Кто дал вам музыку? - Гарвей Сводос
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Меня тревожила его практичность, но я с самого начала признал, что он талантливее меня и что главная роль должна принадлежать ему. А он повел дело так, что моя мама, которая перед ним немного робела, стала устраивать нам приглашения играть Шуберта, Бартока и Брамса в ее клубе и в клубах ее приятельниц, и некоторые приглашения освобождали нас от занятий в школе, а иногда нам даже платили. Мы слыли чуть не звездами в нашем городке, и не я один понимал, что обязан этим Юрию. Даже отцу пришлось признать, что дружба с Юрием мне не вредит, лишь бы наши успехи не кружили мне голову, но, пока я всего лишь аккомпаниатор, мне это не грозит.
Непривычно жарким даже для июня днем мы с Юрием, сдав последний экзамен, весело шагали по Коттер-стрит, ели мороженое и разглядывали девушек в легких летних платьях. В парадном у Кветиков Эллен, нагнувшись, мыла лестницу. Она обернулась на звук наших шагов, откинула мокрой рукой прядь темных волос со лба, глядя на нас по-детски серьезно.
— Привет, Эллен! — сказал я.
Она улыбнулась:
— Я хотела помыть лестницу, пока никого нет. А где Юти?
— Наверное, в городе, — пожал плечами Юрий. — Смотрит «Красные башмаки» в пятый раз. — Он перешагнул через ведро, махнул рукой, чтобы я шел за ним, и, не оглядываясь, крикнул Эллен: — Принеси чего-нибудь холодненького попить!
Комнаты были привычно неуютные, пахло окурками миссис Кветик, на полу валялись рассыпавшиеся журналы мистера Кветика. Я всегда любил приходить в этот дом, но сейчас мне показалось здесь почему-то голо и душно. Мы вышли на террасу и бросились в гамак.
— Почему ты так обращаешься с Эллен? — спросил я Юрия.
— Почему мы так с ней обращаемся, это ты хотел сказать? Я смешался.
— Мы и сами могли взять лимонад из холодильника.
Юрий снова пожал плечами, полные губы растянулись в усмешке.
— Разделение труда. Старик работает, чтобы платить за квартиру и кормить нас. Мама работает, чтобы платить за уроки музыки и танцев. Юти танцует, ей надо беречь ноги. Я играю на скрипке, мне надо беречь руки. Эллен смотрит за домом. Все правильно и справедливо.
Я не был в этом уверен. Мне казалось, нельзя принимать все, что для тебя делают, как должное. Но Юрий отмахнулся от моих сомнений.
— Ерунда! Я вот что хотел тебе сказать. В нашем городишке можно играть не только рок-н-роллы и Шуберта. Какое у Шуберта будущее? Два концерта в месяц, по пятьдесят долларов за вечер. Нам бы еще четыре-пять скрипок, контрабас, ударника и пару медных, и все будет в порядке. А ловкий агент и эффектное оформление…
— И что же эти скрипки и медные будут играть?
Юрий заговорщически подмигнул мне.
— Вальсы Штрауса, цыганские мелодии, вещи, под которые можно танцевать, не будучи акробатом, и при этом напевать, не смущаясь отсутствием голоса. Я изображал бы бродягу-скрипача, ты бы играл на рояле и дирижировал…
— И ради этого-то все принесли столько жертв? — Эллен стояла с кувшином в дверях.
Я никогда не слышал у нее такого голоса.
Юрий быстро обернулся.
— Ты зачем подслушивала? Что ты понимаешь? Может, ты надеешься, что я поеду в Европу, стану лауреатом какого-нибудь международного конкурса и меня потом всю жизнь будут носить на руках? В пятнадцать лет так думать простительно, а мне пора спуститься на землю!
Да, он спустился на землю. Создать оркестр, какой он задумал, семнадцатилетним юнцам не под силу, но через несколько лет мы это сделаем. Сейчас — он видел это яснее, чем я, — нам не выжить в джунглях музыкального мира. При его технике, с его работоспособностью и с его инструментом он может самое большее рассчитывать на пульт первой скрипки в нашем городском симфоническом оркестре. И чтобы подработать, ему придется давать уроки музыки («Господи, какая тощища! Взгляни на Фьорино») или играть где-нибудь в ресторане — эта работа окружена хотя бы бледным подобием романтического ореола, о котором, как ему казалось, мы мечтали все эти месяцы.
Я начал понимать, что Юрий, в отличие от меня, мечтает о вещах вполне реальных. Меня это огорчало так же, как Эллен, — наверное, потому, что Юрий толкал меня к компромиссам, неизбежным в жизни взрослых. И я не мог забыть, как дрожал кувшин в руках Эллен, когда она ставила его возле гамака, и как она потом бросилась в комнату.
Ни в тот день, ни потом Юрий не заговаривал больше об оркестре, который должен играть танцевальную музыку. На лето я устроился работать инструктором в лагерь для школьников, а Юрий, мечтавший о Танглвуде или Марборо[21], вынужден был поступить скрипачом в эстрадный оркестр, игравший у нас летом в городском саду.
Когда мы с ним встретились осенью, уже в последнем классе, нам обоим не терпелось наверстать упущенное, и мы сразу же возобновили наши дуэты. Я за лето почти забыл, какую глубокую радость дает музыка, когда играешь с любимым другом.
Полетели дни, месяцы, и стала обретать реальные очертания не высказываемая поначалу мысль о моем поступлении в университет. Отец, которому из-за кризиса пришлось уйти со второго курса, гнул свою линию, убеждая меня, что в университете я «завяжу связи, которые пригодятся потом на всю жизнь».
Я сделал ошибку, повторив эти слова Юрию, — он разозлился. Но его язвительный смех ужасно задел меня, и я стал думать не о том, что мой отец рассуждает как обыватель, а о том, что, может быть, действительно стоит навсегда распрощаться с Бьюкенен-стрит.
Юрий был очень способный, учение давалось ему легко, но о высшем образовании он совершенно не помышлял. И не потому, что оно было ему недоступно. Родители его, я знал, будут отказывать себе во всем, если он захочет поступить в консерваторию, но они воспитали его человеком, которого никогда не устроит роль мелкой рыбешки в большом пруду.
— Я смотрю на вещи реально, — ответил
