Белый квадрат. Захват судьбы - Олег Рой

– По законам военного времени. Ну что ж, что было, то в прошлом. Давай дальше жить, что ли.

– Точно не хочешь в штат ко мне? – оживился Егоров. – Меня в начальники Генерального штаба прочат… Витя! Могли ли мы с тобой вообразить…

– Нет, не могли, – ответил Спиридонов, имея в виду свое. Могло ли когда-нибудь прийти ему в голову, что Сашка Егоров сможет запросто пустить в расход таких же ребят, как и он, – военспецов… Стрелять по пленным…

– Ты подумай, – продолжал Егоров. – Знаешь, сейчас время такое… Как стану начштаба, я тебе любые кубари нарисую, только скажи.

– В «Динамо» мне в самый раз, – сдержанно ответил ему Спиридонов, допивая из рюмки. – А то, что будешь начштаба, – хорошо. Будешь в Москве, может, и видеться чаще будем. У меня, Саша, ты тоже один остался. Совсем один. У тебя Галчонок твой есть, а у меня…

– Так найди себе кого-нибудь, – деятельно подсказал Егоров. – Чего одному вековать? Понимаю, конечно, не отболело у тебя, любил ты сильно Клавушку свою…

Спиридонов сжал губы. Отчего-то ему было неприятно, что разговор зашел о его покойной жене. А Егоров вел линию:

– Не хочешь серьезно, никто не заставляет. В той же Москве девочку без обязательств всегда можно было найти, а сейчас так и подавно…

Спиридонов встал. Водка чуть кружила голову, хоть и выпил он меньше Сашки, сильно не налегал.

– Не могу я так, Саша, – сказал он с болью в голосе. Каким бы ни был Егоров, он был у Спиридонова единственным другом. Единственным, кому он доверял. – Я ежели люблю, так всерьез. И знаешь, кажется, любовь моя одни неприятности приносит тем, кого я люблю. Пожалуй, мне любить и вовсе противопоказано…

– Зря ты так… – Егоров понурил голову. – Нельзя человеку без любви. Без любви человек словно мертвый…

– А я тебе говорил, что я уже умер? – невесело улыбнулся Спиридонов. – Еще восемь лет тому назад говорил, помнишь?

И тут почему-то Спиридонов некстати вспомнил, как Ощепков цитировал… Ми… – он подзабыл имя японца – Миньямото? А, не важно.

А важно то, что Спиридонов действительно чувствовал себя мертвым. Может быть, оттого и был лучшим бойцом на просторах Родины?

Возвратившись в Москву, Спиридонов погрузился в дела – тренировки, работа над методической книжицей… но при всем том не забывал об Ощепкове, хоть от Москвы до Новосибирска километры и километры и контролировать ситуацию трудно. Но он привык отвечать за свои слова, и прежде всего – перед самим собой. И потому помнил о данном им обещании.

Казалось, все шло хорошо: Ворошилов перевод одобрил и даже выдвинул встречную идею – если у ОГПУ есть свое спортивное общество, то РККА, естественно, следует иметь свое. В разговоре со Спиридоновым он так и сказал:

– Физподготовка в армии – это главное. И относиться к ней нужно серьезно! Сколько бы будущую войну ни называли «войной моторов», все-таки без человека-солдата она не обойдется. И, конечно, рукопашный бой, поставленный на научную основу, как у вас с товарищем Щепкиным…

– Ощепковым, – поправил его Спиридонов.

– Да, Ощепковым… Он не из Пермского ли края?.. Так вот, рукопашный бой – это основа навыков солдата.

Климент Ефремович Спиридонова прекрасно помнил; как-то случилось, он и Буденный проспорили ему с Менжинским стол в ресторане. Было это на показательных выступлениях учеников Спиридонова из первой динамовской группы.

Выступления проходили в помещении цирка. Подопечные Спиридонова демонстрировали самые зрелищные броски и подсечки, рассчитанные на сугубо внешний эффект трюки с перебиванием досок и кирпичей пополам. Неожиданно наркомвоенмор – громко так! – заявил, что все это, безусловно, веселый цирк, но на практике ни к чему.

Менжинский с ним не согласился. Завязался спор, к Ворошилову примкнул Буденный и подстегнул Спиридонова:

– Что ж вы молчите, Виктор Афанасьевич? Защищайте свою дзюудзюцу!

– Я на словах переубеждать не умею, – заявил Спиридонов. – Но вы, товарищ нарком, сказали, что все это бесполезно против штыка и шашки? Давайте проверим: выставьте четырех своих людей при оружии против меня одного. И посмотрим.

– Четыре-ех?.. – протянул Ворошилов. Буденный задумчиво крутил ус.

– Можете больше, – ровным голосом предложил Спиридонов, – да они мешать только друг другу будут.

