Богиня зеленой комнаты - Виктория Холт

— Я буду играть до последнего месяца, деньги будут, — говорила она матери.

— А гастроли? — воскликнула Грейс в ужасе.

— Ну и что? Я поеду.

— А что, если...

— Перестань, мама, — сказала Дороти. — Между прочим, дети рождаются не только в Лондоне. В Лидсе, Галле и Йорке — тоже.

— Не знаю... Я хотела бы...

Но Дороти не дала ей договорить о своем желании. Она знала, чего Грейс хочет: чтобы Дороти вышла замуж, чтобы доктор Форд ее принял и чтобы ее будущее было обеспечено.

Дороти уехала и в Эдинбурге родила ребенка — девочку, которую она назвала Дороти, но которую скоро переименовали в Доди, чтобы не было путаницы. Дороти полюбила малышку с того самого момента, как только взяла на руки; она поняла, что, хотя и верила в свою любовь к Фанни, все же не могла забыть ни ее отца, ни связанных с ним унижений. Маленькая Доди пришла в этот мир совсем иначе.

Дороти хотела иметь много детей. Она видела себя в спокойной домашней обстановке, далеко от театра, волнений и перепадов настроения, злобы, зависти и затаенного недоброжелательства, запаха горящих свечей, коварства зрителей с их бурными проявлениями негодования и восторга. Покой, думала она, покой в окружении подрастающих детей. Может быть, это будет деревенский дом с красивым садом, где рядом с ней будут Ричард и играющие дети. Это прекрасная мечта, но не для нее. И правда ли, что она этого хочет? Может ли женщина, нашедшая свое призвание на сцене, обходиться без шума и суеты и довольствоваться спокойной, размеренной жизнью? Она посмеялась над собой. Я вернусь на сцену меньше, чем через месяц. Рождение ребенка делает женщину сентиментальной.

Однако пресса была отнюдь не такова. Она потешалась над тем, что произошло с их дражайшей маленькой артисткой. «Паблик Адвертайзер» поместила объявление: «Джордан — маленькое быстроходное суденышко — пришло в Эдинбург из Лондона с грузом и разгрузилось в Эдинбурге». Театральный мир без труда сообразил, что Дороти Джордан родила Ричарду Форду ребенка.

В ту весну сплетни и слухи о королевской семье обсуждались в Друри-Лейн так же заинтересованно, как и театральные дела. Связь принца Уэльского с миссис Фицгерберт продолжалась, и вопрос о том, женится он на ней или нет, волновал всех. Миссис Фицгерберт вела себя, как принцесса Уэльская, и всегда сопровождала принца, когда он посещал театр. Шеридан принимал ее с наивысшей учтивостью, на которую она реагировала с достоинством королевской особы, и принц, казалось, был от нее в восторге.

Вскоре, однако, возник более тревожный и волнующий слух, отодвинувший на время в тень возможную женитьбу принца. Предметом обсуждения стало состояние здоровья короля.

Из окружения короля доходили рассказы о его странном поведении: то он пытался задушить принца Уэльского, то наговорил дерзостей премьер-министру, то вздумал трясти дерево, приняв его за короля Пруссии. Было ли это правдой? Неужели король теряет рассудок? Некоторые считали, что дело идет к регентству.

Королева и принц Уэльский ссорились между собой: виги хотели, чтобы регентом стал принц, а тори прочили в регенты королеву.

Мистер Фокс вернулся в Англию, чтобы быть рядом с принцем, если тот станет регентом. В свое время он был вынужден уехать из-за испортившихся отношений с принцем: он решительно высказался в Палате Общин против женитьбы принца на миссис Фицгерберт, чем разозлил ее до такой степени, что она оставила принца, которому впоследствии пришлось приложить немало усилий, чтобы вернуть ее расположение.

Напряжение ощущалось повсюду, в театре люди говорили о болезни короля, они не прекращали разговоров даже во время действия, если актерам не удавалось завладеть их вниманием.

Что касается Шеридана, он, казалось, совершенно забросил театральные дела. Не вызывало сомнений, что регентство сулило лично ему многое: он был другом принца, и если тот станет реальным королем, даже не имея этого титула, те, кто его поддерживают, могут рассчитывать на удачу.

Шеридан всегда предпочитал работе веселые компании с вином и азартные игры; он растрачивал свой талант в саркастических высказываниях вместо того, чтобы сохранить его для литературы. Он написал несколько блестящих пьес, но с тех пор прошло уже немало лет, он явно предпочитал всевозможные развлечения литературной работе.

Кто знает, кем Шеридан может стать? Кто еще может стоять на его пути, если Фокс лишился благосклонности принца и, несмотря на все свое лицемерие, вряд ли вернет ее, пока миссис Фицгерберт царствует вместе с принцем, ибо смертельно оскорбил ее, высказавшись против их брака? «Обошелся со мной, словно я последняя дрянь», — говорила она. Она никогда его не простит. И хотя причина всего этого конфликта крылась в трусости принца и в желании мистера Фокса спасти для него корону, он сам стал козлом отпущения. Однако мистер Фокс возвращается домой, и грядут великие события. Жизнь очень оживилась и наполнилась ожиданием: никто не знал, что может произойти завтра.

В Друри-Лейн появилась молодая актриса, знакомая Дороти по Дублину, — Мария Тереза Романзини. Это была итальянская еврейка, маленькая, склонная к полноте, с чудесными черными глазами и волосами, скрадывавшими несколько грубоватые черты ее лица. Она прекрасно пела, благодаря чему и была приглашена в театр.

Она обрадовалась встрече с Дороти, и они вспомнили прошлое.

— Меня преследовал Ричард Дэйли, — сказала Мария, вздрогнув.

— И вас тоже? — спросила Дороти.

— Нас всех. Не представляю себе, чем бы это все для меня кончилось, не будь рядом моей мамы. Он всегда ко мне приставал, и я сказала об этом маме. Она знала, что мы можем легко вылететь из театра, но говорила, что пусть лучше так, чем я попаду в его лапы.

Дороти кивнула. Миссис Романзини лучше смотрела за своей дочкой, чем Грейс, подумала Дороти, но тут же устыдилась своих мыслей: Мария была моложе, почти ребенок, а ей, Дороти, было семнадцать, достаточно взрослая девушка, чтобы самой о себе позаботиться.

— Мама однажды специально на него так кричала, чтобы миссис Дэйли могла услышать, — сказала Мария, смеясь. — Я никогда этого не забуду. Мама была в ярости, она кричала ему, что у него такая красивая жена и чтобы он оставил меня в покое. И он отстал от меня. Но не от других. И нас не выгнали из театра, и это даже не помешало моему продвижению. Но я все равно счастлива, что избавилась от него.

Дороти взяла Марию под свою опеку и похвалила се Шеридану и Кингу. Однако Мария была достаточно самолюбива и вполне могла сама постоять за себя и благодаря чудесному голосу быстро завоевала любовь зрителей. Она не была похожа ни на Дороти, ни на Сару Сиддонс, ни на Элизабет Фаррен — ни на кого из трех признанных королев сцены, — но оказалась для театра очень ценной находкой. Когда появился Георг, между ним и Марией сразу же возникла взаимная симпатия, и ее стали часто приглашать и на Генриетта-стрит и в дом Фордов.