Биг Сур - Джек Керуак

И проснувшись окончательно в сгущающихся шестичасовых сумерках я говорю Бену: «Ох Бен, извини, ты потерял целый день, я спал», но он говорит: «Я же говорил, тебе надо поспать» – «То есть ты хочешь сказать, что так и просидел весь день?» – «Видел, наблюдал неожиданные события, – говорит он, – вон там какая вакханалия в кустах» – я смотрю туда и слышу, как в кустах парка визжат и орут дети – «Что они делают?» – «Не знаю: вообще куча странных людей ходила мимо» – «Сколько я спал?» – «Века» – «Прости» – «За что прости, я ж тебя люблю» – «Я храпел?» – «Храпел весь день, и я сидел тут весь день» – «Какой прекрасный день!» – «Да, день прекрасный» – «Как странно!» – «Да, странно… на самом деле ничего особо странного, ты просто устал» – «Что ты думаешь насчет Билли?» – Он усмехается над трубкой: «Что ты хочешь услышать? что тебя лягушка за ногу укусила?» – «Почему у тебя алмаз во лбу?» – «Нет там никакого алмаза, ну тебя с твоими произвольными суждениями!» – рычит он – «Но что я делаю?» – «Прекрати думать о себе, а? просто плыви по течению мира» – «А мир плыл вместе с парком?» – «Весь день, ты бы видел, я выкурил целую пачку «Эджвуда», очень странный был день» – А тебе грустно, что я с тобой не говорил?» – «Ничуть, наоборот, я рад: пойдем-ка домой, – прибавляет он, – скоро уже Билли вернется» – «Ах Бен, ах Подсолнух» – «Ах блин» – говорит он – «Странно» – «Ну ясное дело» – «Ничего не понимаю» – «Пусть тебя это не волнует» – «Хммм свято место, печальное место, жизнь печальное место» – «Все чувствующие существа это понимают» – говорит он жестко – Бенджамен, настоящий мой дзен-мастер, даже больше чем все наши Джорджи с Артурами – «Бен, мне кажется, я схожу с ума» – «В 1955 году ты то же самое говорил» – «Да но у меня мозги размягчились от этого вечного пьянства пьянства пьянства» – «Выпей чайку, сказал бы я если б не знал, что ты слишком псих чтобы понять насколько ты на самом деле псих» – «Но почему? что происходит?» – «Ты проехал три тыщи миль, чтобы это выяснить?» – «Три тыщи миль считая откуда? от меня же бедного несчастного нытика» – «Совершенно верно, все возможно, это даже Ницше знал» – «А что тебе Ницше на ногу наступил» – «Ничего, просто тоже псих» – «То есть ты хочешь сказать я псих?» – «Ха-ха-ха» (искренний хохот) – «Ты что, смеяться надо мной вздумал?» – «Кто смеется, уймись» – «А что мы будем делать?» – «Пошли вон сходим в музей» – На той стороне лужайки действительно какой-то музей, я нетвердо встаю и тащусь за Беном по печальной траве, в какой-то момент даже обнимаю его за плечи и опираюсь на него – «Ты упырь?» – спрашиваю я – «Конечно, а что?» – «Люблю упырей, которые дают мне поспать» – «Дулуоз, тебе в каком-то смысле даже полезно пить, ты потому что трезвый все время себя грызешь» – «Говоришь как Жюльен» – «Не знаю Жюльена но я понял что Билли на него похожа, ты говорил мне, пока не заснул» – «А что было пока я спал?» – «Ох, ну люди ходили туда-сюда, солнце садилось и в конце концов село, и сейчас уже как видишь его почти нет, чего ты хочешь, спрашивайте – отвечаем» – «Хочу сладостного спасения» – «Что же сладостного в спасении-то? может оно кислое как раз» – «Во рту у меня кисло» – «Может, у тебя рот большой слишком, или слишком маленький, спасение – это для котят и то не навсегда» – «А ты сегодня котят видел?» – «А как же, сотни, они приходили к тебе пока ты спал» – «Правда?» – «А как же, разве ты не знал, что спасен?» – «Да ладно!» – «Один был такой большой-пребольшой и рычал как лев, с такой большой мокрой мордой, поцеловал тебя, ты сказал ах» – «Чего за музей-то?» – «Пошли посмотрим» – Вот такой он, Бен, тоже не знает, что происходит, но по крайней мере надеется выяснить – Но музей закрыт – Мы стоим на ступеньках, глядя на запертую дверь – «Замок-то на замке» – говорю я.

