Хлеб - Юрий Черниченко

А сельхозартель «Советская Армия» — рядовую, то есть крайне слабую экономически, — недавно взяла на свои плечи маленькая, хрупкая женщина, работница райплана Александра Ильинична Копейкина. Пятьдесят тысяч на картотеке № 2, даже дояркам не плачено по два года, все прохудилось, поля не кормлены лет двадцать, почерневшая избенка конторы от ветра качается — хозяйство пугало и матерых «районщиков».

Ильинична пришла с желанием вложить в дело всю душу, костьми лечь, а колхоз поднять. Вместе с тем она принесла весь комплекс воспитанных районной средой предрассудков: что залог успеха в правильно доведенном задании, в разъяснительной работе и т. д. Она знала, что Гинин поднимается на промысле, даже леса своего не имея. Но сама она, имея лес, к подобным занятиям относилась с брезгливостью: все же «барышничество», негоже посланцу райкома браться за опасные дела. Ильинична умела разбросать задание по хозяйствам, подготовить вопрос на бюро, бывала уполномоченным, постигла и квадратно-гнездовой сев, но сделать из копейки две не умела. И это неумение считала как бы признаком политической зрелости. Эта черта отмечает многих «районщиков». Людям десятилетия внушали, что обмен колхоза с государством и не может быть эквивалентным, что прибыль, выручка — категория для спекулянтов, а честный хозяйственник знает один план. Избавление от предприимчивости служило психологической опорой неэквивалентного обмена.

Аким Васильевич Горшков согласился помочь Ильиничне советами по ассортименту и сбыту, обещал своих людей подослать в «Советскую Армию», мне же подсказал ход: незло покритиковать Копейкину в газете за то, что в отход мужиков отпускает, а промысла не заводит, хоть вся в долгах. Газетное слово будет вроде бы указанием, подтолкнет к действию.

Статью напечатали. Александра Ильинична не обиделась, стала, как говорится, принимать меры — и пошли тут мытарства, начались хождения по мукам, о каких мы и не подозревали.

Аким Васильевич сказал, что надо прежде всего уговорить отходников остаться на зиму, обещая твердый заработок. Затем строить мастерскую, пускать пилораму и делать снеговые лопаты, тарную дощечку, штакетник — о сбыте тревожиться нечего.

Отходники поверили, остались. Но в районе не нашлось проволоки такого-то сечения, чтобы подвести энергию. Ильинична прислала мне письмо с просьбой проволоку ту добыть. Способности газеты были явно переоценены. Потом обнаружилось, что в «Сельхозтехнике» никто не умеет отладить пилораму. Потом плотники стали денег просить — оставила дома, так помогай.

В отклик на газетную статью москвич, старый большевик С. И. Лоскутов, прислал в колхоз образцы изделий из бересты: кузовки, корзиночки, очень красивые, пахнущие лесом, летним днем. Обещал научить делать сувениры, звал к себе.

Ильинична отрядила в Москву Михаила Васильевича Куделькина, плотника, бывшего бригадира и вообще человека надежного. Постигнув берестяную науку, Михаил Васильевич стал искать каналы сбыта. Мы вместе, забрав образцы, отправились в ГУМ.

В сувенирном ряду, куда мы поначалу наведались, наш товар очень понравился. Не то что покупатели — сами продавщицы, модные девушки, тянули к себе кузовки! За штуку предлагали полтора рубля. (Мы перемигнулись: нас тревожило, дадут ли тридцать копеек, без этого прибыли не видать.) Но образцы были нужны для заключения договора.

После долгих хождений по кабинетам (сувенирный отдел отсылал в хозяйственный, тот выпытывал, а есть ли у нас утвержденные цены, а можем ли мы делать обечайки для сит) мы направились к коммерческому директору ГУМа А. П. Блинову. Положили на стол ему свою бересту и объяснили, что колхоз готов поставлять ее.

Блинов повертел кузовок в руках.

— А зачем это?

Куделькин объяснил: даме рукоделие держать, девочке за ягодой ходить (не тревожьтесь, он не протекает), просто — память о лесе. Чисто и духовито.

— Вид у него не товарный. Видите — некругло. И шершаво…

Заметно было, что Блинов тоскливо искал мотива, чтоб отказать нам, а мотив, как назло, не находился. И вдруг осенило:

— Да, а вы подумали, какой пример подаете молодежи? Ведь дерево без коры не может. А после вас все стиляги начнут что-то делать из бересты — и Подмосковье останется без березы!

