Три месяца, две недели и один день (СИ) - Шишина Ксения

***

— Привет ещё раз. Ну, ты готова? Собралась?

Я вхожу в квартиру, как только различаю звук отпираемой двери, и прикрываю её за собой, пока Лив, ничего не говоря, странно отворачивается от меня и, лишь прикоснувшись к стене, будто для опоры, наконец отвечает мне:

— Да. Только подожди одну минутку.

— В чём дело? — мы не опаздываем, и времени у нас даже больше, чем просто с запасом, так что небольшое ожидание не сыграет отрицательной роли. Но мне банально хочется понять, что здесь происходит, и почему голос, с которым накануне вечером всё было в полном порядке, невзирая на то, что можно охарактеризовать, как ссору, сейчас звучит, как больной, простуженный и пессимистичный. Если бы Лив выходила куда-нибудь уже после моего отъезда, я бы знал об этом от телохранителя, но он не звонил, так что вывод, что подхватить бактерии и микробы на улице или ещё где-нибудь она вряд ли могла, напрашивается сам собой. Так что в таком случае здесь не так? Я стал невольным участником игры, правил которой даже не знаю?

— Ни в чём. Всё в порядке. Просто можешь немного помолчать? — но я не могу и, невзирая на просьбу, дотрагиваюсь до слегка сгорбившейся спины взволнованным движением, ощущающимся, как молящим об ответе и правде вместо глупых и нелепых отговорок, которые пользы никому не принесут:

— Прости, но нет. Давай же, скажи, что с тобой, — она вроде не обиженная и не сердитая, но всё равно какая-то непонятная и скрытная, даже больше, чем обычно, но я хочу, чтобы у нас всё было в относительном порядке. И, возможно, готов пойти ради этого на всё, что угодно, исключая разве что шантаж и другие варианты морального насилия. — Не заставляй меня спрашивать снова. Пожалуйста, Лив.

— Просто голова что-то закружилась. Но это пройдёт.

— Откуда такая уверенность? Это что, не впервые?

— Нет.

— Ты резко встала?

— Нет. Вовсе нет.

— Тогда что?

— Наверное… Наверное, я просто голодная.

— Голодная? Ты ещё не ела?

— Ела, но не особо.

— Так, ладно. Давай ты сядешь, а я принесу тебе воды, — я усаживаю Лив на чёрный кожаный пуфик, убеждаюсь, что, привалившись телом к стене, она не собирается падать в обморок или что-то подобное, и лишь тогда отлучаюсь на кухню. А вернувшись и присев на корточки, наблюдаю за тем, не дрожит ли правая рука, держащая стакан, пока Лив делает первый и единственный глоток, и спонтанно касаюсь её лба, проверяя, не горячий ли он. Ни судорог, ни повышенной температуры тела не обнаруживается, но посреди всех этих действий, проводя пальцами по шелковистым чёрным волосам, в основной массе перекинутым на левое плечо, я оказываюсь пойманным с поличным на пристальном разглядывании и особенном внимании.

— Почему ты на меня так странно смотришь?

— Разве? — я не думаю, что смотрю на неё как-то иначе, чем когда мне случалось переживать по поводу благополучия своей жены в период нашего брака, а сейчас моё беспокойство почти зашкаливает. Взгляд у меня наверняка соответствующий, но, возможно, для Лив я снова выгляжу нелепо, несолидно и просто по-дурацки. Ведь не далее, как вчера, она на полном серьёзе и прямо в лицо назвала меня смешным. Думать об этом до сих пор неприятно и больно. Но не из-за удара по самолюбию. Просто нам было хорошо вместе, а она взяла и всё испортила. Впрочем, здесь всё гораздо сложнее. Ведь разрушен не один вечер, а целая жизнь. И моя тоже.

— Со стороны ведь виднее. Ты так не считаешь? — я считаю, что мне не нравятся круги вокруг твоих глаз, будто ты плохо спишь или поздно ложишься, или всё это одновременно, но говорить об этом не собираюсь. Потому что ты наверняка обидишься, пусть и отличным от других людей способом, и скорее посчитаешь мои слова оскорблением, чем признаком, доказывающим то, как я волнуюсь лично о тебе, а не только о ребёнке.

— Ну предположим, что я удивлён из-за твоей откровенности. Мне казалось, что ты скорее откусишь собственный язык, чем в общении со мной признаешься в том, что тебе из-за чего не комфортно.