И вот бредем мы с Беном Фэганом в красных лучах заката медленно и печально вниз по широким ступеням как два монаха по эспланаде в Киото (почему-то именно так я представляю себе Киото) и вдруг оба счастливо улыбаемся – Мне хорошо потому что я выспался, но главным образом потому что старина Бен (мой ровесник) благословил меня сидя весь день надо мной спящим, а теперь вот несколькими глупыми словами – Рука об руку молча спускаемся мы по ступеням – За все это время в Калифорнии единственный спокойный день (не считая лесного уединения), я говорю об этом Бену а он: «Кто тебе сказал, что ты сейчас не один?» чтобы я осознал призрачность существования но большое тяжелое тело рядом со мной вполне осязаемо и я говорю: «Плохо быть призраком когда на тебе такая эфемерная туша висит» – «Я ваще молчал», – смеется он – «Не обращай внимания, Бен, я дурак» – «В 1957 году ты валялся на траве напившись виски и утверждал что ты величайший в мире мыслитель» – «Это до того, как я уснул и проснулся: теперь я понял что никуда не гожусь и это дает мне свободу» – «Нет у тебя никакой свободы даже если никуда не годишься, прекрати думать и все» – «Я так рад, что ты пришел сегодня, я уж думал сдохну» – «Сам виноват» – «Что же нам делать с нашей жизнью?» – «Ох, – говорит он, – не знаю, наверно, просто наблюдать» – «Ты ненавидишь меня? или ладно, ты меня любишь?… как вообще дела?» – «Как лажа цвела» – «Без лажи не игра» – «Да уж в картонку не поиграешь» – «В картонку?» – переспрашиваю я – «Ну знаешь, строят картонные домики и населяют людишками, людишки картонные, колдун заставляет дергаться мертвое тело, вуду, воду возят на луну, у луны странное ухо и все такое, так что все нормально, дубина».

«О’кей».

31

И вот темнеет, а я стою держась одной рукой за занавеску и смотрю как Бен Фэган идет на остановку в мешковатых вельветовых штанах и синей рабочей куртке из благотворительного магазина «Доброй воли», возвращаясь домой к пенной ванне и знаменитой поэме, и его не волнует по-настоящему или вообще не волнует то что волнует меня, но и на нем думаю висит груз мучительной вины и разочарования, ведь халтурщик-время не осуществило надежд его первобытных рассветов над соснами Орегона – Цепляясь за гардины как «призрак оперы» в маске жду возвращения Билли и вспоминаю как в детстве так же точно стоял у окна глядя на вечереющую улицу и думал как бестолково получается все это что люди называют «моей жизнью» и «своими жизнями». – Меня мучает даже не столько то что я пьяница, но что другие пассажиры этого самолета по имени «земная жизнь» не чувствуют за собой никакой вины – Продажные судьи с улыбкой бреются по утрам отправляясь на свои отвратительные равнодушности, напыщенные генералы по телефону посылают солдат драться на смерть или смерть, воришки кивают в камерах: «Я никому не делал больно», «я в этом уверен, да сэр», женщины мнят себя спасительницами мужчин просто выкачивая из них силу просто считая что заслужили этого своими лебедиными шеями (хотя потеряв одну такую лебединую шею находишь десять новых и каждая готова отдаться за кусочек булочки), а эти толстомордые монстры берутся контролировать жизнь рабочего люда только потому что у них рубашки чистые, дерутся за власть приговаривая: «Платите налоги, а уж я вашей денежкой распоряжусь как следует», «Вы должны осознать какой я полезный и нужный, куда б вы без меня делись никем не ведомые?» – Вплоть до огромного плакатного мужика, лицом на восход, косая сажень, плуг у ног, галстучный вождь собрался в полюшко с утра пораньше -? – Стыдно быть представителем человечества – Пьяница, да, и худший дурак на земле – Не то чтобы даже настоящий пьяница, просто дурак – Но вот я стою вцепившись в занавеску высматриваю Билли которая опаздывает, Эх я, вспоминаю страшную вещь сказанную Миларепой, не то что утешительные слова вспоминавшиеся в милом одиночестве Биг Сура: «Постигая различный опыт в просветлении медитаций, не гордись и не рвись поведать другим, не то прогневишь Богинь и Матерей» а я мудила американский писатель не просто зарабатываю этим на хлеб (заработать мог бы и на железке и на флоте и ящики не зазорно таскать) но считаю что если не опишу как есть все что творится с этим несчастным глобусом заключенным в мой смертный череп значит зря послал меня на землю бедняга Бог, хотя мне как Призраку Оперы волноваться грех – Мне кто в юности бессильно ронял башку на пишмашинку гадая а был ли вообще когда-нибудь Бог? – Мне кто кусал губы в коричневом сумраке залы в кресле где умер отец и все мы умрем миллионом смертей – Один только Фэган понимает да и тот вон сел в автобус – А когда возвращаются Билли с Эллиотом я улыбаюсь, опускаюсь в кресло и хлоп, оно рушится подо мной, я сижу на полу, вот те раз, конец креслу.

