Современная идиллия - Михаил Салтыков-Щедрин

- Да, господа, - сказал Глумов, - нередко и малые источники дают начало рекам, оплодотворяющим неизмеримые пространства. Так-то и мы. Пусть эта мысль сопутствует нам в трудах наших, и да даст она нам силу совершить предпринятое не к стыду, но к славе нашего отечества!

Разумеется, я ничего не имел возразить против такого напутствия, а Очищенный даже перекрестился при этом известии и произнес: дай бог счастливо! Вообще этот добрый и опытный старик был до крайности нам полезен при наших философических собеседованиях. Стоя на одной с нами благопотребно-философической высоте, он обладал тем преимуществом, что, благодаря многолетней таперской практике, имел в запасе множество приличествующих случаю фактов, которые поощряли нас к дальнейшей игре ума.

_ К. стыду отечества совершить очень легко, - сказал он _ к славе же совершить, напротив того, столь затруднительно, что многие даже из сил выбиваются, и все-таки успеха не достигают. Когда я в Проломновской губернии жил, то был там один начальствующий - так он всегда все к стыду совершал. Даже посторонние дивились; спросят, бывало: зачем это вы, вашество, все к стыду да к стыду? А он: не могу, говорит: рад бы радостью к славе что-нибудь совершить, а выходит к стыду!

- Ах, черт возьми!

- И даже как, я вам доложу! перешел он после того в другое ведомство, думает: хоть там не выйдет ли чего к славе - и хоть ты что хошь! Так в стыде и отошел в вечность!

- Однако!

- И когда, при отпевании, отец протопоп сказал: "Вот человек, который всю жизнь свою, всеусердно тщась нечто к славе любезнейшего отечества совершить, ничего, кроме действий, клонящихся к несомненному оного стыду, не совершил", то весь народ, все, кто тут были, все так и залились слезами!

- Еще бы! разумеется жалко!

- И многие из предстоявших начальствующих лиц в то время на ус себе это намотали!

- Намотали-то намотали, да проку от этого мало вышло!

- Это уж само собой. А вот, что вы изволили насчет малых источников сказать, что они нередко начало большим рекам дают, так и это совершенная истина. Источнику, даже самому малому, очень нетрудно хорошей рекой сделаться, только одно условие требуется: понравиться нужно.

- Отчего же ты сам...

- Удачи мне не было - вот почему. Это ведь, сударь, тоже как кому. Иной, кажется, и не слишком умен, а только взглянет на лицо начальничье, сейчас истинную потребность видит; другой же и долго глядит, а ничего различить не может. Я тоже однажды "понравиться" хотел, ан заместо того совсем для меня другой оборот вышел.

- Бедный ты, бедный!

- Да, сударь. Состоял я в то время под следствием, по делу о злоупотреблении помещичьей власти, и приехал в губернию хлопотать. Туда-сюда, только и говорит мне один человек: дело твое, говорит, даже очень хорошо направить можно, только постарайся _ему_ понравиться. И научил он меня, знаете, на смех: съезди, говорит, к обедне, вынь за здравие просвирку и свези _ему:_ страсть как он это любит! Так я и сделал. Приезжаю это к нему, прошу доложить, а сам просвирку в руке держу. Выходит. Взял мою просвирку, повертел в руках, разломил пополам, потом начетверо... И вдруг: так ты, говорит, боговдухновенную взятку мне хотел всучить... вон!!

- Не понравился, значит?

- То-то, что я совет-то того человека не в надлежащей силе понял. Просвирки-то _он_ действительно любил, да с начинкою.

- Стало быть, если б ты в ту пору истинную потребность угадал, так, может, и теперь бы течение имел, да выкупными свидетельствами поигрывал.

- Беспременно-с. "Понравиться" - в этом вся наша здешняя жизнь состоит. Вот, например, с одним моим знакомым какой случай был. Начальник у него был вроде как омраченный. Все дела департаментские на цифры переложил, на всякий предмет свою особую форму ведомства преподал и строго-престрого следил, чтобы ни в одной, значит, графе ни одного пустого места не оставалось. Только однажды подали ему ведомость - он ее и так и этак, и сверху вниз и снизу вверх, и поперек - недостает четь копейки, да и шабаш! Взбунтовал весь департамент, ищут, шарят - нет четь копейки! А он, знакомый-то мой, знал. Пришел это прямо к начальнику пред лицо и говорит: вот она! И точно, стали это, по указанью его, проверять - тут как тут! Сейчас это его в баню сводили, на счет канцелярских остатков вымыли, одели, обули - и первым человеком сделали!

Пример этот навел нас на мысль, что, независимо от уменья "понравиться", в жизни русского человека играет немаловажную роль и волшебство.

- Загляните в любую книжку "Русской старины", "Русского архива" - что найдете вы там, кроме фактов самого поразительного волшебства? - выразил свое мнение Глумов.