– Ого… Казак! – только и сказал Ворошилов и повернулся к Буденному: – Сенька, ну-ка, кликни двух своих, да вели, чтобы шашки наголо. А я двух своих против него выставлю, раз он такой храбрый. Вот что, Слава, – кивнул он Менжинскому, – если этот твой товарищ справится – мы с Семен Михалычем вас в ресторане кормим и поим. А ежели нет – уж не обессудь, вы нас.

– Скажите только своим, чтобы они не стеснялись, а били по-настоящему, – попросил Спиридонов. – Чтобы потом никаких претензий, что, мол, они понарошку, то-сё…

– Да уж не сомневайтесь… – хохотнул Ворошилов.

Спиридонову хватило тогда трех минут. Красноармейцы не поняли, как оказались без сознания на ринге в компании красного кавалериста. Со вторым кавалеристом, однако, вышла заминка: Спиридонов лишил его сабли, но тот ужом выдернулся из захвата, оставив Спиридонову в трофей гимнастерку с оборвавшимися пуговицами, и выхватил наган.

– Стой, дура! – заорал на него Буденный, но поздно. Раздался выстрел, за ним еще, еще…

«Чик-чик» – вращался барабан, но выстрелов не было. Все семь пуль прошли мимо, хотя с расстояния в пять метров не попасть, казалось, было попросту невозможно. Спиридонов подошел к конармейцу и отнял у него бесполезное оружие.

– Давненько я в ресторане не был, – сказал он, нагибаясь над одним из красноармейцев и легким движением приводя его в чувство. Второй красноармеец пришел в себя сам и попытался встать. Конармеец тоже пришел в себя и сидел на арене, обхватив руками голову.

Ворошилов и Буденный в растерянности глядели друг на друга.

– Твои кавалеристы стрелять-то умеют? Или только шашками рубиться? – прошипел военмор.

– Стрелял он хорошо, – ответил Спиридонов вместо Буденного. – Один раз едва меня не задел, вот… – И он поднял руку: в подмышке гимнастерки слева виднелись две дырочки – входное и выходное отверстия.

Но тогда единственным исходом спиридоновской инициативы стал только оплаченный двумя героями Гражданской войны сытный обед. Теперь же все было серьезно.

– Да только справится ли ваш этот… Ще… как его, беса…

– Ощепков, – подсказал Спиридонов. – Справится. Климент Ефремович, если уж я не сомневаюсь, то вам и подавно не резон.

– Ну что ж… один спор я вам проиграл, во второй раз спорить не буду, – согласился с ним Ворошилов. – Везите сюда своего Ощепкова…

В послереволюционные годы, когда в авангарде «революционного строительства» были столь компетентные в государственных вопросах люди, как Дыбенко, Коллонтай и Полупанов, советская власть решила вовсе отказаться от бюрократии. Однако быстро стало ясно, что отмена делопроизводства влечет за собой хаос и полный паралич государственной машины. Пришлось возвращать чиновников, предварительно одев их вместо сюртуков в кожаные куртки с алым бантом цвета пролетарской крови в петлицах. Тем не менее бюрократ, хоть бы и одетый в комиссарский кожаный лапсердак, бюрократом и остается; более того, новая бюрократия, лишенная преемственности со старой, с истинно бюрократическим энтузиазмом принялась изобретать велосипед в виде типовых документов, циркуляров и форм «с новым рабоче-крестьянским содержанием». В итоге конец периода НЭПа и начало индустриализации совпали с невероятным умножением бюрократии. Она, как грибы на трухлявом пне, обильными наростами покрыла все сферы государственной жизни.

И вот, кажется, все уже хорошо – принято решение, и Ощепков может собирать вещи… но стоп! Для начала он должен быть снят со всех видов довольствия (предоставив документы о том, что он на этом довольствии состоит… или не состоит, в зависимости от того, состоит или не состоит он на довольствии). Затем ему следует подписать все обходные листы. Потом снять с этого всего копии и представить в надзорные органы. Те передадут их вышестоящим инстанциям. Инстанции дадут «добро»… или не дадут.

По приезде в Москву Ощепкова ожидала все та же рутина, но с поправкой на большую громоздкость всесоюзного бюрократического аппарата. Да и бог бы с ним, в Москве уж можно этим всем заниматься сколько угодно, но, как оказалось, уехать из Новосибирска тоже не так-то просто. Особенно человеку семейному, особенно с учетом того, что жена его – почти лежачая, а ряд процедур в органах власти непременно требуют присутствия лично…

А тем временем наступила осень, холодная и промозглая. В Новосибирске царили затяжные дожди и пронизывающие до костей ветра. Но такие мелочи, как погода или состояние здоровья соискателя, никогда и нигде не интересуют чиновника. У него своя работа, он вовсе не обязан… и так далее, плюс к тому советский чиновник пролетарского происхождения совершал свой труд под девизом «Мы не рабы, рабы не мы», а потому удобство народа для слуг того же народа всегда занимало самое последнее место.