Венские кружева - Елена Федорова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ему ничего не нужно, кроме возможности быть с ней.
Быть с ней всегда, всегда, всегда…
Но он даже не может поцеловать ее…
Он не верит в реальность произошедшего.
Он силится проснуться, но… у него нет сил.
Он находится между небом и землей, там, где, наверное, находится сейчас ее душа.
Она не может уйти.
Она страдает от того, что ее главная часть осталась на земле кружевным платочком в его окаменевших руках…
– Луиза! – закричал Матиас и проснулся, стер холодный пот со лба, встал, посмотрел на часы, оделся. Вскочил в седло, помчался в дом Ферстеля.
– Не забирайте ее у меня… Господи, защити Луизу, – всю дорогу твердил он.
Увидев свет во всех окнах, понял, что происходит нечто ужасное. Истошный крик, разорвавший пространство, вонзился острым клинком в сердце Матиаса.
– Не-е-ет! – крикнул он. – Не-е-ет!
Наступившая тишина показалась зловещей. Матиас потерял над собой контроль. Все, что происходило потом, происходило вне его сознания. Он спрыгнул с коня, побежал вверх по лестнице, ворвался в комнату. Запах карболки, лужи крови, испуганные лица, чужие заплаканные глаза, вспышки света и тьмы, белые пятна и наконец, рыжие волосы, рассыпанные по подушке лучами заходящего солнца. Оно уже не жжет, но еще светит, светит, постепенно угасая…
Туча закрывает солнце, отталкивает Матиаса. Он послушно пятится, но понимает, что сейчас послушание только навредит ему. Матиас бросается вперед, разрывает завесу, хватает солнце в ладони и целует, целует, целует…
– Дыши, дыши, дыши, – кричит он. – Живи, живи, живи…
Солнце замирает на черте горизонта и неспешно движется вверх. В природе такого не бывает, но сегодня особенный день, поэтому возможно все. Закат превращается в рассвет. Слабый стон подтверждает, что чудо возможно.
Луиза пытается открыть глаза, но это ей удается с трудом. Она что-то шепчет, но невозможно разобрать ни слова.
– Все хорошо, хорошо, – говорит доктор.
– Все хорошо, госпожа, – вторит ему Далия.
– Все хорошо, – подхватывает эти слова хор голосов.
Только Матиас молчит. Он не знает того, о чем они говорят. Зато он знает, что Луиза будет жить. Будет… На ее бескровном лице появляется некое подобие улыбки. Сердце стучит робко с перебоями: тук, пауза, тук-тук…
Кто-то кладет руку на плечо Матиаса. Он поворачивает голову, растерянно смотрит на незнакомого человека в белом халате.
– Все хорошо, – говорит он. – Кризис миновав. Мы открыли окна, чтобы она могла подышать чистым воздухом… Вам лучше подождать в другой комнате…
– Да…
Матиас выходит вместе со всеми. Кто-то протягивает ему ром. Он выпивает залпом, опускается на стул, обхватывает голову руками, шепчет:
– Господи, спаси, помоги, защити. Господи, сохрани ее душу, молю Тебя…
Постепенно реальность приобретает привычные очертания. К Матиасу возвращается слух, зрение, здравомыслие.
– А где господин Ферстель? – спросил доктор, выйдя из комнаты Луизы.
– Уехал еще в полдень, – ответил управляющий Хорхе.
– Уехал и до сих пор не вернулся? – воскликнул доктор рассерженно. – Оставить умирающую жену на произвол судьбы – верх безумия.
– Что? – Матиас встрепенулся. – Луиза не умирает. Она…
– Уже умерла, – сказал доктор с сожалением.
– Нет! – Матиас рванулся в комнату Луизы.
Увидел ее бескровное лицо, побелевшие губы, простонал:
– Господи…
– Я ждала тебя, ждала, – послышалось откуда-то извне.
– Луиза, Лу-и-за, – закричав он, бросившись к ней.
Обезумев от горя, он вновь потерял контроль над собой. Он целовал лицо, губы, руки Луизы, повторяя:
– Ангел мой, любовь моя… живи, дыши, дыши… Не уходи… Не оставляй меня одного… Не умирай, Луиза…
Слуги молча смотрели на убитого горем человека. Никто не пытался оттащить его. Никто не осуждав его. Ему сочувствовали. Вместе с ним молились, плакав и не хотели утирать слез.
– Господи, яви нам Свою милость… Господи…
Из груди Луизы вырвался сдавленный стон. Ресницы чуть дрогнули.
– Доктор! – крикнула Далия. – Скорее, она жива!
– Не может быть. Ее сердце остановилось несколько минут назад. Это всего лишь посмертный выдох, – взяв Луизу за руку, сказал доктор.
– Она жива, жива, жива, – упрямо повторял Матиас.
