Лезвие сна - Чарльз Де Линт

— В воздухе этого района днем и ночью царит постоянное возбуждение, — рассказывала она Рашкину через несколько недель после того, как они с Кэти переехали в небольшую квартирку с двумя спальнями напротив дома, где жил Алан. — Это поразительно. Стоит свернуть с Ли-стрит, как чувствуешь прилив творческих сил.

Только переселившись на Уотерхауз-стрит, Иззи ощутила себя частью творческого сообщества. Проживание в Карлзен-холле ее вполне устраивало, но здесь было нечто особенное. Обитателей общежития объединяло только посещение университета. Вне занятий их дороги расходились, а жизненные интересы нередко были совершенно противоположными. Представители богемы с Уотерхауз-стрит, напротив, несмотря на ярко выраженную индивидуальность каждого, были объединены общей непоколебимой уверенностью в успехе творческих начинаний. Они безоговорочно поддерживали друг друга, и это больше всего нравилось Иззи. Никто не считал начинания соседа легкомысленными пустяками и юношескими увлечениями. Даже в три часа ночи можно было найти собеседника и, устроившись на ступенях крыльца, завести серьезный разговор, поделиться своими успехами или найти поддержку в случае приступа меланхолии, которой в той или иной степени было подвержено большинство представителей свободных профессий. Совершенно незнакомые люди могли помочь советом, поддержать порыв вдохновения и быстро становились приятелями.

Здесь не было места высокомерию. Даже самые именитые обитатели Уотерхауз-стрит общались на равных с другими представителями сообщества, и каждый вечер в каком-нибудь из домов были распахнуты двери для желающих принять участие в вечеринке. Иззи понимала стремление своих друзей время от времени расслабиться, но редко следовала их примеру. Она считала, что в этих компаниях потребляется слишком много спиртных напитков, психотропных средств и сигарет с марихуаной и гашишем. Сама она почти не пила спиртного и боялась любых таблеток, но никто ее и не принуждал. И если порой ей казалось, что участники вечеринки спят друг с другом по очереди, она беспрепятственно могла уйти в любой момент.

Терпимость к недостаткам друг друга и неподдельная забота о ближнем искупали в глазах Иззи все прочие пороки окружающих. То, что убежденные индивидуалисты могли выслушать мнение своих оппонентов и принять отличающийся от их собственного образ жизни, поддерживало надежду, что мир не так уж плох. Если здесь люди способны прислушиваться друг к другу, значит, со временем и в других местах установится взаимопонимание.

Иззи полюбила их с Кэти новую квартирку. Вся ее обстановка состояла из оранжевых деревянных ящиков с разноцветными подушками, заменявшими диваны и стулья; книжных полок, сооруженных из подручных материалов; потертых ковриков, ламп и кухонной утвари, купленной на блошином рынке в Кроуси. На стенах висели плакаты и рисунки Иззи и ее друзей, матрасы в спальнях лежали на полу, а поцарапанный пластмассовый стол на кухне окружали разнотипные стулья, купленные на уличной распродаже. Мать Иззи пришла бы в ужас от таких условий, но это мало беспокоило девушку. Отцу вряд ли понравилась бы компания ее друзей, но по этому поводу Иззи тоже ничуть не огорчалась.

В ее представлении Уотерхауз-стрит была образцом совершенства, к которому должно было стремиться всё общество. Возможно, поэтому, когда грубая реальность внешнего мира затронула их жизнь, Иззи восприняла это как предательство.

— Произошло ужасное событие, — сообщила Кэти, швырнув свое пальто на свободный стул в кабинке и усаживаясь рядом с Иззи.

Они встретились в ресторанчике «У Перри», расположенном на углу Ли-стрит и Уотерхауз-стрит. Это место пользовалось большой популярностью, так как еда здесь была не только вкусной, но и недорогой. Ожидая Кэти, Иззи зарисовывала людей, стоящих на автобусной остановке за окном, и практиковалась в изображении лиц в три четверти оборота.

— Что случилось? — спросила она.

— Ты помнишь Рашель — подружку Питера?

— Конечно, — кивнула Иззи. — Она обещала позировать мне, когда выберет время. У нее просто замечательное телосложение.

— Да, возможно. Но некоторые люди отнеслись к ее телу вовсе не с художественной точки зрения.

— О чем ты?

— Ее избили и изнасиловали. Три подонка затащили ее в машину на остановке шестидесятого автобуса. Они привезли ее обратно рано утром — просто выбросили из машины и оставили лежать на тротуаре.

— О Господи. Бедная Рашель...

— Меня тошнит от одной мысли, что такие негодяи живут в нашем мире.

