История государства Российского. Том 10. Царствование Федора Иоанновича. 1584-1598 гг. - Николай Карамзин

Сие Посольство удовлетворяло единственно честолюбию Двора Московского своею пышностию и требовало с его стороны такой же. Вельможа Австрийский ехал из Ливонии чрез Псков, видя во всех городах, на всех станах множество людей, чисто одетых и собранных, по указу Царскому, из самых дальних мест, чтобы явить ему, сколь населена и богата Россия. От границы до Москвы везде встречали и провожали его отряды воинов на прекрасных конях; везде находил он для себя покой с роскошью, не имея только свободы: ибо за ним наблюдали неусыпно, чтобы скрыть от него истины, прискорбные для самолюбия Россиян. В столице везли сего знаменитого гостя лучшими улицами, мимо лучших зданий; отвели ему красивый дом Князя Ноздроватого; дали услугу Царскую; приносили, на золоте и серебре, все лакомства стола русского, вместе с драгоценнейшими винами южной Европы. В день представления (22 Маия 1597) двор Московский сиял великолепием чрезвычайным. Бургграф, имея подагру, ехал в Кремль не верхом, а в открытом Немецком возке, пред ним 120 всадников, Дворян и Сотников, в блестящих доспехах. Феодор принимал его в Большой Грановитой, расписной палате, сидя на троне, в диадеме и с скипетром: Годунов стоял подле, с державою. На правой лавке сидели Царевич Араслан-Алей, сын Кайбулин, Маметкул Сибирский и Князь Федор Мстиславский; на левой Ураз-Магмет, Царевич Киргизский; далее Бояре, сыновья Господарей Молдавского и Волошского, Князья Служилые, Окольничие, Крайчий, Оружничий (Бельский), Дворяне Думные, Постельничий, Стряпчий, 13 Стольников, 200 Князей и Дворян; Дьяки же Думные в Золотой Грановитой палате. Император прислал в дар Царю мощи Св. Николая, окованные золотом, две кареты, 12 санников, боевые часы с органами, несколько сосудов хрустальных; Годунову кубок драгоценный с изумрудами, часы стоячие и двух жеребцов с бархатными попонами; а юному сыну его, Федору Борисовичу, обезьян и попугаев; благодарил, равно ласково, и Царя и Правителя, который, чрез несколько дней дозволив Послу быть особенно у себя в доме, с величием Монарха говорил ему слова милостивые, а Дворянам его давал целовать свою руку.

Но пышность и ласки не произвели ничего важного. Когда Австрийский Вельможа, приступив к главному делу, объявил, что Рудольф еще ждет от нас услуг дальнейших; что мы должны препятствовать впадениям Хана в Венгрию и миру Шаха с Султаном; должны и впредь помогать казною Императору, в срочное время, в определенном количестве, золотом или серебром, а не мехами, коих он не может выгодно продавать в Европе: тогда Бояре сказали решительно, что Феодор без взаимного, письменного обязательства Австрии не намерен расточать для нее сокровищ России; что Посланник Государев, Исленьев, остановлен в Константинополе за наше вспоможение Рудольфу казною; что мы всегда обуздываем Хана и давно бы утвердили союз Христианской Европы с Персиею, если бы Император не манил нас пустыми обещаниями. – Вместе с сим Послом был у нас и гонец от Максимилиана, хотевшего, чтобы Феодор помог ему деньгами в искании короны Польской: Максимилиану, желали короны, но отказали в деньгах – и Бургграф (в Июле месяце) выехал из Москвы с одною честию и с дарами богатыми.