«Как это получилось?» – удивляется Билли, но тут мы смотрим на аквариум, а обе золотые рыбки всплыли брюхом кверху.

Я неделю сидел в этом кресле у аквариума, пил, курил, говорил, а теперь рыбки сдохли.

«Что их погубило?» – «Не знаю» – «Может, я им зря сыпанул кукурузных хлопьев?» – «Не знаю, вообще-то им можно только рыбий корм» – «Но я думал они голодные и дал им несколько хлопьев» – «Я не знаю в чем тут дело» – «Да почему ж никто ничего не знает? что происходит? зачем они это делают? каланы и мыши и все на свете все время мрут Билли, я больше не могу, опять я во всем виноват!» – «Кто сказал, что ты виноват, милый?» – «Милый? милым меня называешь? какой я тебе милый?» – «Ах, давай я буду любить тебя – (целует) – просто за то что ты этого не заслуживаешь» – (Обиделся): «Почему это не заслуживаю» – «Сам сказал…» – «А как же рыбки» – «Ума не приложу» – «Может потому что я сидел целую неделю в скрипучем кресле и обкуривал им воду? и все остальные курили, говорили?» – Но малютка Эллиот забирается к маме на колени и давай приставать: «Билли, – теребит он ее, – Билли, Билли, Билли», – хватает за лицо, я с ума сойду, так все это грустно – «А что ты делал днем?» – «Ходил с Фэганом в парк, спал там… Билли, что нам делать?» – «Сам же говорил – жениться и валить в Мексику с Перри и Эллиотом» – «Боюсь я этого Перри и Эллиота боюсь» – «Он же маленький» – «Билли, я не хочу жениться, мне страшно…» – «Страшно?» – «Домой хочу, умереть там же где мой кот». Я мог бы быть симпатичным подтянутым молодым президентом в костюме, в старомодном кресле-качалке, однако вместо этого стою Призраком Оперы, держась за занавеску, среди мертвых рыб и развалившихся кресел – Неужели всем наплевать, кем я сделан и зачем? – «Джек, что с тобой, о чем ты?» – она готовит ужин, бедняжка Эллиот сидит и ждет зажавши ложку в кулаке, и вдруг я понимаю что это просто мирная семейная сценка а я псих и не туда попал – А Билли гнет свое: «Джек, нам бы надо пожениться и вот так мирно ужинать с Эллиотом, что-то умиротворит тебя навсегда, я уверена».