Мощи святого Леопольда - Борис Вячеславович Конофальский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Агнес вошла в покои, где полураздетая Брунхильда, напевая, подшивала подол исподней батистовой рубахи. Агнес встала рядом, всем своим видом показывая раздражение. Хильда не могла не заметить этого, а заметив, спросила с вызовом:
– Чего?
– Господин нас с собой брать не хочет, без нас поедет, – сказала Агнес.
– Ой, да нехай катится, – с заметным раздражением отвечала Брунхильда. – Хоть отдохну от него. А то одни запреты, я ему жена, что ли? Денег оставит-то нам?
– Он едет в чумной город, он там сгинет, – зло сказала Агнес.
– Да откуда ты знаешь? – язвительно спросила красавица.
– Знаю.
– В шаре своем видела?
– Видела.
– Так скажи ему.
– Говорила – не слушает! – заорала Агнес. – Упрямый он.
– Что ты орешь-то? – разозлилась Хильда и, откинув шитье, вскочила. – Чего разоралась, дура блаженная?
– Я не блаженная! – злилась девочка. – Это ты шалава трактирная.
– Да хоть и так, – Хильда встала руки в боки и с улыбочкой, – зато не косоглазая.
– Зато беззубая! – крикнула ей в лицо Агнес.
И едва не получила пощечину. Но Брунхильда сдержалась. Села на кровать, взялась за шитье. Агнес устроилась рядом и начала новую атаку:
– Он там сгинет.
– Да и ладно, – холодно уронила красавица.
– Мне-то не ври, – Агнес смотрела на нее пристально, – знаю я, что ты его все время ждешь.
– А чего мне его ждать, он мне не ровня. И раньше был не ровня, а теперь и подавно, – девушка начала шить, да уже не шилось ей, – ему и раньше дочки баронов грезились, а теперь и вовсе принцесс подавай.
– Хильда, – Агнес притронулась к руке красавицы, – сгинет он там без нас. Куда пойдешь, когда одна останешься?
– А что делать-то? Ты скажи. Упросить его?
– Не упросим мы его, не возьмет он нас в чумной город. Мы сами поедем, следом за ним.
– Сами? Да на чем же?
– На пекаре твоем. Он от тебя совсем сомлел, – говорила Агнес с едва скрываемой завистью, она тоже становилась взрослой, – телегу с лошадью наймем, а пекарь твой с нами поедет. Поговори с ним, поедет, сможет?
– Поманю, так пешком побежит, – надменно сказала Брунхильда и, отбросив шитье, стала расчесывать волосы. – Сегодня придет – и поговорю.
Агнес кивала:
– Пообещай ему, что давать ему будешь всю дорогу, что он с нами будет.
– Да уж не учила бы ты меня, – высокомерно заявила красавица.
– Нет, ты ему пообещай, – настаивала Агнес, – а то не согласится.
– Ладно, ладно, – сказала Хильда, лишь бы девочка отстала.
А та сидела рядом, смотрела, как красавица расчесывает волосы.
– Ну чего еще-то? – спросила Брунхильда, подвязав свои роскошные волосы лентой.
– Надо будет взять у господина стекло, – твердо заявила Агнес.
– Так я и знала, а говоришь, что ты не блаженная, а ты блаженная, только и думаешь, как в шар пялиться. А потом придется валяться без сил день с ночью. А глаза твои косые будет ломить… Вот не плачься мне потом.
– Да дура ты, я для дела. Только чтобы знать, что с господином случится. И с нами. И с тобой.
Брунхильда помолчала. Потом сказала:
– Ну так иди да возьми, он целыми днями шастает где-то. В покоях его никого. Чего проще-то.
– Боюсь я, – покачала головой девочка, – вдруг поймает или прознает как. Накажет или выгонит.
– А меня не накажет?
– Да кто из мужиков тебя-то накажет? У них для тебя только одно наказание – ляжки тебе раздвинуть. О том только и мечтают, – усмехнулась Агнес.
Брунхильде польстили эти слова, она помолчала для важности и потом сказала:
– Ладно, возьму для тебя шар.
– И с пекарем поговори, – напомнила Агнес.
– Поговорю. – Красавица скинула рубаху из полотна, стала надевать батистовую, потом глянула на девочку. – А что ж ты свой батист не носишь?
– А мне и не перед кем, – отвечала Агнес.
Все завертелось, дела пошли, деньги улетали с неимоверной быстротой. Несмотря на свою прижимистость, Волков не жалел их.
Отряд собрался немалый, пришлось докупить пару телег и четырех меринов, только после этого он смог взять все, что считал нужным. Бочки с уксусом и сарацинской водой, провиант для людей, фураж для лошадей, дешевые рабочие перчатки и рукавицы, которые монах с попом скупили аж сорок пар. Он тратил свои деньги, хотя не получил еще письмо от епископа, который благословил бы лишние траты и дал обещание их возместить. Даже если бы епископ не возместил их, кавалер не расстроился бы сильно. Он был уверен, что в случае успеха вытрясет из епископа деньги. А в случае неудачи… Он все время думал о неудаче. Эта мысль приходила к нему с пробуждением, изводила весь день и не покидала, пока он не засыпал. Он все время вспоминал солдата из отряда корпорала Литбарски и его слова о чуме. Тот солдат был прав.
С чумой Волков соприкоснулся лишь мимоходом, во время южных войн, она быстро прошла мимо него на север, выжгла, засыпала трупами один портовый город и ушла. Его рота вошла в тот городок, чтобы в порту принять с корабля ядра, и порох, и картечь, необходимые для осады. Город был тих и пустынен, и даже весеннее солнце не избавляло солдат, шедших по нему, от гнетущего ощущения смерти. Это ощущение начиналось с запаха. Неистребимый, не выдуваемый весенним ветром запах мертвечины, старой падали, что клубился вокруг черных пятен на мостовой и черных луж, над которыми роились мухи. Молодой солдат Ярослав Волков уже давно знал этот запах, так воняли рвы у крепостей, переживших штурм, или большие поля под солнцем, где недавно еще насмерть рубились люди. Но под крепости и на поля сражений нобили сгоняли мужичье, чтобы похоронить мертвых. Непримиримые враги устраивали на время похоронных работ перемирия, а тут никто мертвых не хоронил, и они лежали неделями в домах и на улицах, превращаясь на солнце в скелеты и черные зловонные лужи, в которых пировали тысячи разнообразных червей.
И тут солдаты увидали того, кто убирал мертвецов в этом городе. На одной из улочек, что пересекала главную дорогу, стоял приземистый человек. Был он в кожаном переднике до земли и с лицом, замотанным тряпкой до глаз. Человек глядел на солдат, а его руки в огромных рукавицах сжимали палку в восемь локтей с большим крюком на конце. Перед ним, на мостовой, лежал труп в грязной, с черными пятнами, одежде. Убирающий мертвецов был худ, но его багровая с буграми и кровоточинами шея оказалась примерно толщиной с
