Святоши «Синдиката» (ЛП) - Николь Натали

Деклан стискивает меня в медвежьих объятиях. — Расскажи нам, солнышко.

— Я… позаботилась об этом. Поверь мне. — Я с трудом подбираю слова. Мне неловко, стыдно, даже унизительно.

— Мы не говорили, что не доверяем тебе, малышка Би. Мы просто хотим знать, кому нужно надрать задницу, вот и все.

— Я отвечу, если вы скажете мне, почему мне не «разрешили» вернуться в мою комнату.

— Все просто, котенок. Во-первых, это место — гребаная адская дыра, совершенно непригодная для жизни. Во- вторых, жить в плесени? Да ну нахер. В третьих… — он замолчал, обдумывая свои слова. — Думаю, можно сказать, что у нас есть… интерес к тебе. И мы хотели бы посмотреть, как он будет развиваться. То, что ты здесь, облегчает задачу, а после нападения никто из нас не доверяет той коварной крысе и тому, как он себя поведет. Это самое безопасное место в кампусе, и тебе не придется постоянно оглядываться через плечо

Непригодная? Какого хрена? — Я пока пропущу комментарий о непригодности. Только потому что, да, я согласна, плесень повсюду — это отстой. Я отбеливала это место несколько раз и безрезультатно. Кроме того, я могу справиться с Питером. Он просто еще один испорченный урод, который разозлился, потому что я не хочу с ним спать.

При упоминании имени Питера хватка Деклана вокруг меня усиливается. Глаза Джованни и Синклера вспыхивают гневом, но они быстро отводят глаза, прежде чем Синклер отвечает: — Джи немного объяснит, почему мы не согласны и думаем, что этот хрен не тот, за кого себя выдает, но вернемся к вопросу, Бетани. Что случилось в твоем общежитии? Четыре с плюсом за попытку отклониться от первоначального вопроса, пятёрка за то, что думала, что это сработает.

— Черт побери, — пробормотала я, а потом наконец заговорила. — Один парень пробрался в мою комнату и попытался изнасиловать меня. Я ударила его коленом по яйцам. Он вышел из моей комнаты, но не успела я запереть дверь, как он вернулся с кастетами. К счастью, в тот момент у меня был электрошокер, и я применила его. Он сломал пару ребер. Я ударила его током, а затем сломала ему нос. Как уже сказала, я позаботилась обо всем. Он ушел из универа через неделю, когда попытался поговорить со мной, а я пригрозила расклеить повсюду листовки, что он больной урод.

Все трое смотрят на меня ничего не выражающими лицами. Не уверена, удивлены ли они тем, что я могу за себя постоять, или тем, что пытался сделать Алессандро. Я была свидетелем гибели своей матери от наркотиков, а также того, как мужчины навязывали ей, чтобы она могла получить удовольствие, и я отказалась быть такой. Хотя не так много знаю о самообороне, но научилась основам, если встанет необходимость. На данный момент это случилось дважды. В первом случае я, конечно, победила. В последний раз мне повезло не очень. Но эта сучара накачал меня наркотиками, так что это был не совсем честный бой.

Джованни достает телефон. — Как его звали, милая? — спрашивает он, что-то делая в телефоне и не поднимая глаз.

— А что?

— Просто ответь ему, солнышко. Доверься мне, — шепчет Деклан мне на ухо.

— Алессандро как-то там. Честно говоря, не помню.

— Это он? — спрашивает Джованни, затем показывает мне свой телефон, чтобы я могла увидеть студенческий билет.

Я смотрю и вижу, что это действительно он, и просто киваю головой в знак согласия. Он на минуту возвращается к чему-то на своем телефоне.

— В настоящее время отбывает тридцать пять лет в калифорнийской тюрьме за изнасилование несовершеннолетней, кражу со взломом, нападение со смертельным оружием и три нарушения условно-досрочного освобождения.

— Как ты так быстро все это узнал?

Он смотрит на меня, улыбаясь при этом, но ничего не говорит

— Хакер-самоучка и компьютерный гений, котенок. Вот как мы нашли тебя вчера.

Деклан также вклинивается в разговор со спины: — Он не афиширует свои навыки, солнышко. Большинство ботаников держат свои навыки в тайне, потому что их бесит, если кто-то берет их идею и делает ее лучше.

