Таинственная река - Дэннис Лехэйн

Как бы там ни было, сейчас ему не до того.

Потому что сейчас Надин почти вплотную подошла к скамейке, на которой сидел Джимми. Аннабет заранее взяла с Надин обещание, что девочка, проходя мимо отца, не будет смотреть на него, дабы не нарушать торжественность таинства какой-нибудь легкомысленной девчоночьей выходкой, но Надин все-таки взглянула — бросила один быстрый мимолетный взгляд, вполне достаточный для того, чтобы Джимми понял: дочь решила показать, что любит отца, несмотря на риск вызвать этим взглядом гнев матери. Она не сделала ни единого движения, чтобы покрасоваться перед своим дедушкой Тео и шестью дядьями, сидевшими на скамье позади Джимми, и Джимми оценил это: она остановилась как раз на границе, не переступив ее. Зрачок ее левого глаза смотрел на него из самого угла, Джимми видел это сквозь вуаль; он едва заметно помахал ей тремя пальцами, прижатыми к пряжке поясного ремня, и сложил губы так, как будто беззвучно произносил «ш-ш-ш!».

Надин вдруг улыбнулась, да такой улыбкой, которая не подходила ни к ее вуали, ни к платью, ни к туфлям; от этой улыбки у Джимми кольнуло сердце, заволокло пеленой глаза, подкосились колени. Его женщины — Аннабет, Кейти, Надин и Сэра — могли без всякого труда вызвать у него такое состояние, обняв его колени, или улыбнувшись ему, или посмотрев на него по-особому и тем самым заставить его смягчиться.

Надин опустила глаза и стиснула челюсти, чтобы придать серьезное выражение своему личику, но Аннабет успела понять, что произошло. Она со всего маху двинула Джимми локтем в левый бок. Он, чувствуя, что лицо его краснеет, повернулся к ней и спросил:

— В чем дело?

Аннабет метнула на него злобный взгляд и прошипела, что его задницу ждет мало приятного, когда они вернутся домой. После этого она, гордо подняв голову, устремила взгляд вперед, перед собой. Губы ее были плотно сжаты, хотя уголки их слегка подрагивали. Джимми знал, что ему следует делать, а именно спросить: «В чем дело?»; спросить невинным мальчишеским голоском, и Аннабет сдастся и растает, потому что в церкви тоже есть что-то такое, что вызывает смех, и это что-то Джимми воспринимает как великий дар: с его помощью он смешит своих дам, а как и где это происходит, уже не важно.

Некоторое время после полученного пинка он не смотрит на Аннабет, а следит за проповедью и священным ритуалом, в процессе которого каждый ребенок по очереди протягивает сложенные чашей ладони и впервые в жизни получает из рук священника облатку. Свернутый в трубку и зажатый в горячей ладони буклет с программой торжественного богослужения стал влажным, когда он бил им себя по коленке, глядя на то, как Надин, взяв облатку с ладони, положила ее себе на язык, а затем, осенив себя крестным знамением, приклонила голову, а Аннабет, склонившись к нему, шептала ему в ухо:

— Это же наш ребенок. Господи, Джимми, это наш ребенок.

Джимми обнял Аннабет обеими руками и крепко прижал к себе, желая остановить это мгновение жизни и пробыть в нем столько, сколько захочется, и не важно, на сколько часов и дней остановится время. Он повернулся к жене и поцеловал ее в щеку, она еще теснее прижалась к нему, и они во все глаза неотрывно смотрели на свою дочь, своего ангелочка в обличье маленькой девочки.

Парень с самурайской саблей стоял на границе парка спиной к Тюремному каналу; оторвав одну ногу от земли, он медленно поворачивался, опираясь на другую ногу и как-то странно держа саблю над головой, которая была увенчана короной. Шон, Уити, Соуза и Коннолли медленно приближались к нему, обмениваясь многозначительными взглядами, в которых ясно и безошибочно читался вопрос: «Что это, черт возьми?» А парень продолжал выполнять медленный поворот, не обращая ни малейшего внимания на четырех мужчин, вытянутой цепью приближавшихся к нему. Он поднял саблю над головой, а потом начал опускать ее, держа плоскость лезвия параллельно груди. Они подошли к нему примерно на двенадцать футов, когда парень, повернувшись на 180 градусов, встал к ним спиной, и тут Шон увидел, как Коннолли, проведя правой рукой по бедру, расстегнул кобуру и обхватил пальцами рукоятку своего пистолета.

Чтобы не допустить какой-нибудь дурацкой выходки, в результате которой либо начнется стрельба, либо парень устроит им харакири, Шон, прочистив горло, произнес:

— Простите, сэр? Извините.

Парень слегка склонил голову набок, как бы прислушавшись к словам Шона, но продолжал совершать свой неторопливый размеренный поворот, постепенно оборачиваясь лицом к подошедшим мужчинам.