Всего удивительнее, что Рудольф в своей медленности извинялся новостию Папы, Климента VIII, а сей Папа тогда же присылал к Феодору, чрез Литву, именитого Легата, Александра Комулея, Аббата Моненского, и за тем же делом, убеждая Царя избавить Державы Христианские от ига Мусульманов. Комулей и Вельможа Австрийский едва ли виделись друг с другом в Москве; по крайней мере действовали или говорили без всякого сношения между собою. С обыкновенною тонкостию Римского двора Папа льстил Царю и России; представлял ему, что Оттоманы могут, завоевав Венгрию, завоевать и Польшу с Литвою; что они уже и с другой стороны касаются наших владений, покорив часть Грузии и Персии; что Византийская и многие иные Державы пали от излишней любви к миру, от бездействия и непредвидения опасностей; что Феодору легко Послать войско в Молдавию и взять Султановы города на берегах Черного моря, где ожидает нас и слава и богатая добыча; что мы лучше узнаем там искусство военное, ибо увидим, как Немцы, Венгры, Италианцы сражаются и побеждают Турков; что от нас зависит присоединить к России земли счастливые благорастворением воздуха, выгодами естественными, красотою природы и чрез Фракию открыть себе путь к самой Византии, наследственному достоянию Государей Московских; что ревность Веры сближает пространства; что Рим и Мадрит далеки от Воспора, но что Константинополь увидит знамена Апостольские и Филипповы; что народы, угнетаемые Турками, суть нам братья по языку и Закону; что время благоприятно: войско Оттоманское разбито в Персии и в Венгрии, а внутри Турции везде мятеж, и не осталось половины жителей. – Достойны замечания и следующие места наказа, данного Папою Легату: «Мы слышали, что Цари любят хвалиться своим мнимым происхождением от древних Римских Императоров и дают себе пышные титла: изъясни Боярам Московским, что степени в достоинстве или в величии Государей должны быть утверждены нами, и в пример наименуй Королей Польских и Богемских, обязанных венцем Первосвятителю Всемирной Церкви. Старайся впечатлеть в их души благоговение ко главе Христиан, мирных и счастливых нашею духовною властию; доказывай, что истинная Христова Церковь в Риме, а не в Константинополе, где неверные Султаны торгуют саном рабов-патриархов, чуждых благодати Св. Духа; что зависеть от мнимых Пастырей Византийских есть зависеть от врагов Спасителя, и что Россия знаменитая достойна лучшей доли. Тебе, мужу ученому, известно несогласие в догматах Римской и Греческой Веры: убеждай Россиян в истине нашего православия, сильно, но осторожно, тем осторожнее, что они весьма любят точность, и что ты, говоря их собственным языком, не можешь извиниться неведением истинного разума слов. Но сколько имеешь и выгод пред всеми учителями, посыланными к ним из Рима в течение семи веков, и незнакомыми ни с языком, ни с обычаями России! Если Господь благословит подвиг твой успехом; если откроешь путь к соединению Вер, то сердце наше утешится и славою Церкви и спасением душ бесчисленных». – Знаем, что с сим наказом Климентов Посол был два раза в Москве (в 1595 и 1597 году), но не знаем его переговоров, которые впрочем не имели важных следствий, уменьшив, как вероятно, надежду Рима на государственный и церковный союз с Россиею, по крайней мере до времени.

Обещая Императору, без сомнения и Папе, верного сподвижника в Шахе Персидском, мы действительно могли сдержать слово, возобновив с ним дружелюбную связь. Уже сей знаменитый Шах, Аббас, готовился к делам славы, которые доставили ему в летописях имя Великого; наследовав Державу расстроенную слабостию Тамаса и Годабенда, возмущаемую кознями Удельных Ханов, стесненную завоеваниями Турков, хотел единственно временного мира с последними, чтобы утвердиться на престоле и смирить внутренних мятежников; старался узнать взаимные отношения Государств, самых дальних, и, приветствуя за морями доброго союзника в Короле Испанском, видел еще надежнейшего в сильном Монархе Российском, коего владения уже сходились с Персидскими и с Оттоманскими: новый Посол Шахов (в 1593 году), Ази Хосрев, вручив Царю ласковое письмо Аббасово, всего более льстил Правителю, в тайных с ним беседах пышными выражениями восточными, говоря ему: «ты единою рукою держишь землю Русскую, а другую возложи с любовию на моего Шаха и навеки утверди братство между им и Царем». Борис отвечал скромно: «я только исполняю волю Самодержца; где его слово, там моя