— И как это понимать? Ты что же, хочешь поговорить по душам?

— Почему бы и нет?

— Потому что мы особо никогда этим не занимались.

— Возможно, в этом и проблема. Мы не те люди, что посвящают часы напролёт, рассказывая друг другу о том, как прошёл их день, да мне и не нужно столько времени, но нам стоило быть более искренними и открытыми. Хотя бы друг с другом.

— Какой смысл обсуждать это сейчас? Наш брак закончился, Дерек. Нечего изображать то, чего нет.

— А ты в принципе не можешь быть проще?

— Быть проще? — Лив вращает по-прежнему наполовину полный стакан, и в этом нет ничего особо захватывающего, но вот на её лице появляется ироничная улыбка, и это, надо признать, выглядит интригующе. — Забавно, что именно ты заговорил об этом, учитывая, что, когда вчера я предложила не делать великого дела из банального секса, ты предпочёл одеться где-то за пределами этой квартиры, лишь бы… Не знаю, что уж конкретно тобой двигало, но теперь мы знаем, что сбегать ты умеешь.

— Сбегают только те, кто страшатся ответственности, а я просто ушёл. От тебя. Разница очевидна.

— Да неважно. Факт в том, что ты не проще меня.

— Ты всё ещё думаешь не о том.

— А ты отныне за целомудрие? — ей явно нравится провоцировать меня, дразнить и искушать, но поддаться значит выказать слабость и потерпеть поражение, так что лучше всего молчать и не отвечать, потому что я не давал обет безбрачия и при правильной атмосфере, настроении и ауре легко могу не устоять. И, объективно говоря, это будет не впервой.

— Тебе лучше?

— Вот теперь ты фактически сбегаешь. Увиливая от неудобного вопроса. Так ты что, действительно этого хочешь? Чтобы я так или иначе разоткровенничалась? Вспомнила что-то ещё из прошлого, о чём никогда тебе не говорила, хотя, возможно, и была должна, или просто поделилась новыми подробностями своей жизни до тебя?

— Может быть, позже, — в другой обстановке и тогда, когда ты меньше всего будешь этого ожидать, чтобы я смог застать тебя врасплох и не оставил ни единой возможности выкрутиться, — так тебе лучше или нет?

— Да, лучше.

— Тогда вставай, и поехали.

— И вот так ты уже больше не трогательный юноша, которым казался всего минут назад. Не знаю, к чему притворяться и играть какую-то роль, если твоя истинная суть рано или поздно всё равно берёт верх.

— Моя истинная суть?

— По отношению ко мне теперь ты всегда будешь несколько груб, беспощаден и строг, — мы встаём, оставляя стакан стоящим на полу, и выходим из квартиры, чтобы спуститься на лифте в подземный паркинг, где я оставил свою машину. Вероятно, эту тему можно развивать бесконечно и долго спорить по поводу того, кто же здесь жесток, но я сохраняю стойкое молчание, ведь не думаю, что Лив знает, о чём говорит. За последнее время я не сказал ей ни единого реально дурного слова. Если она воспринимает что-то именно в таком ключе, это не значит, что я солидарен и вижу всё точно в тех же эмоциональных тонах. Но иногда, позволив себе лишнее, было бы здорово услышать, что ты перегнул палку и обидел любимого человека. Хотелось бы мне, чтобы в прошлом она говорила со мной, даже если я и не относился к ней вызывающе, и какие-то отрицательные чувства и ощущения были связаны со мной в самую последнюю очередь. Но и сейчас тоже по-идиотски хочется. — Я не уверена на все сто, но, по-моему, ты едешь не туда. Что показывает навигатор? — замечает Лив спустя уже приличное количество времени, когда мы уже достаточно долго находимся в пути, и если отталкиваться от оговоренного пункта нашего назначения, то она, безусловно, права, и всё-таки ошибки здесь нет.

— Он мне не нужен. К тому же мы уже приехали, — я сворачиваю на парковку перед кафе и заглушаю двигатель, — пойдём, поедим, — но Лив не двигается и, кажется, лишь глубже оседает в переднем пассажирском кресле:

— Нам нужно быть не здесь, а в другом месте.

— То есть ты уже не голодная? — я знаю, что это не так, потому что слышал неоднократное урчание в её животе, и вообще не понимаю, что тут обсуждать.