Слуга отречения - Свенья Ларк

– Это же этот, как его… кокон, да? – спросила она.

– Он самый, – кивнула Пуля. – Ты училась строить его для защиты при падении, но, как видишь, в такую погоду это тоже иногда далеко не самая плохая техника…

Они перешли через мост, и Верена зашагала вслед за Пулей по гранитному тротуару вдоль канала, такому узкому, что идти по нему было проще всего гуськом. Вода в канале, переливающаяся тёмно-синими льдистыми бликами, казалась сумрачной и угрюмой. По правую руку от Верены возвышался огромный величественный строгий собор с зеленоватым куполом. Укутанный в серо-голубую прозрачную вуаль из света прожекторов под бархатно-белым, низко нависшим небом, он отчётливо напоминал ей сейчас какой-то призрак, невесомую, но вместе с тем очень прочную фата-моргану, которая, вполне может быть, просто растает к утру вместе с холодным туманом, таким же серовато-голубым, как лучи этой подсветки.

Верена тряхнула головой и невольно потёрла пальцами виски. «Наверное, это всё последствия слишком частого погружения в мор-фопространство, – вздохнула она про себя. – Или, может быть, последствия слишком стремительных и слишком неправдоподобных перемещений в пространстве реальном. Человеческая психика ведь как-то должна реагировать на такие внезапные перегрузки, верно?»

Девушка никак не могла избавиться от ощущения, что она сейчас находится во сне; весь этот шумный, гудящий, многолюдный город, мерцающий цветными рекламами и время от времени окатывающий её брызгами воды с высоких карнизов, казался в сумерках каким-то неотчётливым, зыбким и странно похожим на мираж. Её непреодолимо тянуло разглядывать человеческие силуэты в смутных тенях, качающихся вокруг уличных фонарей. Вот они, кажется, внимательно смотрят сверху жёлтыми зрачками далёких окон в старых мансардах, крадутся рядом… того и гляди, не станет вокруг прохожих – и услышишь эхо чужих шагов вместе с собственными, или увидишь на стене противоположного дома две тени вместо одной и будешь отчаянно убеждать себя в том, что это всего лишь фокусы освещения…

Верена снова ощутила, как у неё мучительно заныли запястья. Кто его знает, что ещё может оказаться реальным в этом ставшим вдруг донельзя непрочном мире…

– Так вот, Верочка, – продолжила Пуля, поворачиваясь к Верене, когда они снова смогли идти бок о бок. – Тебе ведь не покажется странным, что ни одна армия мира, если начнётся война, не предпочтёт тех, кого загнали туда силой, тем, кто пошёл на неё осознанно? Так вот и тули-па по большему счёту неинтересны принуждённые. Так что решения человек всегда принимает сам… Но ведь никто и никогда не в силах всю жизнь принимать только верные решения, пойми. Жизнь так непрозрачна иногда, а человек, знаешь ли, – это всего лишь человек…

Сумерки постепенно делались всё гуще, укрывая блестящую от луж улицу тонким покрывалом, которое у самой земли ловили и держали на себе цветные огоньки высоких изогнутых фонарей и автомобильных фар. Они перешли через узкий пешеходный мостик с ажурными перилами, который с двух сторон охраняли фигуры гигантских чёрных грифонов с мощными лапами и словно бы светящимися, переливающимися в тусклом вечернем свете позолоченными крыльями. Верена поймала себя на мысли о том, что, если она сейчас вдруг увидит, как все четыре крылатых силуэта разом отрываются от земли и стремительно взмывают в небо, она, наверное, почти не удивится этому.

– …а тули-па между тем вовсе не дураки, знаешь ли, – задумчиво продолжала Пуля, неторопливо шагая по звонким тротуарным плиткам. – Они предлагают лишь то, чего человеку больше всего не хватает, когда ему страшно или плохо… когда он ослаб, когда опустил забрало. Ничего не требуют… Сначала. Сперва. То есть даже не предлагают, нет. Как можно предлагать человеку самое себя? Может быть, просто показывают. Показывают одну из дорог. Может быть, приглашают.

– Приглашают воевать против человечества? – недоверчиво спросила Верена.

– Ты знаешь, существует одна такая история, – задумчиво сказала Пуля. – Может быть, она тебе даже знакома. Про человека, который жил в этом вот городе, – как раз, кстати, где-то здесь недалеко и жил, где мы с тобой сейчас идём… И этот человек всех окружающих пытался делить на дрожащих тварей и на имеющих право убивать. Так вот, понимаешь ли, тули-па считают себя такими имеющими право. Они не относят себя к человечеству. Оттого и действительно перестают быть людьми иногда – иногда даже в прямом смысле слова, физически. – Пуля остановилась перед входом в один из домов, коснулась магнитным ключом исцарапанного домофонного замка и со скрежетом толкнула тяжёлую железную дверь. – Это ведь многим кажется страшно заманчивым, знаешь ли – считать, что все остальные, кроме тебя, не достойны… ничего. Они же все искренне верят в то, чем живут, понимаешь? Для них просто нет… не существует другой реальности.

– Значит… – задумчиво сказала Верена, всё выше и выше поднимаясь вслед за спутницей по гулкой каменной лестнице с выложенными мозаикой пролётами и рассеянно ведя пальцами по узорчатым чугунным прутьям тяжёлых перил. – Значит, если мне в жизни пока всего хватает, то…

– То им нечего тебе предложить, – кивнула Пуля; её голос неожиданно отразился эхом от холодных тёмно-серых стен. – До поры до времени нечего… Но тебе только двадцать лет, Верочка. Жизнь очень, очень изменчива, а ты теперь бессмертна – помни об этом всегда. Главное, никогда не забывай о том, кто ты есть. Осторожно, береги макушку, здесь низкая дверь…

Пуля, подсвечивая себе мобильным, провела её через тёмный, заваленный старым тряпьём и какими-то досками и припахивающий затхлостью чердак, и Верена вслед за ней осторожно выбралась через слуховое окно на плоскую серебристую крышу.

Снизу доносился приглушённый шум автомобилей, тени которых растворялись в бархатисто светящейся вечерней дымке, помигивая на прощание красными фарами тормозных огней. Щурясь от вновь беспощадно треплющего волосы сырого ветра, девушка замерла и заворожённо обвела взглядом бесконечные тёмно-красные и серые крыши с россыпями широких печных труб, золотисто мерцающую в вечернем сумраке исполинскую темную громаду собора с фигурами каменных ангелов, окруживших его высокую колоннаду, призрачный, ажурно-зелёный, с высокими узкими окнами купол другого собора, мимо которого они только что шли, и похожие на гигантских кузнечиков строительные краны у самого горизонта, там, где валил в небо дым от выглядящих отсюда совсем крошечными заводских труб…

Темнеющее небо над головой казалось совсем близким, и когда Верена запрокинула голову, она почувствовала, что у неё закружилась голова. Пуля взяла её за руку, и на девушку вновь накатил непреодолимо щемящий трепет от осознания того, что сейчас она опять сможет окунуться в эту пушистую небесную перину, хранящую в себе весь собранный за день солнечный свет, и почувствовать ладонями прикосновение чего-то мягкого и бархатистого, и дышащего, и