Меч Руса. Волхв - Вячеслав Перевощиков

«Этот идиот, того и гляди, разобьет своим лбом плитку храма», – брезгливо подумал отец Федор и неторопливыми шагами направился к вошедшему.

«Интересно, сколько таких поклонов выдержит эта дурацкая голова», – прошептал внутри него насмешливый и злой голос, и он остановился, заботливо поправляя свечи.

Да, легко можно было провести такой опыт. Он знал этого человека, его истовое упрямство и богатырскую силу. Он помнил его еще великим воином и страшным врагом для Империи. Теперь этот человек бестолково тыкался лбом в каменный пол, крестился и снова, тараща глаза, отвешивал бесчеловечный поклон.

Отец Федор поборол в себе легкомысленное озорство и, подойдя к вошедшему, протянул пахнущую ладаном руку. Человек перестал отбивать поклоны и, по-собачьи преданно глядя в глаза священнику, облобызал протянутую руку. Это был Иосиф, так звали человека, который уже не помнил своего прежнего русского имени и послушно носил имя хазарина, убившего почти всех его детей. Отец Федор специально дал ему такое имя, чтобы ежедневные муки выжигали гордое сердце. Гордость – это грех, гордость – это достояние римлян, к которому никто не смеет прикасаться. Остальным надо страдать, бесконечно страдать. Ибо страдания очищают душу, очищают так, что не остается ничего, просто ничего, кроме слова Господа Бога.

– Я согрешил, я согрешил, – затараторил человек, припадая к руке священника.

– Успокойся, Иосиф, – рука, пахнущая ладаном, легла на голову человека. – Расскажи, как ты согрешил, и покайся.

– Прелюбодеянием согрешил! – выпалил человек и снова бухнулся лбом о камень.

– Прелюбодеянием? – Глаза священника сделались круглыми: «Неужели ему все еще мало страдания, так что он еще способен прелюбодействовать?»

– С кем же ты прелюбодействовал?

– С женой. С женой прелюбодействовал! – Человек задергался в истерике.

– Любовь к жене не есть прелюбодеяние, – к этим словам отец Федор добавил еще пару прописных библейских истин, устало подумав, что этот Иосиф изрядный идиот.

– Я ее так любил, так любил, что позабыл Иисуса Христа! – Человек припал к ногам священника, и плечи его содрогались. – Я совсем, совсем забыл Бога! Она была так прекрасна, что я забыл Бога! Я забыл Бога! Я любил ее больше Бога! Простите меня, отче!

– Она была прекрасна? – Отцу Федору стало интересно. – Ведь твоя жена стара и больна. Не так ли?

– Была стара и больна, – полными ужаса глазами человек смотрел на крест, висящий на шее попа. – Но волхв ее вылечил и омолодил. Я не виноват, отче! Она сама, без меня. Я не виноват, отче!

Отец Федор резко выдернул руку из подобострастных объятий, глаза его, казалось, испепеляли горящим внутри черным огнем.

– Грешник! – прохрипел он, лихорадочно думая, что же теперь делать.

Любовь к женщине и ее красота – опаснейшие для религии вещи. Вначале на час, потом на два, а там и вовсе на весь день человек будет любить совсем не то, что надо любить, и думать не о Боге, а совсем, совсем о другом. Надо заставить его действовать, пока он не задумался, пока не поколебался в вере. Немедленно, сейчас же!

– Грешник! – рука священника снова легла на голову человека. – И грех твой тяжек безмерно, ибо ты любил грешницу, предавшую истинную веру, веру в Иисуса Христа. А значит, ты и сам предал нашего Господа Бога, и тебя ждут страшные муки в аду, душа твоя будет вечно гореть в геенне огненной, и вечные страдания испепелят ее!

– Отче, отче! – в отчаянии завопил человек. – Ради Бога, простите меня, дайте мне искупить грех. Я сделаю все, я замолю, я искуплю. Спасите мою душу!

– Пожалуй, ты еще можешь искупить свой грех, – отец Федор остановился, чтобы перевести дух. – Еще можно спасти твою душу, но ты должен быть беспощаден не только к себе… но и к своим близким. Готов ли ты быть беспощадным? Готов ли ты принять испытание веры во имя Спасителя нашего? Готов ли ты очистить душу свою от скверны?

– Готов, готов, отче, все сделаю, как прикажете! – глаза человека лихорадочно сияли от дикой смеси счастья и ужаса.

