Центровые - Александр Гомельский

Другой бы задрал нос, вознесся, не видя больше никого и ничего вокруг. А Толя, повторяю, по–моему, так и не осознал, что же он сотворил. Вообще–то для молодых раньше было характерно такое отношение к достигнутому: им проще, чем уже повидавшим кое–что спортсменам, психологически перенести серьезное испытание. Они ведь не всегда могут полностью осознать происходящее, не испытывают страха, не чувствуют всю меру ответственности, ничего и никого не боятся. И зачастую это помогает им справиться с чрезмерными физическими и прежде всего психологическими нагрузками, ибо нервно они еще свежи. Вот и Толя абсолютно спокойно воспринял все почести, выпавшие на его долю. И остался тем же простым, без претензий парнем, по–прежнему смотрел большими глазами на великих спортсменов и тренеров, на новые города и страны, вообще на все окружающее, словно и не верил, что все это происходит с ним.

Неудивительно, что и в сборной, и в «Строителе» к нему относились с необыкновенной теплотой абсолютно все: от маститого ветерана до массажиста и администратора. К тому же, что очень важно, сколько его помню, Толя всегда очень серьезно, с полной отдачей трудился и на тренировках, и в игре. И даже став знаменитым, признанным мастером, не позволял себе хоть в чем–то изменить свое поведение или отношение к делу: вел он себя всегда безупречно. Громкая и быстрая слава отнюдь не испортила его. Спокойный, вежливый, даже стеснительный, он сохранил симпатии всех, кто с ним общался.

Конечно, очень обидно, что в таком человеке непонятным образом сочетались огромная физическая сила и так досаждавшие ему, постоянно мучившие его болезни, в конце концов вынудившие его рано оставить большой баскетбол…

Когда–то Толю прочили в классные боксеры и даже пытались увлечь этим видом спорта. Кто–то из тренеров приметил рослого, крепкого парнишку, ловко, внешне легко таскавшего тяжеленные мешки с сахарным песком, и затащил на тренировку боксеров. Но после первого же соревнования Толя из бокса ушел. Дело в том, что его выставили на юношеский турнир на первенство Донбасса. Выставили в тяжелом весе. Но как только соперники замечали в углу ринга здоровенного детину, так тут же без боя признавали свое поражение. Быть бы Толе чемпионом в этой совершенно невероятной ситуации (чемпионом–без боя!), если бы в финале перед новичком не оказался уже достаточно опытный боксер. И тогда уже сам Толя взял и ушел с ринга. Вряд ли он испугался, хотя, конечно, силы соперников были неравны. Но, думаю, бокс вообще не для него, не для Толиной натуры…

На площадке Толя преображался. Этот украинский богатырь (его так и прозвали после чемпионата мира в Уругвае) мог волноваться до начала игры, как волнуются все спортсмены. Но со свистком арбитра успокаивался совершенно, на лице его не было и тени сомнений. Тут уж он становился неустрашим и неудержим. И мы это знали, поэтому всегда были в нем абсолютно уверены. Главное было вовремя дать ему мяч. Толя так быстро бежал к щиту противника, так прорывался в его зону, что соперники просто расступались перед этой силищей, не знающей препятствий. Он на полном ходу влетал в трехсекундную зону и не забивал, а буквально вколачивал мяч в корзину.

Толя мог, однако, забить и метров с четырех–пяти, но не злоупотреблял такими бросками. В этой позиции он не жадничал, предпочитал отдать мяч партнеру. Поэтому с ним любили играть. Твердо он знал одно: его задача — взять мяч, убежать, забить. И уверенно делал свое основное дело. И все технические приемы подчинял этому главному правилу. Так, он стал неплохо водить. Это был очень красивый дриблинг, в достаточной мере продуктивный и быстрый. Научился накоротке обыгрывать соперника. Получив мяч, быстро отдавал, не затягивал передачу, как это до сих пор делают многие центровые. Очень мобильный (о чем мы не раз упоминали), координированный, он блестяще убегал с места: как заправский спринтер владел стартовым рывком. При этом умел менять направление бега. Идеально чувствовал мяч.

Пожалуй, Толя был первым центровым, у которого на счету столько удачных перехватов. В принципе это сложное техническое действие центровым неподвластно, но Толе удавалось. И это не было случайностью. Толя безошибочно считал варианты и шел наперехват только тогда, когда был абсолютно уверен в успехе, уверен, что не «провалится», не ослабит оборону своего щита. У него вообще было хорошее чувство времени и пространства, он органично вписывался в игру, что помогало ему ориентироваться. Причем не только в статичном положении, но и, что особенно важно при той игре, которую мы вели, на высокой скорости.

И в пас на ходу он играл уверенно. Самый быстрый центровой, он нашу эшелонированную атаку часто завершал результативным броском. Если обычно центровые не успевали за «малышами», то Поливода всегда был в числе трех–четырех игроков, устремившихся в нападение. Так он играл и в сбрной, и в «Строителе», где партнеры были ему под стать. Ну а когда в сборной они с Саканделидзе неслись к чужому щиту, догнать их уже никто не мог. Поливода напоминал мне пружину, которая в любую секунду была готова распрямиться. Уверен, он мог бы принести еще немало пользы и своему киевскому «Строителю», и сборной СССР. В 25 лет закончить активную спортивную жизнь — это, конечно, обидно и по большому счету несправедливо. Но приговор врачей был окончательным и обжалованию не подлежал.

Уверен, что он был бы лучшим центровым на Олимпиаде в Мехико, куда мы ехали, возлагая на Толю огромные надежды. Но им не суждено было сбыться. Улетая на Олимпиаду, мы просили медиков что–нибудь сделать, чтобы Толя крепко заснул еще до полета: он страшно нервничал в полетах, будучи очень мнительным человеком. Полеты он просто ненавидел, предпочитая передвигаться поездом. И обычно на турниры ездил без команды, если команда летела. Однако здесь такой возможности не было. Сонного Толю внесли в самолет, полпути он проспал, скрючившись в кресле, а проснувшись и осознав, что находится в самолете, чересчур разволновался и всю оставшуюся дорогу простоял в салоне. С его ростом — не самая удобная поза…

А уже в Мехико у него разболелась (в очередной раз) спина. С тех пор она не давала ему покоя. Так что играл Толя в Мехико мало и невыразительно. Как, впрочем, и на победной для советского баскетбола Олимпиаде в Мюнхене, хотя все это олимпийское четырехлетие был в сборной и немало помог команде, в том числе и завоевать «золото» на Олимпиаде.

И все же это был уже не тот Анатолий Поливода, которым спортивный мир восхищался в 1967 году. Так что он сверкнул и пропал…

Я думал, что слово «пропал» в данном контексте не несет какой–то обижающей Толю нагрузки. Но оказалось, что я ошибся. Ошибся потому, что недолго пробыл этот замечательный человек на педагогической работе в университете. Болезни продолжали напоминать о себе — да так, что медикам пришлось отстранить Толю от преподавательской деятельности, определить ему инвалидность и запретить заниматься каким–то тяжелым с физической или психологической точки зрения трудом, Что ж, Анатолий как истинный спортсмен с честью выдержал и этот удар. Но это не значит, что окружающие могут ни о чем не заботиться. Ведь Толя остался один, совершенно один, покинутый абсолютно всеми: бывшими партнерами, товарищами, тренерами, журналистами, так ревностно следившими за его карьерой в пору ее расцвета, коллегами… И вот это равнодушие к одной из самых ярких личностей в нашем спорте, баскетболе не может не тревожить.