Джованни показывает ему средний палец, продолжая искать информацию в телефоне. — Просто не хочу, чтобы все их чертовы матери просили меня о помощи, как вы, два тунеядца. У меня и так хлопот полон рот с вами двумя.

Я смеюсь над этой фразой, но потом кое-что понимаю. — Ну-ка погоди. Что ты уже знаешь обо мне? — спрашиваю я, слегка обороняясь.

Он делает виноватое лицо, как у ребенка, которому сказали, что нельзя есть конфеты. — Не так много, Tesoro. Поэтому мы и спрашиваем тебя. Я решил спросить, прежде чем начать взламывать базы данных штата Вашингтон.

Я все еще не отошла от упоминания моего родного штата. Ничего не имею против Сиэтла, но с ним у меня связано не так много счастливых воспоминаний. Обычно у меня отлично получается подавлять воспоминания и просто игнорировать весь этот отрезок моей жизни. Я уже мысленно готовлюсь к вопросам, которые вот-вот будут заданы, но потом говорю «к черту» и начинаю говорить до того, как они начнут спрашивать о том, на что физически не смогу ответить, не выйдя из себя.

— Прежде чем вы спросите, я расскажу вам в общих чертах, но не буду вдаваться в подробности. Вам просто придется принять то, что я вам расскажу, а остальное оставить на потом. Они все кивают, предпочитая молчать и уважая мою ограниченную правду.

— Я никогда не встречала своего отца. По крайней мере, не думаю, что встречала его. Моя мать была наркоманкой, поэтому она переезжала из одной дыры в другую, а вереница мужчин проходила через нашу дверь. Я так и не смогла добиться от нее прямого ответа. Черт, когда я подросла, то спрашивала, но сомневаюсь, что она вообще помнит правду. Либо он ушел до моего рождения, либо когда я была совсем маленькой, и она ушла от него, потому что он издевался над ней, либо он умер. Может, это было сочетание трех этих причин? — Я пожимаю

плечами, но продолжаю: — Так или иначе, я попала под опеку государства в десять лет; мама слишком часто попадалась с иглой в руке, а я сидела рядом с ней и умоляла ее проснуться, когда пришел один из ее «любовников». Он уже бывал у нас раньше, и, в конце концов, ему это порядком надоело, но продолжал звонить и возвращаться, пока, наконец, не вмешалось государство и не забрало меня. Я оставалась подопечной, пока не подала заявление, чтобы меня признали совершеннолетней в семнадцать лет. Штату, очевидно, было все равно. Чиновники одобрили, и я, взяв немного денег, добралась до Лос-Анджелеса.

Я жила в приюте для бездомных, пока не приехала сюда. В Лос-Анджелесе у меня появилось несколько друзей, и я до сих пор поддерживаю контакт с моей единственной подругой, Стеллой. В остальном я живу своим умом, за исключением последних двух месяцев прошлого учебного года, которые провела с Питером. Летом я жила в общежитии, так как мне негде было остановиться. Я также нашла маленькую кофейню на соседней улице, до которой можно дойти пешком, и работала там, пока не начались занятия. Так что, вот и все. Это моя жизнь.

И я до сих пор не понимаю, как попала в поле зрения этих парней, потому что по сравнению со мной они отдельная вселенная. Но эту мысль я держу при себе.

Они молча смотрят на меня. Но любопытные взгляды на их лицах говорят об одном и том же. Они хотят большего. Больше вопросов. Больше ответов. Больше подробностей моей жизни, в которые я не уверена, что готова углубляться.

Глава 15

Деклан

Господи боже.

Мой член живет своей жизнью, когда эта сильная женщина находится в моих объятиях. Как, черт возьми, она прошла через всю эту хрень, включая то, о чем мы еще не слышали, но узнаем, как только завоюем ее доверие, и все еще, черт возьми, гордо держится, как будто это просто еще один день недели? Это так сильно заводит, что член продолжает пульсировать, и мне приходится небрежно поправлять ее в своих объятиях, чтобы она не заметила. Я хочу, нет, желаю вогнать в нее член так глубоко, чтобы все ее плохие воспоминания улетучились, и она помнила только хорошее.