Прокламация и подсолнух (СИ) - Сович Мила

– А Гицэ-то ты что говорил, а, капитан?

– Так то Гицэ!

– И то верно. Нечего его поощрять.

Мороя снова усмехнулся в усы и вернулся к мужикам, которые уже бросили сеялки и теперь спорили о том, будет ли завтра дождь, «а то ж вон тучка ходит, и на закате алело», или нет – «да луна вон яркая, и солнце не в тучу село, так что только ветра жди», «а я говорю гроза будет», «да какая гроза, так, поморосит только».

И тут Симеон обнаружил, что помянутая гроза уже надвинулась на него самого, приняв обличье Михая, отца Ануси. Оказалось, суровый батька внезапно обнаружил исчезновение дочки с подворья и, поспрошав и уяснив примерное время ее отлучки, мигом озверел и кинулся к капитану пандуров.

Симеон от неожиданности вскочил и так, стоя, и выслушивал, что под началом у него одни кобели и бандюги, что Макарию надо отходить батогами так, чтобы встать не смог, что он не иначе как увез Анусю на заставу, потому как больше этой голытьбе ехать некуда, и что Михай сейчас сам отправится туда и разнесет все, но до этого мерзавца доберется. Симеон только и успел брякнуть, что без капитана никого на заставу сроду не пустят – и тотчас получил требование ехать немедленно и выдать разгневанному Михаю поганца, который ишь чего удумал.

Вокруг собралась небольшая заинтересованная толпа. Анусю в деревне любили, и ее доброго имени было жаль, а потому поганцу Макарке Симеон сам бы голову открутил с радостью, если такое дело. К тому же, из-за него пропадал свободный вечер...

Разобиженная Станка поднялась с крылечка и ушла, на прощание испепелив Симеона негодующим взглядом. Ладно! Зато когда он пошел седлать коня, рядом очутился встревоженный Мороя, который и так не собирался ночевать в деревне. Михай, прооравшись, несколько выдохся и теперь только возмущенно сопел и тыкал изредка куда-то в небо своим овечьим посохом с крюком на конце, поэтому путь по деревне до подворья Томаша все трое проделали в угрюмом молчании.

- 6 -

За околицу они вышли как раз в тот момент, когда Штефан осознал, что импровизация гекзаметром на родном языке ему сегодня не удается, и начал пересказывать Анусе краткое содержание Троянского эпоса своими словами. К чести Штефана, он опустил своеобразную предысторию рождения Елены Прекрасной, которую особенно любили обсуждать кадеты в Термилаке, но невольным свидетелям хватило и вскользь услышанного: «Ну и задал Парис с ней лататы морем до самой Трои...»

Мороя, грамотный и выросший при боярском доме, от такого оборота сложился пополам и захрюкал. Симеон мысленно схватился за голову, представляя грядущую войну между Штефаном и Макаркой, с таким поводом обещавшую стать почище Троянской, а грозный батька Ануси мигом разобрался и кинулся в атаку, потрясая овечьим посохом:

– Ах, ты, гаденыш! Ты девку учишь от батьки сбежать?! Вот я тебя дрючком-то протяну!

Штефан вскинул невинно-изумленные глаза, искренне не поняв, в чем связь между Парисом и батькой. Зато он сразу понял, что такое дрючок, как только тот прошелся ему по загривку.

Второй удар должен был достаться пискнувшей Анусе, но для Штефана уроки Гицэ даром не прошли: здоровенный пастух вдруг пробежал два шага за дрючком против собственной воли, неловко крутнулся и выпустил палку.

Штефан мигом отскочил на безопасное расстояние и с размаху хряснул несчастный посох о каменный заборчик.

– Ой, чтой-та! – ахнула Ануся. – А овец теперь чем ловить?..

– А по шее за что? – крикнул в запале Штефан, но Симеон торопливо встал между ним и изрядно удивленным пастухом.

– Ну и чего ты, Михае, нас переполошил? Кто твою дочку куда уволок?

– И с какой-такой радости ты наших мальчишек бить вздумал? – ввернул Мороя, становясь рядом с капитаном. – Обидели – двигай до заставы к старшим, а парней мы не затем учим, чтоб им всякий мог по шее проехаться!

Численный перевес оказался не на стороне пастуха, да и без излюбленного оружия он несколько подрастерял уверенность. Михай покосился на дочь, но та настолько удивленно хлопала испуганными глазами, что он мигом остыл. Впрочем, он и так на свою кровиночку злился редко, больше боялся и берег...

