Чёрная сказка, или История одного королевства - Lars Gert
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Одно государство замкнулось, в паранойе своей дурацкой помешалось на культе победы, хотя прошло уже очень много лет, и было чем иным гордиться; другое, возомнившее себя гегемоном, считало своим долгом вмешиваться в дела иных свободных стран, хотя не имело на это никаких прав.
Преступления становились всё более изощрёнными, а преступники — всё более кровожадными изуверами, оставляющими после себя на память рядом с жертвами какую-либо метку ‒ записку, пуговицу, шарик, игральную карту либо что-то ещё. И вместо того, чтобы при ловле этих изгоев общества, этих ничтожеств сразу же избавляться от них, раз и навсегда, бесповоротно, власти упразднили казнь, наивно полагая, что в темнице эти нелюди исправятся и встанут на другой, более праведный путь. Какая глупость!
Но и это ещё не было самым страшным: меньшие народы, не имея ни стыда, ни совести, ни уважения, ни коленопреклонения, забыв своё место, объединились между собой в один большой, крупный и сильный союз, и вознамерились противостоять народу белому, народу чистому, народу светлому, народу умному. Недочеловеки позабыли, кто именно светоч цивилизации, чьими благами они пользовались сотни лет; в чьих одеждах они ходят и на чьём великом языке они говорят. Захотели поработить они тех, кто отмыл их от грязи, дал знания великие, подарил осознание того, где они в этом мире, и кому служат испокон веков в качестве не рабов, но работников за вполне справедливую плату. Бесстыдники, которые ещё вчера гадили там же, где и ели, захотели свободы, которую у них никто не отнимал, ведь они по-прежнему изъяснялись на своих говорах, чтили исконные традиции и обычаи. Эти нелюди, которые ничего своего не изобрели, стали ломать то, что они не строили — памятники лидерам, героям, полководцам и учёным; амфитеатры, музеи, другие сооружения культа, культуры и искусства. Те, которые издавна служили на благо другого, высшего народа и боялись пикнуть хоть слово, вдруг распоясались, почувствовав слабинку и угасание тех, кто ими верховодил сотни и тысячи лет. А главенствующая раса медленно, но верно редела, словно мирясь с тем, что передаёт эстафету царствования каким-то полу-животным, которые не умеют и не хотят трудиться даже за хорошие деньги, предпочитая сидеть у государства на шее и тянуть с него последнее, тогда как представители народа великого, народа главного вынуждены были платить огромные налоги на содержание этих убогих, поскольку правительства некогда великих стран и держав сами загнали себя в капкан, потакая братьям своим меньшим, всячески им, угождая, назначая солидные пособия, а те и рады растратить это на всякую ерунду. Вместо того чтобы позабыть о всяческих разногласиях и жить в мире, одни стали припоминать не самое хорошее прошлое, требуя реванша; настолько уж злопамятны низшие народцы — то ли дело благородная раса, которая выше этого и стремится лишь вверх и лишь вперёд, не падая столь низко, не имея настолько низменных черт своего характера. Вот и теперь, тая на глазах, остатки цивилизации от безвыходности расширили права тех, кто сам по себе ничего собой не представляет, как скотина без хозяина, как стадо без пастуха. И всё это было печальным зрелищем, ведь некогда высокий народ пал ниц перед какими-то болотными аборигенами и степными кочевниками, у которых напрочь отсутствует понятие «своё собственное жилище». Это было очень большим унижением — вставать на колени перед бывшими рабами и рабынями, разрешая то, чего они не заслужили. Крах и позор…
Впоследствии светлолицый народ и вовсе сгинул, пропал, исчез, растворился среди всех прочих, иных человеческих племён. И некому стало держать в узде те народы, и распоясались они окончательно. И позабыли, как построить хороший дом, и сделать проживание удобным. Некому было изобрести для них те блага и удобства, которые когда-то существовали, и о которых теперь можно было лишь мечтать. Сломался водопровод — чинить некому; сломалась станция — также, не хватало знаний, чтобы всё исправить. Прорвало плотину — где же взять ума восстановить, если ума этого — нет? Ведь они привыкли только пользоваться, а сделать что-то своё — увы, нет. Впрочем, они и делали своё и по-своему; но то, что они делали, совсем не помогало и жизнь не облегчало, потому что они привыкли уповать на сильных мира сего, которых сами же впоследствии и сгноили. Их лень, нежелание совершать какую-либо полезную работу, безразличие к житейским мелочам, постоянный авось вскоре сделали своё дело, и в развитии своём эти народы были отброшены далеко назад. И вот, понастроенные когда-то давным-давно светлоликим людом конструкции тихо себе ржавели десятки и сотни лет, постепенно разрушаясь до основания, а разномастное, разношёрстное племя нелюдей, не знавшее и не желающее овладевать, как это починить, падало всё ниже и ниже, опустившись до уровня скота и стада, потому что не хватало мозгов для чего-то большего и великого. Агония эта продолжалась ещё долго, но неизбежен был конец. В конце концов, они стали собачиться между собой из-за всякой ерунды, как самые настоящие животные, и изничтожили, поубивали друг друга из-за куска мяса, из-за клочка земли, из-за желания обладать одной и той же женщиной, из-за того, что они просто не умели решать всё это по-другому, как-то иначе и более цивилизованно. И вымерло, стихло всё, ибо не было над ними всеми руки бледнолицего пастуха, который бы объяснил, что делать следует, а что — нельзя, ни в коем случае.
— Это страшное, неизбежное будущее; будущее, которое всех ждёт. — Горько произнёс он. — Увы, я не в силах изменить его, но я могу его предотвратить. Испокон веков; сотни, тысячи лет мы правили этим миром. Так было много лет, и так должно быть. Мы не должны отдать наше сокровище, наш уютный рай на поругание.
Немного помолчав, он сказал ещё самому себе:
— Всё изобретено, и нет на карте белых пятен. — Подытожил он. — Неинтересно в мире таком жить. Если то, что я увидел — золотой век человечества, то я — инопланетянин; в гробу я видел такой золотой век. А посему я буду строить золотой век сам, здесь и сейчас.
И вот, появился в королевстве один человек, и начал стяжать
