Стая - Ольга Григорьева

– Не вру, – пробормотала чуть слышно. Ее взгляд отчаянно заметался по лицам, остановившись наконец на лице Избора.

Девка молчала, а глаза будто молили княжича о помощи. Вспомнился почти такой же взгляд – отца, стоящего на пристани…

Княжич отвернулся, уставился на стоящий поодаль силуэт Вадимова драккара. Воевода решил не подходить к скучившимся кораблям – и без того их в проливе набилось, что сельдей в бочке. Остановился поодаль, ждал. С поднятых весел в реку капала вода, оставляла на ряби разбегающиеся круги. – Врет, не врет, а что делать будем? – пискнул из-за спины Бьерна Энунд. – Девка твоя, тебе и решать.

Бьерн оглядел девчонку, отпустил ее подбородок:

– Девку я отпускаю. Сбрось ее в воду поближе к берегу – пусть идет, куда хочет.

Айша отступила от него, прижалась спиной к мачте, обхватила ее обеими руками. За спиной Избора неодобрительно зацокали языками вой. Жалели девчонку – дом был еще близко, и еще не стерлись из памяти лица зазноб, сестер, дочек. Мерещились в незнакомой девке знакомые черты. Да и любой понимал – до берега девка доплывет, а куда ей идти-то? Тут земли глухие, сплошь болота да зверье – и пары дней не продержишься в одиночку. Но спорить с варягом никто не собирался, Его добро – его и воля.

– Я, Бьерн, твоему слову не враг, – вдруг осторожно начал Энунд. Его сухое лицо заострилось, глаза сузились, пальцы рук утонули за широким поясом. Избор знал повадки Мены с детства – старик что-то замышлял. Скользил лисом вокруг урманина, ластился. – Но к чему от своего добра без выгоды отказываться?

Его вкрадчивый голос разбудил дремлющий ветер. Тот взъярился, ударил порывом в борт расшивы, загудел в досках, подтолкнул Избора в спину, словно что-то требуя.

– Живой товар – тоже товар. И худой товар – тоже товар. Нам все одно – с Белоголовым торг за княжну с княжичем вести, а ведь и такое бывает, что щука плотицу пропустит, а за уклейкой погонится… – негромко ронял слова Энунд.

Все ж недаром его нарекли Меной – в любом деле старый хрыч искал выгоды. Уж и чужое добро норовил пристроить без убытку. А ведь была в его речах толика правды – вдруг Белоголовый, помимо тех богатств, что лежат в квартердеке, пожелает живое на живое сменять?

Бьерн раздумывал. Рассматривал стоящую пред ним девчонку, молчал. Ветер трепал рубаху на его широких плечах, путался в темных косицах.

– Что думаешь, князь? – повернулся варяг к Избору.

От неожиданности у княжича перехватило горло. Ждал, что когда-нибудь Бьерну придется назвать его князем, как-никак варяг вместе со всеми приносил ему клятву верности пред походом, но не ожидал, что так скоро да по такому поводу…

– Тебе сестру с братом выручать. Коли думаешь, что нужна будет Айша тебе для твоего дела, – бери ее, а нет – тут ее оставим, – ветряными всплесками бился Избору в уши голос Бьерна.

Избор попробовал ответить, но вместо этого хрипло закашлялся, поперхнулся словами. Прокашлявшись, решил:

– Любой товар в торге не помеха.

– Что ж, твоя воля, – Бьерн кивнул Слатичу. Тот схватил девку поперек живота, легко оторвал от мачты – она лишь пискнула, заболтала в воздухе ногами и руками. Рваный ворот оголил ее плечо почти до лопатки. Из-под разорванной ткани показалось крупное родимое пятно – черное с неровными краями и тут же исчезло в рассыпавшихся по спине и плечам темных волосах.

– Принимай, князь, свой товар! – гаркнул Слатич, перебросил девчонку через борт княжьей расшивы. Та неловко упала на палубные доски, вскрикнула. Но Избор даже не взглянул на нее – смотрел на замершего возле Слатича варяжского хевдинга. Что-то случилось с Бьерном, когда Слатич вскинул девку на плечо, – именно тогда варяг вдруг замер, уставился на брыкающуюся девчонку, наморщил лоб, будто припоминая нечто очень далекое. Губы варяга шевельнулись, на лицо набежала тень, словно затмила его крылом пролетающая над головой птица. Избор даже глянул наверх, ожидая найти в небе нежданную чайку. А когда вновь поглядел на Бьерна, то увидел лишь его спину – варяг перебегал по веслам на свой снеккар…

На третий день корабли вошли в Эресунн[81]. Перед тем Бьерн и Энунд долго спорили, каких берегов лучше держаться – островных, где в Иса-фьорде строили свою крепость йомсвикинги, или гаутских, где над гаутами[82] сидел конунгом Расти Воронье Гнездо. Бьерн советовал держаться гаутов – Расти был стар и уже давно не ввязывался в битвы. К тому же гауты были слишком заняты обороной своих болот от свеев[83] и редко выходили в море. Энунд, наоборот, твердил, что обычный путь лежит близ берега Йотланда[84], течение там слабее, пролив глубже – зачем пытать судьбу: пересекать Эресунн и садиться на болотистые мели гаутов? А ежели они, как часто бывало, еще и затопили вдоль берега корабли, чтоб перекрыть подступы к своим землям?

В спор ввязался Вадим, поддержал Бьерна.

Вадим почти всегда поддакивал Бьерну, словно тот ошибиться не мог вовсе. Может, поэтому Избор решил прислушаться к речам Энунда. По велению княжича корабли взяли курс ближе к Йотландским берегам.

Эресунн – пролив неширокий, а травень да изок[85] – самые судоходные месяцы. Дважды навстречу альдожанам попадались корабли данов[86]. В первый раз это был небольшой торговый караван из трех судов. Две груженные товарами баржи шли под охраной одного-единственного драккара. Щиты на борту драккара белели внутренней стороной – караван был мирным.

Самый быстрый из альдожской флотилии – снеккар Бьерна – вырулил из-за тесно прижавшихся друг к другу расшив, направился к встречным судам. Корабль Вадима остался при расшивах. Свободные от, гребли воины на всякий случай приготовили оружие, присели за бортами. Снеккар вплотную подошел к датскому кораблю, сомкнулся с ним бортами, постоял немного. Затем на корме снеккара махнули белым полотнищем – опасности не было. Рассчитывая, что Бьерн догонит, суда неспешно двинулись дальше.

Избор стоял на носу своей расшивы, любовался окружающей красотой, Вода в проливе была чистой, темно-синей, барашки волн закручивались белой пеной, лизали поднимающиеся неприступными стенами островные скалы. На скалах, в черноте трещин зеленели корявые деревца, тянулись к свету, норовя одолеть отвесный подъем. Поверху камни были серыми, зато ниже зеленой дымкой их окутывал мох, местами переходил в седину, словно упреждая случайного путника: «Я здесь уже многие и многие годы, с того мига, как корова Аудумла вылизала первого прародителя людей славного великана Бури, а ты всего-навсего мелкая букашка, кои тьмой проползали мимо моего владычества и исчезали в вечности, как исчезнешь и ты… »[87].