Круги измерений - Window Dark

… Начало пути не задалось. Прежде всего выяснилось, что в карете с принцессой Виктору ехать никоим образом не положено. Предполагалось, что он будет следовать параллельным карете курсом на самом лучшем коне из дворцовой конюшни, но выяснилось, что Виктор не может даже залезть на вверенное ему средство передвижения. Поэтому отливающий чернотой скакун так и остался при дворце к нескрываемому ликованию всех, начиная от конюха и заканчивая самим королем.

Дорога не радовала. На каждой кочке телега подскакивала и жесткий бортик удовлетворенно набрасывался на ребра Виктора. Постилка оказалась тонкой, слежавшейся, да вдобавок еще и прелой. Пришлось садиться на непокрытые доски, чтобы потом перед принцессой не предстать с пятном на неподобающем месте. Оставалось подпрыгивать, больно опускаться обратно и размышлять о вчерашнем вечере. С ванной, как и со всем, получились проблемы. В словосочетание «горячая ванна» Виктор вкладывал наполненную почти доверху теплой водой посудину, а вовсе не пустой ушат, раскаленный до предела. Пока притащили воду, пока остужали жестяное дно, пока выяснилось, что вода, набранная в посудину, уже даже не теплая, а ледяная, пока снова грели воду, пока искали этот самый ушат, который утащил в сарай заботливый завхоз, никого, конечно же, не предупредив… В общем, в ванну Виктор залез уже глубокой ночью и даже успел там уснуть, что крайне убавило его авторитет среди придворных, которые лихо гарцевали сейчас вблизи кареты. Все радовались жизни, кроме Виктора, втиснувшегося для большей устойчивости среди мешков с провизией. Принцессы не видать, внимания тоже. Единственным существом, которое Виктор страстно хотел увидеть, был богатырь. Ну вот куда он запропастился? И вернется ли? А если бы коробочка помощи уцелела, то помог бы он сейчас Виктору? И каким же образом? Все вопросы естественно оставались без ответов.

Путь оказался недолгим. Очень скоро дорога уперлась в хилую ограду с полуразломанными воротцами. За ними виднелся замок, который был под стать мрачной славе своего нового хозяина. Темные стены неловко накренились. Высокие башни тоже хотели снискать почет и уважение своей Пизанской сестры. Одна из них, не дождавшись капитального ремонта, утратила десяток блоков у проржавевшего края черной конусовидной крыши. Выпавшие блоки, однако, отсутствовали. Или людоед решил, наконец, немного призаняться хозяйством, или бережливые фермеры не слишком боялись своего нового соседа и темной порой утянули громадные камни для собственных нужд. Придворные поскучнели. Наверное, каждого из них грызли сомнения, а только ли принцесс ест людоед? Но все присутствующие поглядывали на Виктора с твердой уверенностью, что в случае чего первым съедят именно эту никому неизвестную персону.

Людоед вышел встречать гостей сам. При первом же взгляде на двух с половиной метрового громилу сразу становилось ясно: такой съест и не подавится, такой сможет. Вслед за грузной тушей тащилась развеваемая ветром борода, длинной чуть превышавшая бороду Карабаса Барабаса после памятной встречи с Буратино у сосны. Глаза настороженно зыркали, но замерли на королевском экипаже. К своему счастью Виктор обнаружил, что грозный великан не обратил на него ни малейшего внимания. Придворные настороженно перешептывались.

Дверца кареты легонько скрипнула и принцесса выбралась наружу. Наверное, она тоже была немного напугана, но по внешнему виду это не смог бы заметить и талантливый психолог. Она галантно улыбнулась хозяину замка, а потом чуть теплее всем присутствующим.

— Вот! — довольно заурчал людоед.

Сделав несколько громадных шагов он в несколько секунд очутился возле принцессы, казавшейся сейчас крохотной птичкой, приземлившейся около почерневшего пня.

— Ну же, герой, действуй! — раздался в правом ухе Виктора свистящий шепот, а спина почувствовала легкий толчок. Чуть развернув голову, Виктор обнаружил рядом с собой знакомого глашатая.

— А что делать? — зашептал ему Виктор.

— Откуда мне знать, — донесся ответ, — Я всего лишь глашатай, а герой ты.

— Угу, — согласился Виктор.

— Тогда иди, — заворчал глашатай, — иди скорее, а то ведь съедят принцессу.

На этот раз толчок выкинул Виктора на несколько шагов из общего строя. Людоед медленно перевел тяжелый взгляд с принцессы на смельчака.

— Ну, — поинтересовался он.

Дальнейшее молчание не поощрялось.

— Не ешь ее, — сказал Виктор как можно жалостливее.

— Это еще почему? — удивился людоед.

— Нехорошо.

— А что я голодный — хорошо? — возмутился людоед.

— Нет, — опустил голову Виктор. Больше умных мыслей у него не нашлось. Потом он понял, что абсолютно все мысли напрочь покинули его голову. Такое положение дел страшно разозлило Виктора, пока он смотрел в черные дыры глаз с тупым покорством.

— То-то же! — радостно заявил людоед и вновь повернулся к принцессе.

— Не смей! — завизжал несостоявшийся герой.

— А что ты мне сделаешь? — проникновенно спросил людоед. Все напряженно смотрели на Виктора.

— Там увидишь, — объяснил Виктор, чтобы не молчать.

Людоед опустил свою тяжелую лапу на плечо Виктора, отчего что-то внутри Виктора испуганно хрустнуло.

— Может мне голову отрубишь? — лохматая голова оказалась напротив Виктора, и тот понял, что людоед никогда не чистил своих страшных, обломанных зубов. Виктор молчал, как пионер, попавшийся с огурцами в руках сторожу на колхозном поле.

— Может сердце вырвешь? — глаза буравили душу Виктора так, что хотелось оказаться за много-много километров от черного замка.

— Может такую песню споешь, что… — волосы бороды больно кольнули кожу шеи Виктора.

— Спою! — заорал Виктор, только чтобы эта ужасная физиономия отодвинулась подальше.

— Отлично! — возликовал людоед. — Тогда не буду. Пока.

Из уст всех присутствующих послышался весьма ощутимый вздох облегчения. Виктор тоже перевел дух. Петь он любил. В первые школьные годы он усердно выводил в общем классном хоре: «Мы ребята-октябрята». Правда, случился в его жизни и творческий перерыв, когда на фестивале третьих классов он позабыл слова песни про хлопок, представляя солнечный Узбекистан. После этого ему доверяли разве что центральные роли. Когда одетые в цветастые шали девочки плавно распевали «Цыгане любят деньги, а деньги не простые, а деньги не простые, а деньги золотые», Виктор изображал того самого финансолюбивого цыгана, молча стоявшего в самом центре сцены, сжимая в вспотевших от волнения руках поводья коня, слепленного из двух первоклассников. Повзрослев, он был реабилитирован и сурово пел среди стоявших по стойке смирно старшеклассников на общешкольном комсомольском собрании: «Ты только будь, пожалуйста, со мною, товарищ Правда.» И сейчас, придя в гости, Виктор любил взять в руки гитару, мастерски проверить каждую струну, поднастроить, извлечь высокую протяжную ноту и поставить нежный инструмент на место, потому что играть на нем так и не научился.