Куделькин принял это за шутку. Но коммерческий директор не шутил, мотив ему понравился, он с подъемом заговорил об охране природы, о варварстве, о русском лесе.

— А почему ж вы лыжи не боитесь продавать?

Этот вопрос Куделькина испортил все дело. Ушли мы ни с чем. Михаил Васильевич и на вокзале все мотал головой: «Ну и ну…»

Зима не принесла «Советской Армии» ни рубля. Обнаружилось, что за промысел, пусть он и кустарный, кустарно браться нельзя.

Не вина — беда Копейкиной, что не воспитана в ней деловая струнка Гинина, что нет у нее за плечами громадного авторитета и опыта Горшкова. Но без помощника-промысла ни ее колхозу, ни пятнадцати другим артелям Гусь-Хрустального не обойтись никак! Теперь уж дело не в желании — оно появилось, не в косности сознания — она исчезла. Дело за живым, творческим органом («советом» он будет называться или как иначе), о котором писал Степан Петрович. За тем органом, который и деньгами на первое время помог бы, и инженера прислал, и обеспечил сбыт, и проволоку изыскал бы, — конечно, за известный процент от прибыли. Какую тьму забот могла бы снять с плеч председательницы и десятков ее коллег малая группа образованных, разворотливых специалистов!

Разрушалась система «второй тяги» долго, но так до конца и не была разрушена. Восстанавливать же ее — да по-новому, современно! — нужно как можно быстрее. Ведь доярки ждут, заработанное в позапрошлом году спрашивают.

IV

Развивать в колхозах и совхозах, а также в межколхозных организациях подсобные предприятия и промыслы по переработке сельскохозяйственных продуктов, производству строительных материалов, тары, товаров народного потребления главным образом из местного сырья и отходов промышленности. Предусмотреть там, где это целесообразно, создание в сельской местности сезонных филиалов соответствующих промышленных предприятий. Выделять из государственных ресурсов технологическое оборудование и механизмы, а при необходимости — сырье, упаковочные материалы и тару для колхозных, совхозных и межколхозных подсобных предприятий и промыслов.

Эксперимент с запрещением промыслов (благая цель — сосредоточить силы колхозов только на «основной деятельности» и тем решить наконец проблему производства продуктов питания) не удался. И не мог удаться даже теоретически. Потому что человеческую энергию нельзя накапливать и хранить. Можно сберечь до весны трактор, мешок селитры, семена. Нельзя использовать летом прожитый зимой день. Всякий неиспользованный рабочий час потерян безвозвратно. Это чисто экономическая потеря для общества. Потери для самого сельского хозяйства мы пытались показать на мещерском примере. Для общества в целом губительность бюрократического эксперимента проявлялась в трех главных направлениях: в ухудшении занятости рабочей силы, в снижении поступающей в оборот массы товаров, в углублении разрыва между уровнем жизни различных категорий работников.

Сельское население страны составляет 107,5 миллиона человек, из работающих в общественном секторе села 70 процентов — колхозники. Так что уровень занятости члена сельхозартели чрезвычайно важная экономическая категория. В среднем по стране трудоспособный колхозник занят в общественном хозяйстве 197–199 дней в году; это составляет лишь 73–74 процента годового фонда рабочего времени, так как за норму принимаются обычно 270 дней. Напомним, что «недотянутые» до нормы человеко-дни колхозников в сумме вдвое превышают прямые затраты труда на черную металлургию, добычу угля, нефти и на производство нефтепродуктов, взятые вместе. Хуже всего используются сельские ресурсы труда в колхозах югозапада Украины, Центрально-Черноземного, Северо-Кавказского и Волго-Вятского районов России, в Белоруссии, Молдавии, Азербайджане. Если в 1963 году в РСФСР средний трудоспособный колхозник отработал 241 человеко-день, а колхозница — 182 дня, то в Армении эти показатели соответственно — 207 и 138, в Молдавии — 189 и 124, в Азербайджане — 187 и 121. Это превращается в правило: чем гуще население в районе, тем лучше его возрастной состав, тем хуже занятость.

Главная причина — в сезонности затрат труда. В июле 1964 года по Союзу работало 24 381 тысяча колхозников, ими выработано 498 миллионов человеко-дней. В декабре данные соответственно: 14 934 тысячи человек, 278 миллионов человекодней. В среднем за минувшее пятилетие зимние затраты колхозного труда были без малого вполовину меньше летних, 9,5 миллиона колхозников зимой оставались без работы. Не могли в меру сил трудиться и пенсионеры, а их четырнадцать миллионов.