Удар небесного копья (Операция «Копьё») - Антон Первушин

Фокин поразился, насколько его собственные мысли совпали с доводами Громова. К тем же самым аргументам он прибег, пытаясь убедить Зартайского, что затея не стоит выеденного яйца. И теперь он должен был сказать Громову то, что ему самому сказал Зартайский.

– Вы не понимаете?

– Нет, не понимаю.

– Хорошо, объясню. Даже если бы американская экспедиция отправлялась в Антарктиду не за конкретным Копьём Судьбы, а за чулками Евы Браун, мы всё равно должны были бы отреагировать. Потому что при той секретности, которая окружает эту операцию американского флота, при тех материальных затратах, которые он понесёт, – мы не вправе недооценивать её значение. А уж если с благополучным исходом этой операции определённые круги в США связывают начало реализации плана «Форс-мажор»…

– Смешные эти американцы, – заметил Лукашевич. – Авианосная группа – слишком заметный объект, чтобы всерьёз говорить о секретности. Я на их месте снарядил бы подводную лодку, скрытно подобрался бы и высадил десант морской пехоты на побережье. Или ещё лучше – организовать санно-тракторный поезд с одной из антарктических станций якобы с научными целями. И дело в шляпе.

Фокин тяжко вздохнул.

– В вашем предложении есть здравое зерно, – признал он. – Вы трое вообще на редкость здравомыслящие люди. Потому мы и имеем дело с вами, а не с кем-нибудь другим. Но суть проблемы как раз и состоит в том, что в истории с Копьём Судьбы решения принимаются и приказы отдаются не совсем здоровыми людьми. Для них конечный результат – не всегда результат. Логика здесь отсутствует. Опора – на символы, на неукоснительную точность исполнения определённых ритуалов. Разобраться в этом трудно и для непосвящённого человека – почти невозможно. Однако в составе нашей контр-операции будут принимать участие несколько специалистов в этой области. У вас будет предостаточно времени прояснить для себя мотивацию наших противников. В любом случае, у нас нет выбора – мы должны перехватить американцев.

– Чистейшей воды авантюра, – сказал Громов. – «Перехватить» – как вы это себе представляете? «Варяг» – посудина, конечно, мощная, но главной силой любого авианосного соединения было и остаётся авиакрыло. Насколько я помню, типовое американское авиакрыло состоит из восьмидесяти шести боевых машин. Что с этой армадой могут сделать три пилота, которые пока даже не умеют садиться на палубу?

– Начать с того, что вас будет не трое, – ответил Фокин. – Мы уже сформировали четыре авиационных звена, ваше – пятое.[38]

– Ё-моё! – не сдержал возгласа Стуколин. – Двадцать машин против восьмидесяти шести. Да нас собьют к чёртовой матери в первую же минуту!

– Далее, – Фокин сделал вид, что не услышал его замечания. – Если совсем начистоту, то мы не собираемся вести боевые действия против американцев. Наша задача, как я уже говорил, совершенно противоположная – предотвратить войну. Поэтому ваши самолёты будут подниматься в воздух только затем, чтобы продемонстрировать серьёзность наших намерений.

– А если какой-нибудь придурок пальнёт с перепугу?

– Главное, чтобы вы с перепугу не пальнули. Всё остальное мы берём на себя.

– Но-но, – обиделся Стуколин. – Попрошу без оскорблений. Мы своё дело знаем не хуже вас.

– Итак, – подвёл черту Фокин, – вы готовы отправиться за Копьём Судьбы?

– А что, есть другие предложения? – поинтересовался Лукашевич.

– В конце концов, мы ведь считаемся пиратами, – с усмешкой сказал Громов, и все снова посмотрели на него. – А у каждого уважающего себя пирата должен быть свой клад…

Глава третья

Заклятые друзья

Сказать, что славный рыцарь и воин Храма[39] Гуго Сакс ненавидел Фридриха Барбароссу – значит, ничего не сказать. Всё зло мира сконцентрировалось для Гуго в этом рыжебородом самозванце, провозгласившем себя Императором и некогда поставившем на колени самого Папу. Гуго не просто желал Фридриху смерти – он желал ему смерти долгой, мучительной, страшной – такой, чтобы муки ада, куда, без сомнения, попадёт Фридрих после своей кончины, показались тому облегчением.

Самое любопытное, что ненависть эта не имела под собой никакой логической мотивации – в другие времена её назвали бы «животной», – и сам Гуго нередко задумывался, почему же он мечтает о скором наступлении того светлого дня, когда сможет выпустить кишки человеку, которого, по идее, должен оберегать и в случае опасности прикрыть своей грудью. А когда задумывался, то вспоминал свой давний разговор с Папой. Подробности этого разговора были единственной тайной Гуго, которую он не раскрыл бы и на исповеди. Впрочем, нужды исповедоваться у Гуго Сакса теперь не было: Папа предусмотрительно отпустил ему все грехи: и прошлые, и будущие.

