Трудовые будни барышни-попаданки 3 - Ива Лебедева

— Ой, бедненький ты мой, ой, миленький! Хоть ты бы в уголек сгорел, все равно в сердце моем будешь.

— Молчи! Дура! — Второй голос был хриплый почти до неузнаваемости и очень сердитый. — Уходи, Анька, добром прошу!

Голос я узнала, а шаги прибавила.

Анютка, сидевшая перед Алексеем, испуганно вскочила:

— Простите, барыня, не углядели за ним. Он в самое полымя кидался, ваше добро сберечь хотел! — И моргнула, явно проглотив какое-то слово и покосившись на героя.

— Дурак, — понятливо подсказала я. — Аннушка, спасибо тебе за заботу, — кивнула я и шагнула к постели.

Алексейка был накрыт простыней. Когда услышал меня, покрывало зашевелилось.

— Простите, Эмма Марковна… недоглядел.

Не обращая внимания на его шепот, я отдернула простыню. Уф-ф! Ужас, но не ужас-ужас-ужас. На теле, прикрытом для приличия исподним из чистого полотна, от шеи до пят лишь несколько ожогов, в основном на плечах и спине, потому-то и лежал он на животе.

Хуже было с головой. Сотрясения от упавшей доски, похоже, нет, и глаза не повреждены, но левая щека пострадала изрядно. Волосы-то отрастут, а вот прежнего лица не будет — не умеют сейчас кожу пересаживать. С чаем, без чая — а шрам на всю жизнь останется.

— Вытащили четыре машины, застряла пятая, — шептал Алексейка, пока я его осматривала.

— Ты жив, балбесина, это главное! — сказала я, да таким тоном, что парень попытался изобразить робкую и удивленную улыбку: неужто я, раб, больше ценен, чем добро барское?

Анька, видимо впервые разглядевшая погоревшего Алексейку при дневном свете, взирала на него с ужасом, а на меня — с вопросом. И тут же вдруг прищурилась, на ее лице проступило упрямое выражение поверх искренней тревоги.

— Будет он жить, будет, — ответила я. — А ты будешь его лечить-выхаживать. Запоминай-ка, что принести надо. Скажешь Степану — для лечения Алексей Иваныча, он все выдаст.

Девчонка выслушала и рванулась так, что вышибла бы дверь, если бы та не была отворена.

Я не спеша разложила все, что привезла с собой для лечения ожогов, на столике у изголовья кровати. А попутно думала, как начать разговор.

Вздохнула — да что тут думать-то? Главное — живой. А шрамы вообще украшают мужчин. В конце концов, бороду отпустит, бакенбарды барские заведет. Или на ожоге волосы не растут? Эх, не лекарь я… химик. Но даже если шрам всем будет виден, право слово, мы же не в древнем Китае, где малейший изъян на лице воспринимался всеми окружающими едва ли не как метка дьявола и свидетельство ужас-ужас-ужаса.

Я еще раз убедилась, что все готово для того, чтобы обработать раны, и присела к Алексейке.

— Ну что, герой. Тебе на ярмарке цыганка, случайно, не нагадала, что в этом году будет счастье в любви?

Алексей, который все время исподтишка посматривал на меня, кося глазами, резко отвернулся. Не была бы я барыней, вполне возможно, он бы меня, как Анютку, дурой вслух обозвал. А так молодец, сдержался. Только спросил, не скрывая горечи:

— С паленой-то мордой? Если только на паперти мне теперь ту любовь искать. Божию. Ему одному любой человек люб, даже и калека.

— А ну, отставить! — сердито рявкнула я, припомнив мужа и его командный, хотя вроде и негромкий голос. — Калека мне нашелся! Подумаешь, мелочь, морду обжег! Руки-ноги целы, глаза не пострадали. Да и то, что для хорошего мужика надобно, тоже, гляжу, не пострадало! Так что прекращай ныть, и чтоб лечился как следует!

Даже сквозь ожог было видно, насколько шокированно Алексейка покраснел. Впрочем, как ни забавно, я ведь даже из барского образа не выпала, намекая на такие «неприличности». Здесь не светский салон Петербурга, помещики и помещицы давешней зимой, наезжая в гости, вовсе не стеснялись ни похабных сплетен, ни соленых шуточек. А если верить биографам того же Пушкина, да и вспомнить его веселую историю про царя Никиту, в высшем свете тоже знали, с какого конца за хороший матерок взяться.

Парень краснел и молчал все то время, пока я промывала его ожоги крепким холодным настоем чая, хотя по нему видно было, что это действительно помогает. А я сосредоточилась на лечении и мысленно составляла подробную инструкцию для Аннушки. Сразу было понятно, кто тут будет лучшей сиделкой, ничего не напутает и капризов больного не потерпит. Очень уж она красноречиво насупилась, когда Алексей ее гнать стал.