Кэти вытащила из стаканчика бумажную салфетку и принялась методично отрывать от нее маленькие кусочки.

— А полиция?

— Что может полиция! Не смеши меня. Только подумать, что ей пришлось пережить...

Кэти отвернулась к окну, но Иззи успела заметить слезы на глазах подруги.

— Полицейские даже не потрудились выразить ей свое сочувствие, — продолжала Кэти, предварительно откашлявшись. — Джилли присутствовала при их разговоре и пришла в ярость, а это о многом говорит.

Иззи кивнула. Она не могла вспомнить, чтобы Джилли когда-нибудь злилась. Порой поддавалась эмоциям, но всегда держала себя в руках.

— А приятель Джилли? — спросила Иззи. — Тот парень, что служит в полиции, — Леонард или Лари, он не сможет ничем помочь?

— Его зовут Луи. Он тоже приходил вместе с Джилли, но он всего лишь сержант и не в силах заставить копов бережнее обращаться с Рашель. Для них это что-то вроде развлечения. В довершение ко всему Луи сказал, что даже в случае поимки подонков их адвокат так замучает Рашель, что ей лучше не появляться в суде. Джилли говорит, что Рашель совершенно подавлена и уже жалеет, что заявила в полицию.

— Но это же неправильно.

— Нет, — покачала головой Кэти. — Это просто чудовищно.

Покончив с одной салфеткой, она взялась за следующую:

— И что хуже всего — так это то, что подобные вещи происходят постоянно. Мы просто не осознаем этого, пока беда не коснется кого-то из знакомых.

— Да, пока не встретишься с пострадавшим лицом к лицу, преступление кажется нереальным, — согласилась Иззи.

— Ужасно, не правда ли? Иззи, мы позволяем таким уродам существовать в нашем мире. Временами мне кажется, что их уже больше, чем нормальных людей. — Кэти выпустила из пальцев последние обрывки салфетки. — Наверно, Лавкрафт был прав.

— Кто это?

— В тридцатых годах был такой писатель. Он рассказывал о многочисленных чужаках, обитающих на задворках нашего звездного мира и стремящихся его завоевать. Они влияют на наше сознание и заставляют совершать подлые поступки, тем самым добиваясь, чтобы их пустили на нашу планету. Чем хуже становится наш мир, тем скорее они добьются своего. — Кэти печально посмотрела на подругу. — Иногда я думаю, что их появления можно ожидать со дня на день.

— Это безумие.

— Возможно. Но ты не можешь не согласиться, что в нашем обществе что-то пошатнулось. С каждым годом подонки отвоевывают у нас всё больше пространства. Лет пять назад тебе бы не пришло в голову опасаться нападения на автобусной остановке. Днем и ночью можно было без страха гулять почти по всему городу, никто даже не думал о таких безобразиях. Мы допустили в наш мир зло, может, не я и не ты конкретно, но если мы не будем против него бороться, то станем его частью.

— Не могу сказать, что верю в существование абсолютного зла, — сказала Иззи. — Я считаю, что в каждом из нас есть всего понемногу, но только наши собственные решения определяют, какими мы будем.

— А ты можешь найти хоть что-то хорошее в тех, кто издевается над детьми? Или в подонках, напавших на Рашель? Ты можешь простить таких людей?

— Нет, — покачала головой Иззи. — Нет, не могу.

— И я тоже, — угрюмо сказала Кэти. — Рашель разрешают посещать только после обеда. Ты пойдешь к ней завтра вместе со мной?

— Завтра у меня только одна лекция. Я освобожусь к четырем часам.

Кэти сдвинула в сторону горку бумажных обрывков и взяла в руки меню. Несколько секунд она изучала список блюд, потом снова опустила меню на стол.

— Мне совершенно расхотелось есть, — сказала она. — Желудок сводит судорогой при одном воспоминании о несчастье Рашель.

Иззи тоже закрыла меню. Она попыталась представить, что пришлось пережить несчастной девушке ночью, а потом еще и днем, когда ее допрашивали, и тоже ощутила тошноту.

— Пойдем домой, — предложила она.

Этой ночью Иззи снился особенно скверный сон. Войдя в студию Рашкина, она обнаружила мертвецов, распростертых на полу среди обрывков ее полотен.

Персонажи картин обрели тела, а потом были разрезаны на куски или сожжены с той же методичной жестокостью, с которой раньше уничтожались полотна.

На рассвете Иззи проснулась, заплакала в подушку и больше не смогла заснуть. В семь часов она уже оделась и отправилась в мастерскую, где обнаружила все свои работы в том же состоянии, в котором оставила их накануне, чего нельзя было сказать о холсте на мольберте Рашкина. Похоже, старый художник продолжал работать еще долгое время после ее ухода.