— Сэр, прошу вас положить оружие на землю.

Парень опустил на землю вторую ногу и повернулся к ним лицом. Глаза его расширились и округлились, перебегая от одного к другому — один, два, три, четыре пистолета, — и он протянул вперед навстречу им шпагу, то ли угрожая применить ее, то ли сдавая им свое оружие; что именно означал этот жест, сказать точно Шон не мог.

— Ты что, придурок, оглох? — закричал Коннолли. — На землю!

— Тише, — произнес Шон и знаком руки приказал всем остановиться в десяти футах от парня, думая о каплях крови, обнаруженных ими вдоль дорожки для бега; все четверо знали, что это за кровь, и теперь смотрели на этого Брюса Ли, с его саблей, похожей на самолетик. Настоящий Брюс Ли был азиатом, а этот парень, без сомнения белый, да и помоложе (от силы двадцати пяти лет), с кучерявыми черными волосами, чисто выбритыми щеками, в белой футболке, заправленной в серые тренировочные брюки.

Парень застыл на месте, словно замороженный, и Шон был почти уверен, что страх заставил его наставить на них саблю, а потом тот же страх сковал его сознание, лишив способности управлять телом.

— Сэр, — произнес Шон настолько резко и требовательно, что парень посмотрел прямо на него. — Окажите мне услугу, хорошо? Положите вашу саблю на землю. Просто разожмите пальцы, и пусть она падает.

— А кто вы, черт возьми?

— Мы офицеры полиции, — Уити Пауэрс показал ему значок. — Видите? Поэтому, сэр, доверьтесь мне и бросьте эту саблю.

— А… конечно, — пробормотал парень и, подчинившись словам Шона, разжал пальцы, сжимавшие рукоять. Сабля с глухим звуком упала на траву.

Шон, инстинктивно чувствуя, как Коннолли начал приближаться к парню, готовясь броситься на него, остановил его жестом руки и, видя, что глаза парня все еще устремлены на него, спросил:

— Назовите свое имя, сэр.

— Что?.. Кент.

— Приветствую вас, Кент. Я инспектор полиции штата Девайн. Прошу вас отойти на пару шагов от вашего оружия.

— Моего оружия?

— Да, Кент, от вашей сабли. Сделайте два шага назад. Как ваша фамилия, Кент?

— Брюэр, — ответил парень, отходя назад и выставляя вперед поднятые ладони, как будто ждал, что они сейчас дружно выхватят свои «Глоки» и разом разрядят их в него.

Шон улыбнулся и, глянув на Уити, кивнул ему.

— Послушай, Кент, а что ты здесь делаешь? Мне это напоминает балет. — Он пожал плечами. — Танец с саблей, но как-то…

Кент смотрел, как Уити, наклонившись над саблей, осторожно поднимает ее с земли, предварительно набросив на рукоять носовой платок.

— Кендо.

— А что это, Кент?

— Кендо, — ответил Кент, — это одно из боевых искусств. Я беру уроки кендо по вторникам и четвергам, а по утрам упражняюсь. Я сейчас просто упражнялся. Только и всего.

Коннолли вздохнул.

Соуза посмотрел на Коннолли.

— Слушай, может, хватит парить нам мозги, а?

Уити протянул лезвие сабли Шону. Оно было чем-то смазано, и оно так блистало чистотой, как будто только что вышло из-под пресса.

— Смотри-ка, — Уити провел острием лезвия по раскрытой ладони. — У меня дома ложки и то острее.

— Ее никогда и не затачивали, — сказал Кент.

Шон почувствовал, как скрежещущий крик той самой птицы словно эхом прокатился в его голове.

— Да, Кент, а сколько времени вы уже находитесь здесь?

Кент, оглянувшись назад, посмотрел на парковку, расположенную в сотне ярдов от них.

— Максимум минут пятнадцать. А в чем дело? — В его голосе, ставшем теперь твердым и уверенным, послышались нотки раздражения. — Может, это противозаконно, заниматься кендо в парке, так или нет?

— Мы как раз сейчас это и выясняем, — ответил Уити.

— Скажите, Кент, где вы были прошлой ночью и сегодня рано утром? — спросил Шон.

Взгляд Кента снова стал бегающим и взволнованным; было видно, что мозг его лихорадочно работал, дыхание стало реже. Он на мгновение закрыл глаза, потом выдохнул и заговорил:

— Да, да. Я был, я был в гостях прошлой ночью, у друзей. Я шел домой со своей девушкой. Мы легли спать около трех. А утром я выпил кофе и пошел сюда.

Шон почесал кончик носа и кивнул.

— Кент, — сказал он, — мы собираемся на время реквизировать вашу саблю, а вас хотели бы попросить проехаться с одним из наших сотрудников в часть и ответить на несколько вопросов.