— Не будь дурнем и глаза открой, коли Бог их тебе оставил. Смотри, счастье свое не упусти. Мало кто из женщин так решительно свою любовь ждет и никаких невзгод не пугается, — сказала я, закончив обрабатывать ему спину и щеку. — Другим-то с первого взгляда видно — любит она тебя, хоть целого, хоть горелого. А еще, хоть она и сирота, однако самая богатая невеста в Егорово. Ни у кого не будет такого приданого на свадьбе. Верность свою ты доказал, а если ум не сгорел — знаю, не сгорел, — послужишь мне и дальше.

— Не нужно мне ее приданое, — упрямо поджал губы парень.

— Это вы сами договаривайтесь, что нужно, что нет. Мое дело господское: благословить, как к согласию придете. А ты доброго совета послушай — цени верность выше глупости. Все, отдыхай. А мне и других людей проведать надо.

Я оставила этого упрямца засыпающим. В это время как раз вернулась Анютка и с порога упрямо набычилась, что твой барашек перед боем.

Ободряюще улыбнувшись ей, я вышла. К бабке не ходи, на мясоед мы тут свадьбу и сыграем. Характер у девки — огонь. Эта и сама мозгов не растеряет, и миленку своему прочистит, дай ей только время. Вот пока лечить Алексейку будет — и управится.

Подарю им обоим вольную к венчанию. Хоть на их счет душа будет спокойна.

А сейчас надо возвращаться к своим проблемам. Кстати, как вернется Федька, посланный к капитану-исправнику, дать отдых да отправить с новым письмом. Или другого гонца — сообщить о бегстве Ласкайки, сопряженном с уголовным преступлением. Прости, Миша, но теперь этот беглый — твоя забота. Ты профессионал, ты лучше справишься.

Глава 30

Федька вернулся на пятый день. Я уже начала тревожиться, но пока что — умеренно. Посыльный получил строгое указание: письмо только в руки Михаилу Федоровичу! Никаких «передайте». Вручить и получить ответное послание. Мужик не увесистый, коняшка — добрая, не устанет от тюка с дополнительной теплой одеждой. Она, кстати, стала актуальна. Сухую погоду сменили дожди, а когда они кончились, похолодало почти до нуля. Старики толковали приметы как обещание ранней и снежной зимы. Кроме примет, я уважала поговорки, поэтому сани были проверены еще летом.

Сначала я услышала не Федьку, а Павловну.

— Да погоди ты, куда тебя несет на барскую половину! Хоть переобулся бы с дороги аль обувку почистил! Смотри, грязи столько натащил, ирод царя небесного!

— К барыне мне спешно надо, — неуверенно бубнил в ответ Федор.

— Пусти его, Павловна, он с важным, — сказала я, выглядывая из кабинета в коридор. А сама вздрогнула от налетевшей тревоги. Много раз твердила своим людям: добрая весть может подождать, но дурная промедления не терпит. Федька урок явно выучил.

Действительно, по коврам гонцу гулять не следовало: сапоги, выданные под поездку, были забрызганы по голенище.

— Как съездил, Федор? — спросила я, едва гонец переступил порог. — Письмо от капитана-исправника привез?

— Лихо вышло, барыня, не привез, — помотал головой Федька.

— А мое при тебе?

— Нет, — еще тише ответил посланник, сжимая в руках мокрую шапку, — отдать пришлось.

«На конюшню! В солдаты! Надо было тебя жуликам оставить — бурлак бы вышел хороший! Нет, к саням привязать вместо поросенка — приманка для волков. На что ты еще годишься⁈»

М-да. Про себя, конечно, можно сгоряча и не так ругаться. Обещать все кары небесные. Но молча, в мыслях. А вслух…

С секундной бурей я совладала. Спросила тихо и спокойно:

— Как же так вышло? Ведь я же велела в руки передать.

— А вот так вышло, барыня… — начал Федор.

Он добрался до уездного города. Обычно застава пустовала, но на этот раз у опущенного шлагбаума ждал часовой из инвалидной команды. Я знала уже, что это вовсе не одноногие Сильверы, а рекруты, по состоянию здоровья отвергнутые воинскими частями. По крайней мере, этот часовой велел Федору остановиться, быстро отлучился и привел «другого служивого», которого мой посланник назвал «охвицером».

— Капитан-исправник тебе нужен? Давай письмо, я сам доставлю!

Федор стал объяснять, что барыня велела отдать лишь Михаилу Федоровичу,