Тайна взорванного монастыря - Алексей Биргер

Но перед тем, как помчаться к маяку, я не отказал себе в удовольствии наклониться к трубе и заорать:

- Ау!.. Я вас слышу!..

Невнятные голоса стихли.

- Мы будем на маяке! - прокричал я. - У нас для вас сюрприз!

И выпрямился.

- Пошли, Топа! Пусть знают, что мы до всего докопаемся, нас вокруг пальца не обведешь!

И я помчался к маяку. Естественно, Топа обогнал меня, хоть я и бежал на полной скорости.

Виссарион Северинович и Ванька расчищали снег вокруг маяка - как я и предполагал.

- Это ты, что ль, кричал? - спросил Виссарион Северинович, выпрямляясь и опираясь на лопату.

- Я!.. Хоре снег разгребать, я знаю, где искать надо! У вас компас есть!

- Как не быть?

- Давайте! И бинокль тоже!

- Сейчас, - заинтригованный смотритель поспешил за компасом и биноклем, не обижаясь, что я им командую.

- Что ты задумал? - спросил Ванька.

- Я сообразил... Три точки на карте... Как мы о них забыли? Ведь если мы правы, то наша прямая должна пройти как раз сквозь то место маяка, в котором что-то спрятано! С точностью почти до сантиметра, понимаешь? Уж наверняка Пельмень позаботился, чтобы "зарубки" были сделаны точно - чтобы по ним всегда можно было найти спрятанное, не промахнувшись!..

- Верно! - мой братец даже подпрыгнул на месте. - Какими же мы были идиотами! Взялись снег разгребать и обыскивать весь маяк, забыв, что у нас есть точная подсказка!

- Вот именно! - кивнул я.

Тут вернулся Виссарион Северинович, вручил мне компас и бинокль. Я принялся за работу: поставил компас точно по линии запад-восток, стал смотреть в бинокль, где на этой линии оказываются валуны - точнее, просвет между двумя главными валунами, сбивался, принимался за дело опять...

Наконец, как мне показалось, я оказался в точности на воображаемой прямой. Отступив шага на три, я уткнулся лопатками в стену маяка.

- Вот здесь надо рыть! - сказал я. - Вот здесь! Давайте лопаты покрепче!

Но, не успели мы взяться за лопаты, как услышали рокот мотора. Около маяка резко затормозил, заложив вираж, "Буран", в котором сидели Миша, Алексей Николаевич, Гришка и два оперативника - сидели, еле-еле теснясь.

Эй! - крикнул Миша. - Что у вас тут происходит?

- Извлекаем то, что спрятал Пельмень! - ответил я. - Хотите поучаствовать?

Все они повыскакивали из "Бурана" и вскарабкались к нам, на берег. Оперативники чуть притормозили, увидев Топу, но Топа сел, всем видом показывая им, что не собирается бросаться на хороших людей.

- Считаешь, здесь нужно рыть? - спросил Миша. И повернулся к оперативникам. - Ну-ка, вы ребята самые крепкие, вы быстрей всех это разворотите!..

Оперативники весело взялись за лопаты, расчистили снег, принялись долбать мерзлую землю...

- Там дерево простукивается! - крикнул один из них.

- Нажмите! - ответил Миша.

Они "нажали", и минут через десять перед нами открылся деревянный люк.

- Прямо как тот, про который я Пельменю наврал! - ахнул Виссарион Северинович.

Топа вдруг встал, подошел к люку и стал жадно принюхиваться, повизгивая как щенок.

- Что это с ним? - недоуменно спросил Алексей Николаевич.

Я начал давиться смехом.

- Ой, я, кажется, догадываюсь, что там будет!.. Дело в том, что Топа больше всего на свете любит... сыр! Голову из-за него теряет!..

- Так он, этот паршивец... - начал Виссарион Северинович - и тоже заржал, не договорив. А Ванька, тот от смеха чуть на землю не повалился.

Все глядели на нас так, словно мы спятили. А я махнул рукой:

- Потом объясню!.. Снимайте люк... так ведь и ещё что-то должно быть, кроме сыра... Только, подождите, я Топу возьму на поводок - а то он не даст вам сыр доставать...

Я взял Топу на поводок, оперативники подняли люк...

- Метра два в глубину, и широкий... - сообщил один из них.

- И когда он выкопать успел, так, что я ничего не заметил? - удивился Виссарион Северинович.

- А у Пельменя было чувство юмора! - сказал я ему.

Смотритель кивнул.

А оперативники уже спрыгивали вниз.

Кроме десяти голов сыра, пролежавших в земле невесть сколько лет - и, как ни странно, не испортившихся, а настоявшихся - оперативники извлекли на свет деревянную шкатулку. Дерево, пролежав во влаге и холоде, не испортилось, а, наоборот, сперва разбухло, потом окаменело так, что стало водонепроницаемым. Я тогда решил, что шкатулка сделана из осины, но потом оказалось, что это кипарис, и что шкатулка сама по себе - дорогая и ценная.

Миша и Алексей Николаевич взяли шкатулку, стали открывать. Она с трудом открылась. Внутри оказался целлофановый сверток. Целлофан, для надежности, был ещё спичками заплавлен по краям.

