Серьезные люди - Фридрих Незнанский

— Срочно ко мне. Погоди, ты куда Плетнева своего отправил?

— А что? — встревожился следователь.

— Когда я спрашиваю, отвечать! — рявкнул прокурор.

Меркулов услышал и улыбнулся: знакомые дела…

— В «Бутырки», Георгий Авдеевич.

— Ко мне! — Он бросил трубку и взял городскую: — В «Бутырки» его отправили, ИЗ номер два.

— Понятно. Значит, я хочу попросить вас учесть следующее. Мне хорошо известны хитрости отдельных следователей. Например, кинуть упрямого, не желающего сознаваться подозреваемого, а не обвиняемого, как в данном случае, в «пресс-хату», чтобы с ним поработали уголовники. Если у вас проходит именно этот вариант следственных действий и вы не сможете доказать виновность подозреваемого Плетнева, сочувствия я проявлять не стану. Спокойной вам ночи…

В трубке пошли короткие гудки, а прокурор все держал ее, пока не открылась дверь и не появился Никишин.

— Ну, — сказал Ясников, — где твои бесспорные улики по Плетневу?

— А с чего это вдруг возник вопрос, Георгий Авдеевич? — забеспокоился следователь.

— Тебя не это, Никишин, должно интересовать, а то, что если утром завтра у меня на столе не будет конкретного подтверждения фактов, указанных в постановлении и на основании которых произошло задержание подозреваемого, — последнее слово Ясников произнес по складам, чтобы до Никишина дошло, — то простым объяснением ты не отделаешься. Меркулов мне предъявляет факты, о которых был обязан сообщить мне ты! И если он уже заявил, что не станет проявлять сочувствия к нерадивому следователю, то можешь себе представить, как отнесусь к твоему расследованию я. Что у тебя добавилось, кроме этого задрипанного удостоверения, о котором ты докладывал, когда явился за постановлением?

— Завтра утром проводим следственный эксперимент на месте происшествия! — бодро доложил Никишин, но сердце екнуло.

— И на что ты надеешься?

— У него нет алиби.

— А если будет? — холодно спросил Ясников.

— Тогда… — Никишин поиграл бровями. — А на нем уже висит двойное убийство. Значит, он способен… — И замер под ледяным уже взглядом прокурора.

— В «пресс-хату» его сунул?

— Понятия не… имею… Георгий Авдеевич, — Никишин почувствовал, как становится холодно его спине.

«Опять этот проклятый Меркулов! Да что ж это творится?! Ну неужели он…», — даже про себя не желал произносить имя «серьезного» человека следователь, чтоб по нечаянности не сорвалось с языка.

Сама история была, в общем, достаточно банальная. Взялся помочь, посодействовал, получил неплохой гонорар и… подсел. На крючок. Как в анекдоте про корову, кошку и воробья. Замерз воробышек, упал на дорогу. Корова шла мимо и кинула на него теплую лепешку. Он согрелся и высунул головку наружу: «Чирик-чирик!» А его увидала кошка, вытащила и съела. Отсюда три вывода. Первый: не тот тебе враг, кто тебя с дерьмом смешал. Второй: не всяк тебе друг, кто из дерьма вытащил. И третий, самый главный: попал в дерьмо, не чирикай!..

Вот и получается теперь, что «чирикать», ну, никак нельзя… А с уликами — туго. И с «пресухой» может получиться неприятная история. Что, если этот Плетнев в самом деле хорошо знаком с Меркуловым? И не врал? В общем, вся надежда теперь только на следственный эксперимент. На отпечатки пальцев, на прочее. Правда, Плетнев чего-то говорил, что был у братьев накануне, но это — недоказуемо. Они ж — покойники оба. А если у него действительно найдется алиби, тогда на что надеяться? Может, поторопился со своими выводами?

Неприятно себя почувствовал Никишин. Разные мысли лезли в голову. И первая из них: «А может, как-то „скооперироваться“ с этой его „Глорией“? И пусть они ищут, доказывают… А ты сам — и при деле, и в стороне. Как бы. Ведь если не Плетнев, тогда есть другой убийца? И его все равно надо искать. А что Плетнев посидит, так можно иначе вопрос поставить: специально сделано, чтобы преступник успокоился и выдал себя. Хитрость, мол, такая… Тогда — что? Наверняка завтра придут из „Глории“. Он и про адвоката говорил еще. Вот и не надо им мешать, пусть доказывают невиновность задержанного, а сами тем временем ищут убийцу. Глаз с них не спускать — вот что важно! Выйти на преступника ноздря в ноздрю с ними! Тогда будет полное торжество справедливости. А перед этим Плетневым извиниться потом, как два пальца… Подумаешь, цаца, двоих-то он все равно зарезал? То-то и оно, кого ж другого и подозревать в подобной ситуации? Такую свою позицию можно объяснить.

