Как убивали партию. Показания Первого Секретаря МГК КПСС - Юрий Прокофьев

В начале августа Горбачев улетел в отпуск. Последний раз я с ним разговаривал 4 августа. А через несколько дней мне позвонил Председатель КГБ В.А. Крючков и предложил встретиться на объекте АВС.

То, что о нем говорят, смешно. Это никакой не секретный объект, а дача КГБ. Расположена она рядом с территорией, которую занимает управление внешней разведки. Двухэтажное здание, внизу столовая, холл «с крокодилом» (муляж, конечно, который подарили Крючкову на Кубе, а он передал его сюда), комната для переговоров. На втором этаже каминный зал и две-три спальни. Во дворе беседка. Очень небольшой сад. Территория охраняемая: две зоны проезда — вначале милицейская, потом службы охраны КГБ. Таких резиденций у КГБ для различных неофициальных встреч в Москве и за городом было немало. Так что объект АВС ничего особенного не представлял.

С Крючковым пошел разговор о положении в стране, и он поинтересовался моей точкой зрения на введение чрезвычайного положения в августе. Попросил назвать людей, которые могли бы войти в состав будущего органа управления страной. Он совершенно четко сказал, что партия не должна в этом участвовать и представители партии не войдут в состав комитета: «Партия должна быть в стороне от этого дела. Это дело чисто государственное».

Я высказал два соображения. Первое. В августе не время вводить чрезвычайное положение, это самый благоприятный месяц в смысле обеспечения питанием. А в смысле политическом — месяц разрядки. Многие разъехались на каникулы, в отпуска, в Москве ни митингов, ни демонстраций, ни политических схваток. Населению будет непонятно, с какой стати вводится чрезвычайное положение? Одно дело в марте, когда останавливались заводы и экономика была на грани катастрофы, другое — когда все обстоит более-менее благополучно.

И второе. На мой взгляд, не надо создавать никакого нового органа, потому что это не предусмотрено Конституцией. Есть утвержденный Верховным Советом СССР Совет безопасности, из которого, за исключением двух человек — Бакатина и Примакова, все остальные принимали участие в осуществлении поручения Горбачева по разработке положения о введении чрезвычайного положения. Так что Комитет, или группа людей, которые занимаются вопросом введения чрезвычайного положения, сразу являются легитимными, их не надо утверждать, они уже утверждены.

Крючков засомневался в возможном поведении Горбачева: тот, как всегда, займет двойственную позицию — ни да ни нет. Я возразил. Сейчас главное не Горбачев, поскольку Михаил Сергеевич уже полностью потерял авторитет, а Ельцин. Он популярен, и народ его поддерживает. Это фигура, от которой зависит решение проблемы.

Крючков высказался примерно так: с Ельциным мы договоримся, решим эту проблему без каких-либо мер. Когда я еще раз попытался объяснить, что сейчас несвоевременно вводить чрезвычайное положение, он сообщил: «Мои аналитики того же мнения».

Через несколько лет я встречался с бывшим руководителем группы аналитиков. Он подтвердил: действительно они давали прогноз — нельзя вводить чрезвычайное положение в августе. Это нецелесообразно и поддержано не будет.

Разговор наш произошел 7 или 8 августа. Уже тогда предполагалось, что 20 августа будет подписан Союзный договор. Улетая, Горбачев пообещал вернуться к 19 августа, прервав отпуск для его подписания.

17 августа вечером мне позвонил Олег Шенин (у нас дачи были в одном поселке) и, хотя мы с ним никогда вечерами не гуляли, пригласил принять участие в прогулке. Это было часов в 10–11 вечера — довольно поздновато для рандеву. Я тогда проводил родственников на электричку, вернулся, и вскоре позвонил Олег.

Вначале он был с женой, и разговоры ни о чем важном не шли. Когда она ушла, Шенин сообщил, что сегодня произошла встреча, и было принято решение: завтра, 18 августа, лететь к Горбачеву, убеждать его в необходимости введения чрезвычайного положения.

В своих воспоминаниях Крючков пишет, что на совещании 18 августа присутствовали Плеханов, Бакланов, Шенин, Язов, Болдин, Прокофьев и он. Владимир Александрович ошибается: я 18 августа не присутствовал — не пригласили.

Кстати, то, что я не был на заседании 18 августа, меня в определенной степени спасло. Потому что привлекали к уголовной ответственности всех, кто собирался 18 вечером, а я проходил как свидетель. Если бы я был приглашен, то проходил бы как участник.