А внутри целлофана оказался старинный манускрипт в кожаном переплете.

- Ну и ну... - пробормотал Миша, переворачивая плотные страницы.

- Что это? - спросили мы в один голос.

- Всего не разберу, все эти старинные буквы... Но главное понятно. Это нечто вроде монастырского справочника по изготовлению сыра. Штук сто, наверно, рецептов, во всех подробностях, да ещё с миниатюрами, как сыр делают... Ну, и святые покровители нарисованы... Век шестнадцатый, не позднее. И где Пельмень это стибрил? Ведь такая рукописная кулинарная книга на много тысяч долларов потянет... Видно, берег её как неприкосновенный запас, чтобы, когда выйдет из тюрьмы, "завязать" и, продав манускрипт, обеспечить себе безбедную старость... Да, вот, не довелось ему...

...В наступившей паузе раздался Ванькин голос:

- А одну голову сыра можно сразу Топе отдать? Ведь она не нужна, как вещественное доказательство, правда, а он это заслужил. Вон, как он слюнки пускает.

Все покатились от хохота, а Миша и Алексей Николаевич замахали руками в знак согласия. Ванька, напрягшись, поднял с земли огромную голову сыра и потащил её к Топе.

Интересно, зачем Пельмень этот сыр заложил и берег? - подумал я. Может, байка Виссариона Севериновича, рассказанная в голодном лагере, навсегда запала ему в душу, и он мечтал о том, как однажды, выйдя после последнего срока, съест такой же выдержанный сыр, вкус которого - и мед, и дыня, и запах копченой ветчины, и сочные яблоки?..

...Гришка остался у нас к обеду, остальные уехали.

- Гришка, ну, объясни, наконец, то, чего мы ещё не знаем! - взмолился Ванька к концу обеда. - И про распятие, и про тайный ход... Честное слово, мы никому не скажем, если об этом до сих пор нельзя говорить!..

- Да уж, - поддержал отец. - Поведай, как что было, а?

- Да так... - Гришка откинулся на спинку стула и улыбнулся. - Распятие спер Пельмень, перед тем, как монастырь взорвали. А потом я у него умыкнул. То есть, он когда-то сказал мне: мол, тебе у меня никогда ничего не украсть, но если украдешь - признаю, что ты из учеников в мастера вышел, и обижаться не буду, и украденное тебе оставлю, как память об успехе. Ну, вот... Сколько лет я старался, а ничего не получалось, Пельмень всегда меня за руку ловил. И стал я его выслеживать, и про его тайное убежище разнюхал, и многие его секреты узнал...

- Так он тебе не сам убежище показал? - спросил я.

- Не сам, - усмехнулся Гришка. - Он этой тайны никому не открывал. Только, видишь, перед смертью Петько и Скрипицыну поведал... В общем, пошла у нас такая борьба... то, что "гамбургский счет" называется. А в итоге, обвел я его вокруг пальца. Как слухи пошли, что распятие из музея пропало так сразу подумал: его работа. Только тогда я не знал, что распятие он уже давно украл.

- Странно, что не продал, - заметил отец.

- Я так понимаю, распятие в его НЗ входило, как и некоторые другие вещи. Делал себе запас на старость, предусмотрительный был, несмотря на все его загулы после удачных краж... В общем, стал я расспрашивать, сколько такое распятие стоить может. Из-за этих расспросов на меня потом и грешили. А я даже присел, когда цену узнал. Ладно, думаю, держись, учитель! Прихожу к нему и говорю: "Слушай, тут распятие дорогущее свистнули, так милиция уже у меня с обыском была, хотя я ни сном, ни духом... Я так понял, теперь к тебе нагрянут, поэтому, если что ворованное имеется, лучше из дому убери". И ушел, как будто остальное - не мое дело. А на следующий день навестил его тайник, через лаз возле валунов, и спокойненько забрал распятие. Он его, конечно, туда отволок, как в самое надежное место. Стал думать, куда распятие девать. Я ведь и милиции боялся, и Пельменя. Догадается, что это я сотворил, выкрадет распятие назад - и опять я в проигрыше. И надумал... Пошел прямиком в церковь к отцу Василию и покаялся ему: вот, у вора распятие выкрал, возьмите себе. Думал, как гроза минует, можно и забрать. Ну, назад умыкнуть, а в церкви Пельменю в жизни не придет в голову искать... Только суровую беседу я с отцом Василием выдержал. Сейчас её пересказывать не след, но, в общем, осталось распятие в церкви, с уговором, что, когда время пройдет, мы с отцом Василием вместе сознаемся, что так вот и так, и объясним, почему распятие утаили... А так, отец Василий выходит вроде как сообщником. Поэтому я и не мог без него ничего рассказывать. Вот он сейчас вернется, мы решим, как быть. А у отца Василия были свои резоны распятие на время укрыть. Узнал он от духовного чада своего, смотрителя музея, что сверху негласное распоряжение поступило: отобрать из музея несколько ценных экспонатов для зарубежных аукционов, потому что государство в деньгах нуждается... Вот отец Василий и боялся, что, если сразу крест вернуть, он тоже за границу уплывет, а это было бы, как выразился отец Василий "совсем богопротивно"...