Альма - Сергей Ченнык

Как ни странно, но князю Меншикову такие религиозные сантименты были безразличны. Все эти молебны, традиции, обычаи казались ему совершенно мелочными и часто ненужными. И нет ничего удивительного, что знамя полка для него было не более чем высочайше утвержденный знак, принадлежащий части и внесенный в опись ее имущества. Смерть за столь нелепую вещь казалась ему глупостью, а смерть вообще на поле боя — обязанностью, не требующей дополнительных душеспасительных экзерциций.

За это никто, кроме «ближнего круга» главнокомандующего, не любил и едва ли не четыре из пяти известных ему характеристик наполнены неприязнью. Вот, например, как пишет о нем «Русская старина»:

«Но в Меншикове было много такого, что отталкивало от него. Всегда наморщенный и недовольный, он никого не дарил ни приветом, ни одобрением. Солдаты почти не видели его; генералы и офицеры не получали никаких наград. Перед сражениями не было никаких молебствий; после сражения главнокомандующий не объезжал поля битвы, не выражал соболезнования об убитых и раненых. Устранение его от мелочей казалось мелочным людям недеятельностью. Донесения его, в которых он не хвалил ни себя, ни своих и никогда не унижал врагов, эти донесения, которым отдавали справедливость и умные современники, и самые враги наши, были так коротки и сухи, что казались бессердечными. Словом, он не был и не умел сделаться ни любимцем войска, ни народным полководцем».{269}

Какие уж тут знамена, реющие на ветру. Так… мелочи. А потому — в чехлы и нечего держать ценную вещь, царем данную, на пыльном ветру.

После 9 часов с востока появились 1-й и 2-й батальоны Московского пехотного полка. Поняв, что находится почти перед фронтом неприятеля, генерал-майор Куртьянов прикрыл полк развернутой цепью 2-й гренадерской роты штабскапитана Зоркина.

Перейдя под ее прикрытием через Альму, московцы с песнями проскочили реку по мосту, миновали линию егерей-бородинцев и еще через полкилометра остановились. Открыв ранцы, солдаты достали пакеты и стали надевать чистое белье. Закончив переодеваться, полк приготовил оружие и патроны, раскрыв деревянные колодки в патронных сумках.{270}

Так как московцы последними прибыли на позицию, князь не сильно утруждал себя размышлениями, куда их поставить.

«С последними двумя князь Меншиков так же поступил, как поступает на море адмирал со своими кораблями. Видя их летящими, можно сказать, на всех парусах, он не удержался — приказал их поставить в первую боевую линию, бывшую свободной перед позицией Тарутинского полка, несколько дней уже прибывшего на позицию».{271}

ШТАБ КОМАНДУЮЩЕГО

Когда речь заходит о штабе князя Меншикова, то чаще всего говорят, что его у него не было, да и сам, собственно, не имел никакого назначения. Ему как старшему лицу из всех находившихся тогда в Крыму подчинялись прибывавшие туда войска — и только.

Пожалуй, с первой частью трудно не согласиться. Действительно, не самый плохой организатор, увлекшись деталями замысла, главнокомандующий не успел создать нормального рабочего органа, во все времена и во всех армиях именуемого штабом. Ему пришлось «довольствоваться» отдельными личностями из своего окружения, которым чаще всего отдавались разовые поручения, выполнение не всегда контролировалось. В итоге хрупкая нить управления была нарушена в самом начале и восстановить ее удалось лишь когда армия покинула поле сражения, потерпев тяжелое поражение.

Хотя в штабе имелись несколько несомненно талантливых офицеров Генерального штаба, роль их оказалась незаметной.

Вторую же часть утверждения о «половинчатости» положения Меншикова в Крыму можно оспорить. Да, его полномочия были более чем расплывчатыми, но ведь даже если это и так, то неужели нужно ждать официального приказа о назначении, уже имея перед собой неприятеля?

К чести Меншикова, он этим не прикрывался и не использовал это как оправдание. Его неудачи все-таки больше связаны с личными просчетами, нежели имеют под собой документально-приказную составляющую. Если вспомнить всю предшествующую переписку князя со штабом Южной армии, военным министром и самим

Императором, то ни в одном из писем Меншиков не просит дополнительных полномочий. Само собой подразумевалось, что будучи самым высоким государственным чиновником он обязан был сосредоточить в своих руках всю полноту гражданской и военной власти в регионе, подчинив себе все имевшиеся и прибывающие войска. Что, в принципе, им и было сделано.