Не знаю, случайно или умышленно не позвали. Может быть, потому, что накануне я говорил Шенину, что сейчас вводить чрезвычайное положение нецелесообразно. Олег Семенович тогда возразил: «А когда?» Я ответил: «Когда наступит сложная ситуация, тогда и вводить». Он не согласился: «Тогда будет поздно. Впереди уборка урожая, подготовка к зиме — все это может дело завалить. Надо упредить и ввести чрезвычайное положение, чтобы нормально решить эти вопросы». Вот тут наши точки зрения и разошлись.

Разговор во время прогулки с Шениным стал для меня неожиданным. Когда я разговаривал с Крючковым и когда он сказал, что его аналитики тоже считают, что сейчас вводить чрезвычайное положение несвоевременно, я думал, что это отодвинется на осень, когда сложится трудная ситуация и люди поймут, для чего вводится чрезвычайное положение.

Однако в словах Шенина тоже была логика: необходимо убрать урожай, подготовиться к зиме. Но тогда не нужно было вводить танки! Причем в этой беседе не шел разговор о подписании Союзного договора. Речь шла только об экономике страны, которая катилась под уклон, и нужно остановить это сползание и нормально войти в зиму. Поэтому в разговоре не было упоминания о введении чрезвычайного положения касательно армии и комендантского часа. Тем более, я повторяю, определенная логика в словах Шенина была.

Шенин попросил, чтобы 18 августа я был на работе. Они в 13 часов улетали в Форос. Примерно в это время подъехал и я. Просидел до самого вечера. За это время было только одно событие: приезжал генерал от Крючкова и привез проект «Обращения к народу». Там я не увидел ни списка ГКЧП, ни самого названия.

Я спросил: «Что, мне надо как-то откликнуться?» Мне ответили, что проект прислан для информации. Такой документ готовится, и когда введут чрезвычайное положение, то его примут за основу.

Около 11 часов вечера позвонил Шенин: они вернулись из Фороса. Олег рассказал, чем окончилась встреча: раздраженный Горбачев крикнул: «Черт с вами. Действуйте как хотите!» Это совпадает с тем, что пишут в своих воспоминаниях Крючков, Медведев и остальные участники поездки к Горбачеву. Впрочем, как и сам Михаил Сергеевич. Правда, Шенин сказал, что Горбачев выразился непристойно.

Олег сообщил: сейчас готовятся материалы для публикации в СМИ, секретарь ЦК Манаенков приглашает к себе Кравченко (тот возглавлял телевидение) и исполняющего обязанности генерального директора ТАСС и я должен присутствовать на этой беседе.

Сразу же после звонка Шенина позвонил Манаенков. Я был один в горкоме партии, а Манаенков один из немногих в ЦК: когда я шел из горкома через двор в здание ЦК, светились лишь два-три окна в окнах круглосуточных дежурных. Мы с Манаенковым посидели, попили чайку. Он мне про Афганистан рассказывал.

В 2 часа ночи принесли документы, а потом подъехал Кравченко и исполняющий обязанности гендиректора ТАСС. Мы ознакомились с бумагами. Оба представителя СМИ заявили, что они передадут их в том случае, если документы попадут к ним по официальной линии — как обычно, привезет фельдсвязь от Совета Министров СССР. А просто так, из рук в руки, ни тот ни другой документы не возьмут.

Я считаю, что журналисты поступили правильно. Они ознакомились с текстами и сказали, что вызовут дикторов, чтобы в 6 часов утра вести передачи. Просили, чтобы документы были у них к 5 часам утра — и в ТАССе, и на телевидении.

Над документами работали в течение ночи. Их подвозили, вероятно, по мере готовности. Я видел лишь те, что были подготовлены заранее командой, которую создал Горбачев. Было Обращение к советскому народу, был Указ, что отменяются действия всех неконституционных органов на территории страны.

Но хотя все эти документы были подготовлены в свое время по указанию Горбачева, я был глубоко убежден, что Михаил Сергеевич постарается как-то отвертеться. А результаты поездки тоже предвидел: он уйдет в сторону. Ни одно крупное происшествие в стране не проходило при его участии: то ли стечение обстоятельств, то ли продуманная политика у него была разработана…

Только я вернулся от Манаенкова, как позвонил Шенин. Я отправился к нему. Очень возбужденный, он сказал, что создан ГКЧП и возглавил его Янаев. Шел пятый час утра. Когда ночью представителей СМИ знакомили с документами, это еще не было известно. Даже слово «ГКЧП» я услышал впервые.

У меня было двойственное ощущение. С одной стороны, я понимал, что раз президент уходит от наведения порядка в стране, то кто-то должен взять власть в свои руки.