньше не видел, как принимают капитуляцию.

- Привыкай! - засмеялся я. - Глядишь, когда-нибудь тебя пригласят, как имеющего опыт, в Берлин, чтобы принять капитуляцию у самого Гитлера.

Нам хотелось верить, что победа под Сталинградом станет началом нашего решительного наступления, что конец войны уже не за горами. Первая надежда, в общем-то, оправдалась. Произошел перелом в сознании всей мировой общественности, признавшей, что наше социалистическое Отечество победить невозможно, что сокрушительное поражение гитлеровцев у стен легендарного города-героя спасло весь мир от фашистского рабства. Помощник президента США Рузвельта Е. Стеттиниус писал: "Американский народ должен всегда помнить, что в 1942 году он стоял на краю пропасти. Если бы Советский Союз не держал фронт по всей линии, немцы оккупировали бы Англию, вслед за этим заняли бы всю Африку. Тогда бы им открылся путь и на Латинскую Америку". Мужество и беспримерная стойкость советских воинов, сломавших хребет фашистскому зверю в заснеженных приволжских степях, обеспечили мир и свободу миллионам людей на берегах Темзы и Амазонки, Нила и Миссисипи.

Что же касается надежды на скорое окончание войны, то с ней было не так-то все просто. Впереди нас ждали новые жестокие бои, новые километры фронтовых дорог, сотни дней и ночей, отделяющих от Великой Победы.

... В низком полутемном блиндаже нас встретил командир батальона старший лейтенант М. Ф. Ананенко. Вместе с ним был заместитель командира роты по политчасти политрук И. М. Смирнов.

Ананенко доложил об обстановке на участке батальона. По плану именно здесь предстояло нанести последний удар по гитлеровцам. Неожиданное появление немецкого парламентера внесло в него свои изменения. Причем довольно радостные.

- Ну, как там наш фриц? - улыбаясь, спросил меня политрук Смирнов, делая ударение на слове "наш". В батальоне, чувствовалось, гордились, что именно на их участке происходят такие важные события.

- Нормально. Отправили его в штаб дивизии. Пусть с ним там занимаются: кормят, поят, - с улыбкой заключил я.

- Думаю, этого ему сейчас не понадобится, - загадочно произнес Николай.

- Почему?

И Смирнов, посмеиваясь, рассказал, что парламентер, войдя в блиндаж, такими голодными глазами посмотрел на наших бойцов, приготовившихся завтракать, что кто-то из них по выдержал и сунул немцу кусок хлеба и котелок с кашей. У немецкого офицера дрогнуло лицо. Он бережно взял в обмороженные руки хлеб и котелок и сдавленным голосом пробормотал:

- Русские - удивительный народ.

Да, удивительный. Враг, сложивший оружие, перестает быть для нас объектом мести. С ним и обращаются по-человечески. Никогда, даже в пору самых тяжких и суровых испытаний, советские воины не переставали быть гуманистами, людьми большого, доброго сердца.

Мы вышли из блиндажа, сопровождавший нас автоматчик повыше поднял палку с белым флажком, и мы поднялись на бруствер траншеи. Над нашими и немецкими окопами по-прежнему стояла непривычная тишина. Только где-то вдалеке, севернее нас, изредка раздавались выстрелы. Мы стояли во весь рост, и в ту минуту я сам себе показался каким-то странно выросшим, незащищенным. Так и чудилось, что стоит сделать хоть один шаг вперед, как тут же тишина взорвется треском пулеметных и антоматных очередей, разрывами гранат.

- Ну что же, двинулись, - преодолевая минутную слабость, сказал я товарищам.

Мы уже отошли от своих позиций метров на 70 - 80, когда из окопа навстречу нам вышел высокий, с настороженным лицом немецкий полковник. Он недоверчиво оглядел нас, ища взглядом знаки различия. Но одеты мы были одинаково - в телогрейки, ватные брюки, валенки. Одежда очень удобная для боевых действий зимой, но совершенно неприспособленная для парадного чинопредставления.

- Командир полка капитан Науменко, - вышел я вперед. - К нам прибыл ваш парламентер. Я уполномочен принять капитуляцию вашей дивизии.

Из-за плеча полковника выдвинулся какой-то человек в полувоенной форме и быстро заговорил по-немецки. Я понял, что полковник взял с собой переводчика. Они перебросились несколькими фразами, и переводчик, старательно выговаривая слова, произнес подобострастным голосом:

- Господин полконник убедительно просит посетить штаб его полка.

- Это еще зачем? - насторожился я. - Нам нужен генерал фон Ленски. Ведите к нему!