Майорат Михоровский - Гелена Мнишек
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я не позволю устраивать тут вакханалии, — сказал майорат.
Богдан пожал плечами:
— Дядя, Бога ради, не изображай святого! Какие еще вакханалии? Я еще ни одной дриады не приводил на веранду — но в мраке-то могу их преследовать? Этого даже Зевс не запрещал фавнам и сатирам. Твои девушки скучают, а прекрасный пол нужно развлекать. Бегу…
Стой. Ты хоть понимаешь, чем это может кончиться?
— Все, все понимаю, дядя, некогда, уволь! Ганечка — ожившая статуя Фидия, я обязан ее настичь. А видел бы ты ее купающейся! Бегу!
Он весьма грациозно поклонился майорату, с большим изяществом повел рукой с зажатой, в ней шляпой в сторону Гербского — и исчез за кустами роз. Вскоре оттуда долетел его голос, Богдан напевал какую-то немецкую легкомысленную песенку.
XXVI
В середине октября в Слодковцы вернулась из-за границы пани Идалия Эльзоновская.
Тихая жизнь дедушки и внучки внезапно сменилась чередой бурных сцен. Баронесса намеревалась увезти Люцию за границу, но девушка решительно отказывалась. Никакие уговоры на нее не действовали. Пан Мачей тоже пытался ее убеждать — но весьма неискренне. В глубине души он желал, чтобы Люция оставалась поблизости от Вольдемара. Любя внучку всем сердцем, он был бы счастлив, если бы она соединила судьбу с Вальдемаром. Однако держал свои мечты в тайне от пани Идалии.
После долгих споров все выехали в Варшаву. Богдан попросил у Вальдемара отпуск на месяц и направился следом.
В Варшаве Люция встретила Брохвича, и для нее начались дни долгих душевных терзаний. Молодой граф любил ее по-прежнему и, судя по всему, не потерял еще надежды. Но Люция не могла простить Вальдемару, что он одобряет намерения Брохвича, и больше всего ее угнетало равнодушие майората, его чувства, не выходившие за пределы родственной любви.
Все были на стороне Брохвича, кроме пана Мачея и Богдана. А это привело к тому, что Люция теперь гораздо милостивее поглядывала на Богдана, к которому иначале относилась с неприязнью.
Пани Идалия широко распахнула двери своего салона, принимая множество гостей из высших сфер, весьма придирчиво отбирая приглашенных, — ее привлекали лишь молодые люди, о которых было известно, что они могут составить прекрасную партию. Она прямо-таки пылала желанием удачно выдать Люцию замуж. В первую очередь ее привлекали титулы и имения. Но Люция не имела успеха — появляясь в обществе, она держалась холодно, замкнуто, игнорировала молодых людей, умышленно выставляя напоказ свое равнодушие к наиболее богатым и титулованным. Любые усилия прославленных светских львов зажечь в ней огонек кокетства пропадали даром. Она сурово, иронически смотрела в глаза опытным ухажерам, не замечавшим в ней и тени женственности. За красоту, серьезность и суровость золотая молодежь окрестила ее весталкой, и это прозвище закрепилось за ней во всех салонах. Разумеется, весталка тоже умела ослепительно улыбаться — но тогда лишь, когда никто ее не видел, когда она могла предаваться мечтам, часами не сводя глаз с фотографии Вальдемара. Оказавшись вдвоем с дедушкой и слушая его рассказы о Вальдемаре, она становилась и женственной, и очаровательной, на ее розовых губках, делая их прекрасными, появлялась искренняя улыбка.
Но немногие знали, какому божеству служит весталка…
Как-то в ноябре Люция сидела у себя в комнате, уже одетая к предстоящему большему приему. Кто-то энергично постучал в дверь.
— Прошу! — обернулась Люция.
Ворвался запыхавшийся Богдан, схватил Люцию за руку и воскликнул:
— Поздравляю, княгиня!
— Кузен, вы с ума сошли? Богдан приблизил губы к ее уху:
— Разрешите вас предупредить, кузина, что сегодня к вам намерен посвататься князь Зигфрид. Тот самый. Вдовец, миллионер…
Люция отшатнулась:
— С чего вы взяли?
— Да попросту подслушал. Он рассказывал о своих намерениях вашей маменьке, что она встретила его большим энтузиазмом, Майорат…
— Что?
— Он тоже присутствовал.
— И что он… — Люция не смогла продолжать.
— Он ничего не говорил. Видеть я их не мог, слышал лишь звучный голос тети Идалий… Сущий заговор, — кузина.
Щеки Люции пылали:
— Спасибо, кузен. Я знаю, как поступить. На ее губах появилась издевательская усмешка. Богдан понял ее иначе и удивился:
— Как это? Ты примешь предложение князя, любя майората?
Люция гневно уставилась на него:
— Довольно, кузен. Идите.
В соседней комнате послышались быстрые шаги. Богдан всполошился:
— Ох, наверняка тетя Идалия! Кузина, спаси! Она не должна меня видеть, иначе все поймет…
Он огляделся, и, видя, что второй двери в будуаре нет, спрятался за китайской ширмой. Вошел лакей:
— Пани баронесса просит пройти в зал.
— Вот оно! — шепнул Богдан.
Люция молчала.
— Что сказать пани баронессе? — спросил лакей.
— Что поручение ты выполнил. Иди.
Когда дверь закрылась за лакеем, Богдан выглянул из-за ширмы:
— Что ты хочешь делать, кузина?
— Мне нездоровится. Идите, пожалуйста.
— Понятно, — усмехнулся Богдан и вышел.
Бледная, взволнованная Люция, нервно улыбаясь, подошла к зеркалу. Она не спеша сняла платье, расплела косу, надела белый пеньюар и легла на диван. Вошла служанка и удивленно уставилась на нее. Люция сказала:
— Я нездорова. Никого не принимаю.
Через четверть часа, шелестя шелками, вбежала пани Идалия:
— Что ты вытворяешь? Новый розыгрыш?
Люция, положив руку под голову, спокойно смотрела на изумленную мать:
— Никакого розыгрыша.
— Ты не одета?! А как же прием?
— Я не пойду.
— Что-о?
— Я сегодня никуда не выйду.
— Что такое? — взорвалась баронесса. — Опять истерики? Вечные скандалы! Ты с ума сошла!
Из ее уст вырвался поток злых и обиженных слов — польские вперемежку с французскими. Но Люция словно оглохла. Она спокойно смотрела в окно, лишь губы ее порой вздрагивали. Излив гнев, баронесса принялась просить, умолять. Все было напрасно. Люция отвечала коротко:
— Сегодня я никуда не выйду.
— Что ты делаешь? Князь Зигфрид пришел просить твоей, руки. Я сказала ему, что ты скоро выйдешь… Он ждет в зале! Истеричка…
— Вот с этого и следовало начинать, мама, — спокойно сказала Люция, вставая. — С предложения. Я все знаю о вашем заговоре. И даю князю ответ своим поступком. Не хочу видеть его, не хочу знать.
Баронессу прямо-таки затрясло:
— Глупая девчонка! Подумай, что ты делаешь! Ты нанесешь ему смертельную обиду, и второго такого случая никогда больше не представится! Боже, какой это джентльмен, какая прекрасная партия!