Вообще же этот разговор, состоявшийся незадолго до того, как Папа Римский Урбан III обратился к государям христианским, призывая их соединиться в походе против неверных, коварно захвативших Иерусалим и осквернивших Гроб Господень, многое изменил в жизни Гуго. Из нищего безземельного squire,[40] который не смог бы выплатить заявленный Фридрихом сбор в три марки серебром, необходимый для вступления в армию Крестового похода, Гуго в одночасье превратился в уважаемого лорда со своим banniere,[41] командора и официального представителя Рима с правом голоса на военном совете германского короля. И, разумеется, выбор в пользу рядового воина Храма Гуго Сакса не был случайным, а являлся следствием Божьего промысла, а значит, всё у Гуго получится, и ненавистный Фридрих вскоре отправится в ад.

А было так. Печальные новости из Палестины застали Гуго в миланском командорстве Ордена. Весть о падении Иерусалима и ужасной смерти Великого магистра Жерара де Ридфора от руки главного врага христиан Салах-ад-Дина в мгновение ока облетела командорство. Храмовники были настроены решительно: следует объявить новый Крестовый поход и освободить Иерусалим, захваченный подлыми язычниками. Они готовы были отправиться хоть сегодня, благо жажда мести за убиенного магистра распаляла их сердца. Один только Гуго, недавно принявший обеты и сделавший это, скорее, от отчаяния, а не по долгому размышлению, относился к готовящемуся Походу с безразличием: вряд ли ему, молодому и новоиспечённому члену Ордена, выпадет удача участия в Походе, который, как известно, кроме воинской славы, приносит крестоносцам чистый доход в виде трофеев. Да и о каком доходе можно мечтать после обязательства жить сообразно канонам святого Августина?

Безразличие Гуго не укрылось от проницательного взгляда командора Бриана де Буагильбера. Однажды под вечер он вызвал Сакса к себе в келью. Гуго ждал скорого строгого допроса и последующего наказания, но вместо этого командор долго расспрашивал его о том, что он думает о предстоящем Походе в Святую Землю, как относится к возможным предводителям этого Похода – к королю Фридриху, королю Ричарду и королю Филиппу Августу. Гуго отвечал, что как истинный католик и тамплиер, поклявшийся до самой смерти служить Святой Церкви, всем сердцем приветствует Поход за освобождение христианских реликвий и желал бы в нём участвовать, если на то будет дозволение командора или нового магистра; что королей Филиппа и Ричарда он чтит, зная об их благородстве, храбрости и набожности – несмотря на то, что сейчас эти два короля ведут войну друг с другом, не приходится сомневаться: когда Папа объявит Поход против язычников, они без колебаний примут крест, забыв о прежних распрях. Если же говорить о короле Фридрихе, то он не кажется столь благочестивым, его притязания на трон владыки Римской империи смешны, а сам он известен непомерной жадностью, вероломством и еретическими высказываниями.

Командор на эти ответы одобрительно кивал и менял тему, спрашивая, например, где Гуго научился так хорошо обращаться со своим мечом, и кто и когда нанёс ему colee.[42] Беседа между Гуго и его командором закончилась далеко заполночь. И, судя по всему, Бриан де Буагильбер был её итогами полностью удовлетворён.

«Идите, брат мой, – сказал он Саксу, – и хорошенько выспитесь. После утренней мессы я жду вас у конюшни – мы отправляемся в Венецию[43]».

Душа Гуго затрепетала, он почуял скорые и необратимые изменения в своей неинтересной монотонной жизни. Что ждёт его в будущем: слава, богатство, власть, или, может быть, смерть без креста и покаяния – какая, в сущности, разница? Главное – перед молодым и честолюбивым тамплиером открылись небывалые перспективы, а чем за это придётся расплачиваться, Гуго мало волновало.

Дорога от Милана до Венеции неблизкая – почти три дня пути, но два тамплиера, не обременённые слугами и обозом, на хороших лошадях, избегая городов, добрались за сутки. Бриан де Буагильбер перепоручил Гуго командору венецианских тамплиеров, а сам отправился на аудиенцию к Папе. Гуго накормили сытным обедом и дали выспаться. Де Буагильбер вернулся к вечеру, очень довольный собой и совершенно не выглядящий усталым, словно и не было изнурительной скачки по пыльным ухабистым дорогам Северной Италии и долгого ожидания встречи с главой христианского мира.