Герои 1812 года. От Багратиона и Барклая до Раевского и Милорадовича - Алексей Шишов

«…Князю Кутузову было предложено под вечер при наступлении темноты исполнить с армией так, чтобы правый фланг 1-й армии отправился на высоту Горки, а левый примыкал к деревне Семеновское, но чтобы вся 2-я армия заняла место, в коем находился тогда 3-й корпус.

Сие движение не переменило бы боевого порядка, каждый генерал имел бы при себе собранные свои войска; резервы наши, не начиная дела, могли быть сбережены до последнего времени, не будучи рассеяны, и может быть, решили бы сражение.

Князь Багратион, не будучи атакован, сам бы с успехом ударил на правый фланг неприятеля. Для прикрытия же нашего правого фланга, защищаемого уже местоположением, достаточно было бы построенных укреплений, 8-ми или 10-ти батальонов пехоты, 1-го кавалерийского корпуса и казачьих полков 1-й армии.

Князь одобривал, по-видимому, сию мысль, но она не была приведена в действие».

Эти слова, изложенные полководцем М.Б. Барклаем-де-Толли в «Соображениях военных действий 1-й армии в 1812 году», стали лишь частью затянувшейся дискуссии по поводу кутузовского плана на генеральную баталию. Но на поле Бородина не могло быть двойного прочтения плана на битву ни с той, ни с другой стороны. Поэтому мнение Михаила Богдановича на позиционное положение 1-й и 2-й Западных армий можно считать только его, частным, мнением. Главной русской армией в день 26 августа 1812 года командовал другой полководец России. Великий полководец.

…Все, кто видел Барклая-де-Толли в славный Бородинский день, единодушно отмечают его бесстрашие. Он появлялся в самых опасных местах расположения своих войск в центре кутузовской позиции. Поговаривали даже, что он не хотел жить и искал для себя смерти. Четыре лошади пали под ним. Все адъютанты, сопровождавшие его, за исключением одного, были убиты или ранены, а командующий армией остался невредим. Один из адъютантов главнокомандующего 1-й армий барон Вольдемар фон Левенштерн свидетельствовал в своих «Записках»:

«…Барклай поспешил к тому пункту, где произошло замешательство, но так как его лошадь была ранена (хотя продолжала скакать), то он оказался в большой опасности. Его преследовали несколько польских улан.

Мы сделали попытку спасти нашего генерала. Несколько кавалеристов разных полков, которых нам удалось собрать, помогли в этом. Мы бросились на польских улан, из которых одни были нами изрублены, а другие обращены в бегство. Барклай был спасен…»

26 августа 1812 года генерал от инфантерии М.Б. Барклай-де-Толли проявил большое искусство командования войсками и личное мужество при отражении натиска наполеоновских корпусов на центр русской позиции. Он не только занимался переброской войск на поддержку армии Багратиона, но и занимался защитой собственной позиции, когда накал битвы переместился от Семеновских флешей к Курганной высоте.

Этот Большой редут (как его назвали французы), известный нам больше как Батарея Раевского, стал свидетелем грандиозной кавалерийской схватки, которой, равно как и Бородинского сражения, Отечественная война 1812 года не знала. Император французов приказал маршалу Иоахиму Мюрату очистить кавалерией от русских поле у Большого редута и помочь пехоте овладеть высотой в центре позиции противника.

Та массированная кавалерийская атака превратила Бородинское поле в самый большой могильник лошадей за всю историю антинаполеоновских войн. Сам Барклай-де-Толли описывал финальную часть сражения 26 августа так:

«…Во время самого нападения на высоту центра неприятельская кавалерия, состоявшая большей частью из кирасир и нескольких полков уланских, ударила на 4-й корпус, там встретила она Перновский пехотный и 24-й егерский. Сии храбрые полки выжидали нападения неприятеля с неимоверным мужеством, допустили его на 80 или 60 шагов и дали по нему столь удачный залп, что он отступил в расстройстве.

Сумской и Мариупольский гусарские полки и Сибирский драгунский преследовали неприятеля, но, столкнувшись с неприятельской пехотой и артиллерией, возвратились в расстройстве. Неприятельская кавалерия, усиленная резервами, следовала по пятам за нашей конницей, пробилась вперед между колонн и пехотных каре и явилась таким образом в тылу 4-го и 6-го корпусов. Храбрые сии войска не замешкались, но приняли неприятеля с задних фасов своих каре; огонь, производимый ими и нашей конной артиллерией, привел в беспорядок неприятельские ряды.

Кавалерия наша снова построилась и с помощью нескольких драгунских полков ударила на неприятеля и совершенно его опрокинула, так что он вовсе из виду отступил за свою пехоту.

Тогда снова артиллерия открыла с обеих сторон смертоносное свое действие; казалось, что Наполеон решился уничтожить нас артиллерией. Пехота наша с чудесной твердостью выдержала ужаснейший пушечный огонь, в особенности войска, составлявшие угол центра, весьма потерпели, ибо там пересекало огонь со многих неприятельских батарей.

Во время сей ужасной канонады, сбившей с обеих сторон целые ряды, неприятель устроил несколько кавалерийских и пехотных колонн. Я предвидел жестокое нападение со стороны неприятеля; я послал немедленно за 1-й кирасирской дивизией, полагая, что она все еще на месте, мною предписанном, в коем намеревался я сохранить ее для решительного удара, но по несчастию была она уведена, не знаю кем, на край левого фланга. Адъютант мой едва достиг двух только кирасирских полков гвардии и, воротив оные, привел немедленно ко мне.

Между тем неприятель начал уже нападение, с частью своей кавалерии занимал он нашу, а с другой врубился в 24-ю дивизию, употребленную для прикрытия батарей на высоте центра. Неприятель опрокинул оную и облегчил тем атаку пехотным колоннам, подвинувшимся тогда с другой стороны.

Высота с частью артиллерии была взята штурмом, а 24-я дивизия возвратилась в величайшем смятении, но была немедленно остановлена и построена; тогда неприятельская кавалерия соединенными силами устремилась на нашу пехоту, я предвидел уже минуту решения нашей участи. Кавалерия моя была недостаточна к удержанию сей громады неприятельской, и я не смел ее вести против неприятеля, полагая, что будет опрокинута и в расстройстве притеснена к пехоте. Всю свою надежду полагал на храбрую пехоту и артиллерию, сделавшихся в сей день бессмертными; обе исполнили мое ожидание, неприятель был приостановлен.

В сию затруднительную минуту прибыли на рысях два гвардейских кирасирских полка, я указал им неприятеля, и они с редкой неустрашимостью устремились в атаку. Полки Сумской, Мариупольский и Оренбургский гусарские, Сибирский, Иркутский и Оренбургский драгунские последовали за ними. Псковский драгунский и Изюмский гусарский, также отряженные без моего о том сведения, прибыли тогда под начальством генерала Корфа, я поставил их в резерве.