– Она не умирала… Она уснула… Мы помогли ей проснуться… Господь помог ей…
– Невероятно, но это – чудо, – сказал доктор. – Луиза жива! Да-да, она жива. Пульс слабый, но он все же есть, – положил руку на плечо Матиаса. – Вы спасли ее…
Матиас уткнулся головой в край кровати, заплакал. Он знал, что мужчины должны быть сильными, что креолы не имеют права демонстрировать свои чувства, но скрывать свои эмоции больше не мог. Из глаз текли слезы радости и благодарности Богу за то, что Он воскресил Луизу, вернул ее в мир живых. Еще не пришло ее время отправляться по реке Стикс в вечное плавание. Она должна насладиться счастьем здесь, на земле. Она должна понять, что такое любить и быть любимой. Он, Матиас, отныне будет всегда рядом с ней. Он – однолюб, как и его отец, граф Монтенуово. Он не сомневается теперь в том, что Луиза станет его женой. Он сделает все, чтобы это свершилось…
В плену страстей
… Больше недели Матиас провел у постели Луизы. Он кормил ее, расчесывал, пел колыбельные, целовал кончики пальцев, рассказывал сказки, которые слышал от матери. Как только Луизе стало лучше, Матиас увез ее в дом графа на ру Бельвиль и оставил на попечение сестры. Иссидора ушла от Бомбелей в тот день, когда госпожа Терезия повезла потрет Ферстелю.
Банкир вновь попытался уложить ее в постель. На этот раз Иссидора не стала церемониться, она с силой ударила его ногой в живот. Он скрючился от боли, прошипел:
– Убью, гадина.
Она рассмеялась, бросила ему в лицо какую-то тряпку, ушла со словами:
– Сил не хватит сразиться с креолкой…
Бомбель хотел приказать слугам схватить мерзавку, но передумал. Знал, слуги растрезвонят обо всем по городу, а это ему ни к чему. Он найдет способ приструнить эту девку.
Бомбель лег на кровать, потер ушибленное место, закрыл глаза.
– Хорошо, что Терезия уехала к подруге. Я люблю, когда она совершает такие прогулки. Обратно она всегда приезжает в прекрасном настроении и одаривает меня своими ласками, – улыбнулся. – Я тоже проведу это время с пользой. Меня желают все женщины Орлеана, а я волочусь за юбкой грязной полукровки. Тьфу…
Бомбель злился на Иссидору еще и за то, что она была единственной женщиной, из-за которой он потерял голову. Строптивый креольский нрав распалял банкира, заглушая все мысли, кроме одной: заполучить креолку любой ценой, а потом убить. Убить медленно с особой жестокостью. Бросить эту ведьму в костер. Выместить на ней все свои терзания, негодования, разбитые надежды.
Вспышки ненависти превращали Бомбеля в злобное бесформенное существо, от которого не было спасения никому, и самому Бомбелю тоже. Его выводило из себя и то обстоятельство, что вспышки гнева стали учащаться.
Обезумевший неврастеник побеждал в нем умного, уважаемого всеми человека, хорошего семьянина, каковым Бомбель считался. Он уже давно подумывал о том, что пора Иссидору выгнать, но боялся заговорить с Терезией об этом. Сегодняшняя выходка горничной заставила его принять окончательное решение: Иссидору нужно уничтожить.
Бомбель пошел в кабинет, приказал секретарю привести креолку. Тот вернулся быстро, сказал:
– Она ушла, господин Бомбель.
– Ушла? Кто ей позволил? – Бомбель стукнул кулаком по столу. Секретарь пожал плечами. Не стал пересказывать, как нелестно отозвалась Иссидора о хозяине.
– Ладно, никуда она не денется, погуляет и вернется, – сказал Бомбель, встав из-за стола. – Куда она поехала?
– Не знаю. Я горничными не интересуюсь, – ответил секретарь с улыбкой.
– Вас больше интересует хозяйка, так, Николя? – в голосе Бомбеля прозвучала угроза. Секретарь побледнел.
– И куда же она поехала?
– Я ничего не знаю о планах госпожи Терезии, – выпалил секретарь.
– Бедный мой Николя, она и тебя оставила в дураках, – Бомбель усмехнулся. – Я обожаю Терезию за непредсказуемость. А ты? – выдержал паузу. – Ладно, займемся делами. От Терезии не убудет, если она одарит своим вниманием кого-то, кроме нас.
Николя с удивлением посмотрел на Бомбеля. Он не верил в искренность его слов. Не верил в то, что банкир лишен чувств. Наверняка он затаил злобу на неверную жену и хочет получить доказательство ее вины, выставляя себя этаким простаком, не умеющим ревновать.
– Нет, господин Бомбель, вам не удастся меня перехитрить, – думал Николя, раскладывая перед банкиром бумаги. – Если уж в моей душе бушует пожар ревности, то представляю, каково вам. Мы оба знаем, что Терезия поехала вовсе не к подруге, а к плантатору Ферстелю. Она не скрывала от нас своих намерений. Именно поэтому, мы не имеем права подозревать ее в измене. Она повезла портрет. Что в этом страшного? Для нее – ничего. А для меня, бедного измученного ревностью Николя, не понятно, зачем Терезии новые связи? Что заставляет ее, замужнюю женщину, мать двоих детей, снова и снова бросаться в объятия разных мужчин? Что ею движет? Инстинкт? Но тогда, чем Терезия лучше животных? Только тем, наверно, что она – красивая женщина. Красота прикрывает истинную сущность банкирши. На самом деле она – похотливая самка, – Николя сжал кулаки. – Я ненавижу ее. Ненавижу себя за то, что не могу побороть в себе влечение к этой самке. Я никак не могу понять, почему я люблю Терезию? За что я ее люблю? Зачем я совершаю одну и ту же ошибку? Как избавиться от состояния гипноза, в котором я нахожусь? Как вырваться из цепких когтей Терезии Бомбель? Не знаю…