– Вот и хорошо, тогда… – Священник на секунду задумался, понимая, что этот раб божий и впрямь готов сейчас сделать все, что ему прикажут. Даже убить жену. Эта женщина, получившая помощь волхва, наверняка растрезвонит всем про свое спасение, и тогда кто поверит византийскому лекарю, да и ему заодно тоже. Она очень, очень опасна, и ее, без сомнения, надо убить, и чем скорее, тем лучше, и лучше руками ее же мужа. Это было бы так красиво, в духе древних трагедий, и никаких проблем. Но это он прикажет потом, а сейчас… сейчас гораздо важнее другое.

– Тогда ты сейчас же найдешь воеводу и скажешь ему, что я просил его срочно собрать наших людей с оружием в доме Якова, – отец Федор мысленно представил себе это место и самого Якова.

Когда-то это был один из самых лучших ратников города, отчаянный рубака-воин и хитрый сотник, носивший гордое имя Ярополк. Когда всех крестили силой, этот Ярополк решил обмануть его, отца Федора, и креститься притворно, чтобы избегнуть опалы и тайно остаться при своей вере. Но отец Федор сразу раскусил его и в насмешку над его хитростью дал ему смешное еврейское имя Яков[35], потому что тот, вызвавшись креститься, сказал: «Я – следующий». Сейчас этот Яков был богобоязненным человеком, истово верящим в христово учение и, наверное, не вспоминающим свое боевое прошлое. Впрочем, это боевое прошлое сейчас очень могло бы пригодиться. Во всяком случае, отец Федор очень на него рассчитывал и даже несколько жалел, что слишком уж смирил дух своих прихожан.

– А теперь ступай, – священник протянул Иосифу пухленькую ручку для поцелуя, а сам повернулся и пошел собирать своих монахов-помощников.

Это была та сила, на которую он рассчитывал более всего. Сейчас его слова были бессильны что-либо изменить в этом мире, и тень креста с купола церкви беспомощно терялась в пыли. Только эта сила оставалась его единственным и безотказным оружием, и она должна была явить свою божественную мощь, свою «десницу божью», как того страстно желал отец Федор, и именно так, как это надо было Великому Риму.

Велегаст вместе со своей охраной прошел по пыльным извилистым улицам уже большую часть пути до ворот детинца, где, как утверждал сотник, византийцы не смогут причинить ему вред. Там кончалась власть городского воеводы и священника-грека, там начинались владения гордых и властных бояр, перед которыми был бессилен даже отец Федор, сумевший овладеть душами почти всех горожан. Детинец – священное место древних воинов – никак не хотел покоряться черной магии чужой веры, и его башни по-прежнему сердито смотрели на чернявых инородцев-монахов в черных ризах и на тусклый крест церкви, стоящей на главной городской площади.

Орша вел волхва обходным путем, справедливо полагая, что на главных улицах их уже наверняка поджидают. Но его уловка сработала лишь отчасти, их уже искали повсюду, сжимая пока еще невидимое кольцо. Позади них мелькали какие-то тени, перекликались хозяева дворов и лаяли собаки. Они прибавляли шаг, молча бросая настороженные взгляды по сторонам и ощущая всей своей кожей, как истекает время, которое нужно, как воздух, чтоб успеть прежде своего врага. Кто будет этот враг, никто еще не знал, но каждый чувствовал, несмотря на жару, странный холодок меж лопаток, словно невидимая мгла накрыла их своим серым крылом и гонит, застилая глаза, на погибель. Никто про это не говорил, но даже опытные воины нервничали, да и сам сотник хмурился, с трудом сохраняя спокойствие духа.

– Скоро придем, братья, осталось немного, – наконец-то бросил он скупые слова.

И вправду, улица сделала поворот, и все увидели, что через сотню шагов или чуть более она выходит прямо к стене детинца. Все вздохнули с облегчением, словно серые камни уже приняли их под свою защиту.

– Слава богу! – пробормотал шедший впереди воин и торопливо перекрестился.

Но не успела его рука довершить крестное знамение, как впереди из-за поворота показались черные фигуры монахов с крестами в руках.

– Проклятье! – выругался сотник. – Не ко времени ты, брат, вспомнил своего бога.

Все остановились, напряженно глядя, как из-за угла на улицу выходят все новые и новые монахи, преграждая им путь. Орша оглянулся назад и увидел облако пыли, медленно идущее по их следам. Судя по всему, не менее полусотни человек двигались сзади, и, очевидно, они не были случайными попутчиками.

– В клещи взяли! – багровея от злости, прорычал воин, и смутное беспокойство неизвестности сменилось на его лице радостью предвкушения битвы.

Он достал меч, и глаза его блеснули жестоким металлическим блеском, словно сам он уже и не был человеком, а был таким же клинком или послушным слугой этой смертоносной стали. Но ум его, не повинуясь инстинкту жажды крови, все еще искал спасительный выход, и воин огляделся вокруг глазами загнанного волка.