С другой стороны, как известно из записок М.М. Попова, «…русский вельможа, стяжавший славу воина, администратора и дипломата, князь Александр Сергеевич, известный всему мыслящему русскому миру своим широким умом, на все учреждения штабов и помощников смотрел с усмешкой».{272}

Его импровизированный штаб был не таким уж и маленьким, насчитываю несколько десятков человек, в том числе офицеров Генерального штаба. Почти все чины его показались войскам утром 8 (20) сентября 1854 г., когда князь Меншиков на своем «Кабардинце»[32] не спеша объезжал войска. Очевидцы с редким единодушием свидетельствуют, что князь даже не снисходил до того, чтобы здороваться с солдатами.{273}

В этот день рядом с ним был его любимец, правая рука и ближайший помощник подполковник Аркадий Александрович Панаев (характеристика Дена: «кажется, более по части лошадей»).{274} Это один из немногих, а может быть, и единственный, кому главнокомандующий доверял безоговорочно.

Официально обязанности начальника штаба исполнял Генерального штаба полковник Василий Федорович Вунш, описанный Сергеевым-Ценским как «…плотный белокурый человек лет тридцати двух-трех». По воспоминаниям фон Дена, он был одновременно начальник штаба и генерал-интендант, «…всегда служивший на Кавказе в линейных батальонах; наружность его не представляла ничего привлекательного, и все удивлялись, что кн. Меншиков соединил в его руках две совершенно различные и важные в то время и при тех обстоятельствах обязанности».{275} Возможно, князь надеялся на опытность Вунша, уже участвовавшего в нескольких кампаниях, кавалера ордена Св. Георгия 4-й ст. (1853 г.). На него возлагались руководство штабными офицерами, разработка и планирование действий, операций, разработка диспозиций и квартирмейстерские функции. Говорить о способностях полковника Вунша как начальника штаба трудно. Одни «доброжелатели» князя говорят о нем как о человеке «сомнительной репутации», сосредоточившем в руках должности «…начальника штаба, генерал-квартирмейстера, дежурного генерала, интенданта и почт-директора».{276}

Ближайшими помощниками Вунша были талантливые офицеры, в большинстве своем недавние выпускники Академии Генерального штаба. В том числе:

Прибывший «для исправления должности офицера генерального штаба» штаб-ротмистр Кирасирского Е.И.В. Великой Княгини Елены Павловны полка, только что кончивший курс Академии Генерального штаба, Алексей Иванович Жолобов.

Обязанности дежурного штаб-офицера полковника Вунша исполнял капитан Лебедев.

Подполковник Николай Васильевич Исаков, флигель-адъютант, в сражении был с генерал-лейтенантом П.Д. Горчаковым и числился у него начальником штаба. Талантливый офицер, один из будущих реформаторов Российской армии.

Офицерами штаба, лично занимавшимися расстановкой войск на позиции, были полковники Циммерман и Залесский. Первый находился при войсках Кирьякова, второй — соответственно у Горчакова.

В многочисленной свите находились состоявшие за адъютантов капитан-лейтенант Василий Александрович Стеценко, с первого дня высадки следивший за союзными войсками, капитан-лейтенант Виктор Михайлович Веригин, барон Виллибрант (фон Ден — «славная и благородная личность»), Николай Карлович Краббе, мичманы князь Ухтомский, Томилович (ординарец князя) и несколько других, в том числе ротмистр Самуил Алексеевич Грейг — «…любимый адъютант кн. Меншикова».{277}

Среди всех выделялся считавшийся одним из самых способных офицеров окружения главнокомандующего полковник Иван Григорьевич Сколков (флигель-адъютант Николая I). Насколько это соответствовало истине — судить трудно. Ранение на поле Альминского сражения унесло все его перспективы в кампании.

Рядом виднелись нелепо смотревшиеся на фоне многочисленных армейских мундиров, одетые в партикулярное платье чиновники. В их числе статский советник Александр Дмитриевич Комовский, секретарь главнокомандующего, приближенный к нему не менее А.А. Панаева, но не носивший военного мундира. Прибывшему в крымскую армию позднее полковнику Дену он тоже не понравился: «…всегда служил по Морскому министерству и если не пользовался доверием кн. Меншикова (князь А. С., кажется, никому не оказывал доверия), то был приближенным к нему подчиненным; я же всегда считал тем, что Гоголь называет «мышиный жеребчик».{278} Второй — Грот, чиновник от Министерства иностранных дел. Неподалеку находился врач Меншикова — Николай Федорович Таубе.