Значит, надо быть готовым к неожиданностям и глаз не спускать с этой «Глории». И при «свиданках» лично присутствовать: преступление совершено особо опасным способом, поэтому и следователь может присутствовать. Вот так, обложить их со всех сторон…

Мысли летели быстро. Никишин поднял глаза и увидел колючий, испытующий взгляд прокурора. Ах, ну да, насчет «прессухи»… Конечно, куда он сказал, туда и сунули. Многие прошли через подобное «исправление», и — ничего, все живы и здоровы. Да и не мчаться же туда под конец дня! Бог даст, обойдется, а завтра перевести его в другую камеру. Этот Плетнев не из тех, кто молча поддастся на угрозы. А контролеров предупредить можно и по телефону, чтоб бесчинств в камере не допустили. Поучить немного, чтобы стал помягче, — это никогда еще делу не вредило…

«А этот чего смотрит? Будто ждет, что Никишин прямо сейчас начнет каяться… Нет, рано еще»…

— В общем, я понял, Георгий Авдеевич, — стараясь быть спокойным, сказал Никишин. — А насчет «пресс-хаты» я сегодня проверю. Может, и сунули по ошибке, но это не моя инициатива. Двойное ж убийство, да еще и за горбом — то же самое! А ментов, я вам скажу, ни в какой камере не любят.

— А он разве бывший мент? — удивился прокурор.

— Да они у себя в агентстве все через милицию прошли, это ж всем известно.

— Ну, не знаю, смотри сам, тебе собственной головой отвечать, — вздохнул прокурор. — Ладно, иди…

Глава шестая Следственный эксперимент

Не первая это была камера в жизни Плетнева.

Четыре года назад, во время следствия по делу об убийстве двух молодых людей, которых он, как было объявлено адвокатом этих негодяев-насильников и убийц, «принял за убийц своей жены, что было не доказано во время суда над ними», попал в тюремную камеру, он понял, что это другой мир. Мир со своими собственными правилами и законами, своей иерархической лестницей и особыми отношениями между «сидельцами», которые могли годами ожидать, когда по их делам начнутся судебные заседания.

Это у него было «ясное дело», чего он и не скрывал. Рассказал на следствии, как отыскал парней, как вытряс из них души, и они были вынуждены сознаться, причем он потребовал подробностей, и они совпали с фактами, которые получило следствие при обнаружении трупа молодой женщины с многочисленными ножевыми проникающими ранениями по всему телу. Они не убивали ее, а мучили, убивая. И Антон «по-свойски» расправился с обоими, потребовав написать каждого подробно о своем преступлении. И тем не менее… Суд, вероятно, под воздействием «общественности», забыл о страшной смерти жены Антона, не принял его доказательств — признаний виновников убийства, и счел их написанными под «чудовищным давлением» со стороны Плетнева. То есть фактически оправдал-таки посмертно убитых мерзавцев. Даже «состояние аффекта», на котором настаивал адвокат Антона, не учли, и Плетнева приговорили по признакам статьи 105-й УК РФ к пятнадцати годам лишения свободы в ИТУ строгого режима.

Ну, дальше там все пошло иначе. Под градом веских доказательств Турецкого, «поднявшего» это дело и добившегося-таки его пересмотра в суде, «строгий» приговор, как говорится, «переиграли» на «психушку», что, по убеждению Плетнева, было еще хуже. Но и это — тоже совсем другое дело, мало ли, что и как сложилось потом. Главное было в другом. В камере, где он сидел в ожидании дейст—вительно скорого суда, к нему относились с опре—деленным почтением. За ним, как уже было известно сокамерникам, — а в тюрьме ничего скрыть нельзя, — стояли и Африка, и «горячие точки», стояла суровая воинская служба там, за кордоном, где человек мог рассчитывать только на свои силы, ну, и товарищей. Государство-то в случае пленения напрочь отказывалось от них, по сути наемников, отобранных Министерством обороны, его Главным разведывательным управлением для активных действий на стороне правительств тех стран, которые считались лояльными по отношению к Стране Советов. Поэтому и двойное убийство, совершенное Плетневым как месть за мученическую смерть жены, заключенные рассматривали, в общем, правильно. Насильников ведь нигде не уважают. А «групповуха» с убийством — это вообще полный беспредел. И, попади те парни в тюрьму, их жизнь могла оборваться задолго до начала судебных заседаний.

Другими словами, и в горе своем безутешном Плетнев «держался на коне».