голова», – но взялся быть ревностным ходатаем за Шаха. Изъясняя Годунову, что перемирие, заключенное Персиею с Турками, есть одна хитрость воинская, Посол сказал: «Чтобы усыпить их, Шах дал им своего шестилетнего племянника в аманаты – или в жертву: пусть они зарежут младенца при первом блеске нашей сабли! Тем лучше: ибо грозный Аббас не любит ни племянников, ни братьев, готовя для них вечный покой в могиле или мрак ослепления в темнице». Ази не клеветал на Шаха; но сей безжалостный истребитель единокровных умел явить себя великим Монархом в глазах Посла Феодорова, Князя Андрея Звенигородского, коему надлежало узнать все обстоятельства Персии и замыслы Аббасовы. Князь Андрей (в 1594 году) ехал чрез Гилянь, уже подвластную Шаху, который выгнал ее Царя, Ахмета, обвиняемого им в вероломстве. Везде тишина и порядок доказывали неусыпную деятельность государственной власти; везде честили Посла, как вестника Феодоровой дружбы к Шаху. Аббас принял его в Кашане, окруженный блестящим Двором, Царевичами и Вельможами, имея на бедре осыпанную алмазами саблю, а подле себя лук и стрелу; дал ему руку, не предлагая целовать ноги своей; изъявлял живейшее удовольствие; славил Царя и Годунова. Пиры и забавы предшествовали делам: днем гулянья в садах, музыка, пляски, игры воинские (в коих сам Аббас оказывал редкое искусство, носясь вихрем на борзом аргамаке своем и пуская стрелы в цель); ввечеру потешные огни, яркое освещение садов, водометов, площади, красивых лавок, где толпилось множество людей и где раскладывались драгоценности Азиятские для прельщения глаз. Шах хвалился войском, цветущим состоянием художеств и торговли, пышностию, великолепием и, показывая Князю Звенигородскому свои новые палаты, говорил: «ни отец, ни дед мой не имели таких». Показывал ему и все свои редкие сокровища: желтый яхонт, весом во 100 золотников, назначенный им в дар Царю, богатое седло Тамерланово, латы и шлемы работы Персидской. За обедом, сидя с ним рядом, Шах сказал: «Видишь ли Посла Индейского, сидящего здесь ниже тебя? Монарх его, Джеладдин Айбер, владеет странами неизмеримыми, едва ли не двумя третями населенного мира; но я уважаю твоего Царя еще более». Начав беседовать с Князем Андреем о делах, Аббас удостоверял его в твердом намерении изгнать ненавистных Оттоманов из западных областей Персии, но прежде отнять Хоросан у Царя бухарского Абдулы, который овладел им в Годабендово несчастное время и завоевал Хиву. «Я живу одною мыслию, – говорил Аббас, – восстановить целость и знаменитость древней Персии. Имею 40000 всадников, 30000 пеших воинов, 6000 стрельцов с огненным боем, смирю ближайшего недруга, а после и Султана: даю в том клятву, довольствуясь искренним обещанием Государя Московского содействовать, когда настанет время, успеху сего великого подвига, да разделим славу и выгоду оного!» Аббас соглашался вступить в сношение с Австриею чрез Москву (где Посол его виделся с Рудольфовым); бесспорно, уступал нам Иверию, но говорил: «Царь Александр обманывает Россию, грубит мне и тайно платит дань Султану». Сын Александров, Константин, находясь аманатом в Персии, волею или неволею принял там Веру Магометанскую и женился на Мусульманке: Шах в угодность Феодору отпускал его в Москву; но сей юный Князь сам не захотел ехать туда, сквозь слезы сказав нашему Послу: «моя судьба умереть здесь в честном рабстве!» Чтобы доказать отменную дружбу к России, Аббас приехал сам нечаянно в гости к Князю Звенигородскому с изгнанником, Царем Хивинским, Азимом, и с первым своим Министром, Фергат-ханом, пил у него вино и мед (любя часто быть навеселе, вопреки Магомету), внимательно рассматривал иконы Богоматери и Св. Николая и, взяв от хозяина в дар черную лисью шапку, отдарил его щедро прекрасным аргамаком и образом Девы Марии, писанным на золоте в Персии с Фряжской иконы, которая была прислана Шаху из Ормуса. В подтверждение всего сказанного Андрею Звенигородскому, Аббас Послал с ним в Москву одного из Вельмож своих, Кулыя; а Феодор к Шаху Князя Василья Тюфякина с образцовою договорною грамотою, в том смысле, чтобы им быть верными союзниками и братьями, общими силами выгнать Турков из земель Каспийских, России взять Дербент с Бакою, Персии Ширванскую область. Но Тюфякин и Дьяк его умерли на пути: о чем долго не знали в Москве, и сношения с Аббасом, занятым тогда счастливою для него войною Бухарскою, прервалися до нового Царствования в России.