Лодка над Атлантидой - Виктор Кернбах

Накануне Аута с грустью расстался, и, возможно, навсегда, с двумя своими друзьями. Теперь Яхубен несомненно нес службу в казармах, а Май-Баку отвели в пещеры, где обучают ремеслу кладки городских стен или дворцов.

Аута не мог заснуть. Он растерянно смотрел на ночное небо Атлантиды со странной звездой, спустившейся к горизонту на юго-востоке. Ночь была приятная, теплая, высокогорный воздух ясен, кругом стоял запах сочной, покрытой росой травы.

Все было как обычно в Атлантиде, к которой черный раб привык больше, чем к стране, где он родился. Одна лишь новая звезда на небе Атлантиды была непривычна для него. Ауте не терпелось поговорить с Великим Жрецом: только тот мог раскрыть тайну звезды.

После глубокого, здорового сна Аута на рассвете вышел из бревенчатой хижины. Утренние дымчатые облака поднимались из пропастей. Горы на горизонте казались голубыми и невысокими. Раб стряхнул с себя сонное оцепенение и направился к холодному ручейку. Ослы пережевывали жвачку. Солдат еще спал, здесь никто не будил его звуком медной трубы. Аута взглянул вверх на горы, где между голыми скалами терялась тропинка. За тучами нельзя было разглядеть вершину горы. Почувствовав на себе чей-то взгляд, он посмотрел вниз. В нескольких шагах от него остановился ребенок какого-то пастуха и смотрел на чужого человека большими от любопытства и страха глазами. Аута шагнул к нему и улыбнулся, присев на корточки.

— Почему ты не играешь? — мягко спросил раб,

Тогда улыбнулся и ребенок. Он вытащил из кустов гладкий каменный шар.

— Кто его тебе сделал? — спросил Аута. — Может, ты сам…

Ребенок протянул тяжеловатый для его маленьких ручонок шар. Размером больше мужского кулака.

— Так это не ты сделал? — снова спросил раб и взял шар.

Ребенок с опасением посмотрел на него, не решаясь заговорить.

— Давай поиграем! — крикнул Аута весело.

В нескольких шагах от них остановился пастух и стал наблюдать за происходящим. Увидев его, ребенок сразу перестал бояться Ауту и тут же объяснил, показывая рукой на пастуха:

— Это мой брат сделал!

Аута покатил шар по траве и крикнул:

— Лови!

Ребенок бросился за шаром и, схватив его, принес обратно. Теперь он не боялся черного человека, но разглядывал его с еще большим вниманием.

— А почему ты такой черный?

Аута рассмеялся:

— Когда я был таким, как ты, то жил в стране, где очень сильно жгло солнце… Вот я и почернел!

Ребенок не понял. Он посмотрел на восток, на солнце, поднимавшееся над горами, потом опять на Ауту. Раб снова засмеялся. Ребенку показалось странным и неестественным не только его черное тело, но и его низкий голос. У пастухов голоса были сильные, но, даже когда они пели, голоса их не звучали так, как у этого человека.

— Ты умеешь петь? — спросил ребенок.

— Умею.

— Спой что-нибудь!

— Спою.

Аута спел ему коротенькую песню о солнце. Песня прозвучала для ребенка еще более странно, чем все, что он слышал до сих пор. Много раз голос черного человека обрывался, переходил к более низким тонам и снова медленно поднимался вверх. Бросив свои дела, к ним вышли пастухи и стали молча слушать. Вдруг песня оборвалась как раз в тот момент, когда, казалось, она Должна была только начинаться.

— А дальше не будешь петь? — спросил ребенок.

— Песня кончилась.

Ребенок начал катать шар по траве, потом подошел к Ауте, который продолжал сидеть на корточках.

— Все равно ты мне не сказал, почему же ты черный.

— Я сказал. Может быть, ты не понял… Ты видел, каким делается белое дерево в огне?

— Красным, — ответил мальчик радостно, довольный тем, что может ответить.

— Да, красным… Ну, а если вытащить его горящим, а потом затушить?

Ребенок испуганно посмотрел на него.

— Ты был в костре… и тебя затушили?

Аута засмеялся:

— Понял, но не все. И солнце горит, как огонь, но по-иному. Солнце меня сделало черным.

Ребенок взял шар, сел на траву и положил его на колени.

— Давай играть по-другому! — сказал ребенок.

Аута знал, что пора трогаться в путь, но ему не хотелось покидать своего маленького приятеля.

— Как же ты хочешь играть по-другому?

— А вот так: я сзади камня подниму палец… или два пальца, а ты будешь угадывать, сколько я поднял.

— Давай поиграем, как ты хочешь.

Ребенок зажал каменный шар в коленях и спрятал за ними руку.

— Сколько пальцев я поднял?

— Два!

— Нет, не угадал! Я поднял только один!

Улыбаясь от удовольствия, ребенок слегка поднял палец, скользя им по гладкой сфере шара. Сначала показался ноготь, за ним сустав, потом весь палец и наконец вся рука. Мальчик приготовился повторить игру, но вдруг испуганно остановился. Черный человек больше не смеялся. Он смотрел вытаращенными глазами на ручонку, высунутую из-под каменного шара. Мальчик замолчал. Потом быстро схватил двумя руками шар и, путаясь в траве, побежал к пастухам.

Но Аута более не видел его: он повернулся к востоку и посмотрел на солнце и горы.

Пастухи были заняты своими делами. Солдат взял доспехи, взвалил мешки на осла и крикнул рабу, что пора трогаться в путь. Раб встал, словно во сне, и пошел готовить осла.

По дороге Аута не смотрел на кусты и скалы, как это было до сих пор, не нагибался за цветами. Теперь его интересовал только горизонт. Солдат же, не обращая ни на что никакого внимания, ехал, как и накануне, дремля под мерное укачивание осла.

Так они продвигались вперед, не перекинувшись между собой ни единым словом. Ауту это не удивляло, в армии атлантов таких солдат было большинство. Ничто не могло вывести их из молчаливого состояния. Они во всех отношениях были хорошими солдатами — делали то, что им приказывали, умирали, если требовалось умирать, убивали других, когда приказывали убивать, — и ничто из окружающего их мира не могло хоть сколько-нибудь возбудить в них желание узнать что-нибудь новое. Аута перестал обращать внимание на солдата, который сидел прямо, как деревянный столб, на низком ослике, задевая своими длинными ногами за траву и камни. Этот солдат был не Яхубеном, и рабу не с кем было поделиться своими мыслями.

Постепенно горы изменились. Показалась залитая солнцем вершина горы. Стало прохладно. Солнце катилось на запад, смешивая свои последние лучи с горным легким ветерком. Многочисленные ручейки, бившие из-под камней, журчали свою бесконечную серебряную песенку. Из гнезд на скалах вылетали орлы. Дорога кончалась на плато, расположенном в седловине перед вершиной между двумя скалами, где блестел орькалком и переливался золотой дворец. Над вершиной Священной Горы, как всегда, курился легкий дымок, постепенно таявший в небе.