- Да что, сударь, в "Русскую старину" заглядывать - и нынче этого волшебства даже очень достаточно, - подтвердил Очищенный, - так довольно, что иногда человек даже не мыслит ни о чем - ан с ним переворот. На моей еще памяти случай-то этот был, что мылись два человека в бане: один - постарше, а другой - молодой. Только постарше-то который и спрашивает молодого: какие, по твоему мнению, молодой человек, необходимейшие законы, в настоящее время, к изданию потребны? Тот взял да и назвал. И что ж! на другой день за ним курьер! Посадили раба божьего в тележку, привозят: "извольте, говорит, те самые законы написать, о которых вчера в известном вам месте суждение имели!" Ну, он сел и написал. Да как еще написал-то: в трех строках всю что ни на есть подноготную изобразил! А теперь у него, сударь, тысяча душ, в Саратовской губернии, да дом у Харламова моста, да дочь свою он за камер-юнкера отдал... И все через то, что настоящую минуту изобрал, когда в баню идти! Как вы скажете: от себя ему эта мысль пришла или от предопределения?

- Вот кабы и нам... - начал было я, увлеченный перспективами волшебства, но Глумов не дал мне кончить.

- Не желай, - сказал он, - во-первых, только тот человек истинно счастлив, который умеет довольствоваться скромною участью, предоставленною ему провидением, а во-вторых, нелегко, мой друг, из золотарей вышедши, на высотах балансировать! Хорошо, как у тебя настолько характера есть, чтоб не возгордиться и не превознестись, но горе, ежели ты хотя на минуту позабудешь о своем недавнем золотарстве! Волшебство, которое тебя вознесло, - оно же и низвергнет тебя! Иван Иваныч, правду я говорю?

- Правду, сударь, потому все в мире волшебство от начальства происходит. А начальство, доложу вам, это такой предмет: сегодня он даст, а завтра опять обратно возьмет. Получать-то приятно, а отдавать-то уж и горьконько. Поэтому я так думаю: тот только человек счастливым почесться может, который на пути своем совсем начальства избежать изловчится.

- Чудак! да как же ты его избегнешь, коли оно всегда тут, перед тобой?

- Коли совсем нельзя избегнуть, тогда, конечно, делать нечего: значит, на роду так написано. Но коли мало-мальски возможность есть - избегай! все силы-меры употреби, а избегай!

- Трудно, голубчик, вот что!

- И труда большого нет, ежели политику как следует вести. Придет, например, начальство в департамент - встань и поклонись; к докладу тебя потребует - явись; вопрос предложит - ответь, что нужно, а разговоров не затевай. Вышел из департамента - позабудь. Коли видишь, что начальник по улице встречу идет, - зайди в кондитерскую или на другую сторону перебеги. Коли столкнешься с начальством в жилом помещении - отвернись, скоси глаза...

- Однако, брат, это - наука!

- Вся наша жизнь есть наука, сударь, с тою лишь разницей, что обыкновенные, настоящие науки проникать учат, а жизнь, напротив того, устраняться от проникновения внушает. И только тогда, когда человек вот эту, жизненную-то, науку себе усвоит, только тогда он и может с некоторою уверенностью воскликнуть: да, быть может, и мне господь бог пошлет собственною смертью умереть!

Очищенный на мгновение потупился. Быть может, его осенила в эту минуту мысль, достаточно ли он сам жизненную науку проник, чтобы с уверенностью надеяться на "собственную" смерть? Однако так как печальные мысли вообще не задерживались долго у него в голове, то немного погодя он встряхнулся и продолжал:

- Даже в любви к начальству - и тут от неумеренных выражений воздерживаться надлежит. Вот как жизненная-то наука нам приказывает!

- Пример, голубчик! пример!

- Расскажу я вам, сударь, повесть об одном статском советнике, который любовью своей двух начальников в гроб вколотил, а от третьего и сам, наконец, возмездие принял. Жил-был статский советник, и так он своего начальника возлюбил, что даже мнил его бессмертным. Куда, бывало, ни пойдет начальник - всюду статский советник на цыпочках за ним следует; куда, бывало, ни взглянет начальник - на всяком месте статский советник против него очутится: сидит, скрестивши на груди руки, и на него глядит. Ну, поначалу генералу эта преданность нравилась, однако с течением времени стал он мало-помалу задумываться: что, мол, такое это значит? и нет ли тут покушения какого-нибудь? Потому что ведь с этими статскими советниками беда! как раз приворотного зелья подсыплет - только и видели! И начал он его от этой любви отучать. Всячески отучал: и наградами обходил, и на цепь сажал, и даже под суд однажды отдал. Неймется, да и шабаш! Чем больше наказывают, тем шибче да шибче в статском советнике сердце разгорается. И вдруг, от этой ли причины или от чего другого, только начал начальник хиреть. Хирел-хирел, да и помер. Возроптал тогда статский советник, не токмо департамент, но и сторожевскую стонами огласил. "Когда-то еще, говорит, нам нового начальника дадут, а до тех пор кто с нами по всей строгости поступать будет!" Однако послал бог ему милость: не успел он глаза просушить, как уж назначили им нового начальника. Прибыл в департамент новый генерал и как был насчет статского советника предупрежден, то призвал его пред лицо свое и сказал: предместник мой дал тебе раны, аз же дам ти скорпионы. Что же, однако, вы думаете! даже и этим статский советник не унялся. Скорпионы так