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

И Ануся немедленно воспользовалась отцовской слабостью, обиженно принявшись отряхивать юбку.

– Уж и поговорить нельзя, батя! Вот уж ты вправду этот... Как его? Акти... Аксри...

– Акрисий, – услужливо напомнил Штефан, предусмотрительно отступая подальше за спину Симеона. Михай снова осатанел:

– Ты глянь, капитан, он еще и девку лаяться учит, поганец! – он сгреб Анусю за руку, погрозил Штефану кулаком: – Еще раз подойдешь – грабли тебе в хлебало поперек затолкаю, болтун!

Штефан бойко открыл было рот для ответа, но Симеон повернулся к нему, скрестив руки на груди.

– Молчать, а то сам затолкаешь! По моему приказу!

Немного умиротворенный восстановлением справедливости пастух еще какое-то время потаращился на пандуров, потом дернул дочь за локоть.

– Домой живо, гулена! – и все-таки взглянул исподлобья на Симеона и Морою. – Это... Ну да, не надо на заставу. Извиняйте, что побеспокоил.

Симеон усмехнулся невольно:

– Ладно. Мы тут вроде как порядок охраняем, куда ж без нас?

– Угу, мы оченно признательные, – согласился сконфуженный Михай и потащил Анусю прочь, выговаривая ей на ходу.

Симеон и Мороя дружно повернулись к Штефану. Тот провожал Михая мрачным взглядом, потирая ушибленный загривок, но мигом насторожился в предчувствии разноса.

– Да мы же просто разговаривали, капитан!

– А похабень девке зачем плел? – сурово уточнил Симеон, когда пастух с Анусей скрылись из виду.

– Это не похабень! – возмутился Штефан. – Это Гомер и Овидий! Я же ей не «Науку любви» пересказывал, а всего-навсего мифологию!

– Какую-такую мифологию?

– Древнегреческую!

– Нашел, шо девке рассказывать! – покачал головой Мороя, давясь смехом. – Ну, Подсолнух!

Штефан обиделся:

– А про что мне ей рассказывать было – про топографию? Или про использование крепостной артиллерии? Она тут плакала, а там красиво все так! Боги, герои, спасение прекрасной девушки от чудовища. Не верите? Давайте расскажу!

Симеон все-таки не утерпел – заржал.

– Нет уж, ладно, – почти простонал он, вытирая навернувшиеся на глаза от смеха слезы. – Нам бы лучше про топографию.

Мороя тоже рассмеялся, вспоминая радость Гицэ и глядя на возмущенно-невинную мордаху Штефана: похоже, со стороны девок капитан мог быть за Штефана совершенно спокоен!

- 7 -

Беспорядков от мальчишек на заставе не случилось: Макарка то ли не узнал о беседе Штефана и Ануси, то ли утешился тумаком, полученным соперником от сурового батьки. Зато новая беда пришла, откуда не ждали.

Накануне Симеон сидел в конторе и не без удовольствия наблюдал, как здоровущие усатые мужики маются, разбирая по складам названия на старой ландкарте. Карта осталась у Симеона с войны, а у Штефана нашлись военное образование и хорошо подвешенный язык – и вот уже третий вечер парень вправду обучал всю заставу основам топографии.

Симеон же тихонько гадал, отчего бы слуджер присоветовал ему научить своих читать карты. В войну – ладно, оно понятно. Сам сидел и слушал, разинув рот, что можно, оказывается, увидеть на изрисованном листе бумаги леса и болота, горы и скалы. Да не просто увидеть, а прикинуть, где припрятать конницу, а где не стоит даже пытаться протащить пушки... И с годами ослабла не память – нет! Любую ландкарту он по сию пору окидывал одним взглядом, чтобы увидеть все нужное точно наяву. Подзабылись те простые и ясные слова, которыми им тогда вбивали в головы мудреные значки, придуманные учеными картографами. Уложить в крестьянский разум, что можно воевать не там, где живешь и знаешь каждую тропочку, Симеон еще мог. Доходчиво объяснить каждую мелочь – теперь уже вряд ли. А Штефан объясняет хорошо! Не заумно нисколько. Разбавляет какими-то прибаутками, складывает пальцы в топографические значки... И на кой же все-таки черт потребовалась слуджеру Владимиреску от своих пандуров хитрая офицерская премудрость сейчас, посреди мирного времени?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})