Заметки парашютиста-испытателя - Василий Романюк

Первый период нашей жизни в лагере проходил под строгим наблюдением и руководством врачей. Мы набирались сил для выполнения предстоящих серьезных прыжков. Обычно день начинался физической зарядкой, затем купанье, плотный питательный завтрак, двухчасовой отдых и специальные упражнения. Физическую подготовку заключал групповой прыжок с многоместных самолетов, служивший как бы проверкой нашей готовности к более серьезным испытаниям. По ряду причин в этом прыжке мне участвовать не пришлось, и за полетом товарищей я наблюдал с земли.

День прыжка был солнечный и жаркий. Черными, четкими силуэтами лежали на траве тени крыльев четырехмоторных самолетов. От нагретого металла поднимались дрожащие струйки горячего воздуха. В тени — приятный холодок, но все же по лицам одевающихся парашютистов струйками бежал пот. Никакая тень не может спасти, когда в такую жару приходится надевать меховой комбинезон, унты и навьючивать на себя парашюты.

…Гудят моторы, и самолеты уходят в белесое июльское небо. В стороне они набирают нужную высоту и снова появляются над аэродромом. Через несколько мгновений под самолетами раскрываются белые бутоны парашютов. Один, другой, третий… двадцатый. Кажется, что они рождаются из воздуха. Групповой прыжок был выполнен точно. Гроздья белых куполов повисли в пространстве. Это было наше последнее сравнительно несложное задание. Начинались прыжки со скоростных самолетов.

Пока мы находились в «карантине», на аэродроме полным ходом шла исследовательская работа. Как известно, медицина довольно часто пользуется животными для различных наблюдений над живыми организмами. Так наши врачи поступили и в данном случае. Они проделали целый ряд кропотливых опытов с различными животными и насекомыми и предложили закончить эти опыты сбрасыванием с парашютом собак.

Первым кандидатом на подобный прыжок оказался наш всеми любимый аэродромный пес Полкан. Нельзя сказать, чтобы Полкан мог похвастать безукоризненно породистым экстерьером, но зато он имел свою авиационную историю и не был новичком в полетах.

Однажды весной на наш аэродром сел полк, перелетавший на новое место базирования. Из одного вновь прибывшего самолета выскочил большой кудлатый пес. Приветливо махнув хвостом дежурному по стоянке, он вслед за своим экипажем уверенно направился к летной столовой. Рано утром полк улетел, а пес остался. Полкан, как сразу окрестили у нас это новое приобретение, не боялся гула моторов и чувствовал себя под крылом самолета как дома.

О его уме, хитрости и отваге среди летчиков и парашютистов рассказывались целые истории, за достоверность которых не всегда можно было поручиться. Так, например, утверждали, что Полкан отлично знает аэродромную службу и в день полетов никогда не побежит через взлетную полосу. Такие рассказы пользовались большим успехом в курилке во время нелетной погоды, когда из низких серых обложных туч моросил мелкий упорный дождик.

В дни прыжков Полкан обычно присутствовал на аэродроме, принимая в происходящем самое активное участие. Он лаем провожал парашютистов, садящихся в самолет, и еще более звонким лаем встречал их, спускавшихся с неба под белыми «зонтиками».

Однажды, когда прыжки происходили с многоместного самолета, мы взяли Полкана с собой в воздух. Он уже летал раньше и в кабине вел себя вполне пристойно. Но во время прыжков его поведение резко изменилось. Когда первый парашютист бросился за борт, Полкан сначала прыгнул к двери, но затем, весь ощетинившись, с рычанием отпрянул назад. Второго парашютиста, приготовившегося прыгать, он схватил за штанину комбинезона и с визгом начал оттаскивать от двери. Собаку отогнали, и прыжки продолжались.

Полкан, видимо, решил, что все его друзья сошли с ума и по очереди кончают жизнь самоубийством. Он забрался в угол кабины и, подняв морду, отчаянно завыл, оплакивая нас на своем собачьем языке.

И вот теперь Полкану предстояло ради науки совершить прыжок с парашютом со скоростного самолета. Не зная, что его ожидает, он охотно дал надеть на себя парашют, прикрепленный к специально сшитой для него подвесной системе, и, повиляв хвостом, весело побежал за летчиком. Его прыжок мы наблюдали с земли. Моноплан с большой скоростью шел над аэродромом. От него отделился черный комок, и почти тотчас же раскрылся парашют. Стремительно летящее тело Полкапа на мгновение остановилось, а потом, покачиваясь, стало плавно опускаться на землю.

Мы все бросились к четвероногому парашютисту. Собака мелко дрожала, обалдело смотрела по сторонам, но была не только жива, а, как определили врачи, тут же ее осмотревшие, и совершенно здорова. Но все-таки переживания пса в воздухе были, видимо, не из приятных. Когда через несколько дней Полкану предстояло повторить прыжок, на аэродром он пошел неохотно, а при виде парашюта поджал хвост и попытался сбежать.

— Да, Полкан, корень науки горек, — шутя сказал кто-то из летчиков.

Для Полкана служение науке оказалось действительно не сладким. Хоть он и совершил еще два требуемых от пего прыжка, но с тех пор всю жизнь питал непреоборимое отвращение к парашютам и самолетам. На аэродром его уже ничем нельзя было заманить.

Зато эти предварительные опыты с животными позволили сделать весьма ценные наблюдения. Оказалось, что чем меньше организм, чем меньше в нем жидкости, тем большую перегрузку способен он вынести. Так, например, насекомые выдерживают колоссальные перегрузки. «Увеличение» веса в 2500 раз не оказывает заметного влияния на их организм. Мышь переносит пятнадцатикратную перегрузку, кролик — десятикратную. Оказалось также, что влияние перегрузки на организм зависит не только от ее величины, но также и от продолжительности ее действия. Резко наступающая перегрузка, с какой обычно приходится сталкиваться парашютисту, воспринимается как удар. Увеличение же времени действия перегрузки вызывает ощущение еще более сильного удара.

Так, например, кролик почти безболезненно переносил десятикратную перегрузку, действующую в течение 2 секунд. Но стоило продлить опыт с той же перегрузкой до 6 минут, и кролик погибал.

Вскоре приступила к экспериментальным прыжкам и наша группа. Трудно передать ощущение при прыжке со скоростного самолета. Представьте себе, что вы мчитесь со скоростью четырехсот километров в час и сразу останавливаетесь. Каждая частица тела по инерции еще продолжает рваться вперед. Кровь отливает от головы, внутренности испытывают сильнейшее давление. Врачи были правы, требуя от нас силы и выносливости для таких прыжков. Но одной силы и выносливости мало. Тут требуется еще и безупречно отработанная техника отделения от самолета, управление своим телом в воздухе и, наконец, та уверенность во всех движениях, которую дает опыт. При повышенной скорости ни одна даже малейшая оплошность парашютиста не проходит без последствий. Стоит недостаточно сгруппироваться, т. е., отделившись от самолета, не собрать в комок свое тело, опоздать с этим, и парашютист может получить сильные ушибы, причиняемые тонкими стропами или гибкими лямками: купол парашюта, раскрываясь, дергает их с такой силой, что они бьют, как железные прутья.