Дело Джен, или Эйра немилосердия - Джаспер Ффорде

— Как рука?

— Иногда плоховато действует, а ночью немеет. Сад выглядит великолепно. Можно войти?

Мама извинилась и потащила меня к дверям, по дороге отобрав у меня жакет и повесив его в гардеробе. Пистолет в наплечной кобуре удостоился удивленного взгляда, так что я спрятала его в чемодан.

Дом остался прежним, в этом не составило труда убедиться. Тот же беспорядок, та же мебель, те же запахи. Я остановилась, чтобы оглядеться по сторонам, впитать ароматы прошлого, отдаться под защиту нежных воспоминаний. Последний раз я была по-настоящему счастлива именно в Суиндоне, этот дом в течение двадцати лет был сердцем моей жизни. И в мою душу закралось сомнение: разумно ли было вообще покидать родной город?

Мы вошли в гостиную, по-прежнему в скромных зеленых и коричневых тонах и похожую на филиал музея синтетической обивочной ткани. На каминной полке стояла фотография: мой давно отмаршировавший парад в полицейской школе. Был там и другой снимок: мы с Антоном в военной форме улыбаемся под жгучим солнцем крымского лета.

На софе сидела пожилая пара и увлеченно смотрела телевизор.

— Полли! Майкрофт! Смотрите, кто пришел!

Моя тетя соизволила встать мне навстречу, но дяде интереснее было смотреть «Назови этот фрукт»! Он засмеялся тупым фыркающим смешком над убогой шуткой и махнул мне рукой, даже не оглянувшись.

— Привет, Четверг, дорогая моя, — сказала тетя. — Осторожнее, я вся на кусочки рассыпаюсь.

Мы соприкоснулись щеками и изобразили поцелуй. От тети сильно пахло лавандой, и на ней было столько косметики, что даже добрая королева Бесс, и та обалдела бы.

— Ты в порядке, тетя?

— Лучше некуда. — Она с силой пнула мужа в щиколотку. — Майкрофт, здесь твоя племянница.

— Привет, малышка, — ответил он, не глядя на меня, и почесал ногу.

Полли понизила голос:

— Просто беда. Он только и делает, что смотрит телевизор или возится у себя в мастерской. Иногда мне кажется, что дома вообще никого нет.

Прежде чем снова заговорить со мной, она пару секунд свирепо гипнотизировала затылок мужа.

— Ты надолго?

— Теперь она будет работать здесь, — встряла мама.

— Ты похудела?

— Изработалась.

— У тебя есть мальчик?

— Нет, — ответила я.

Сейчас начнут спрашивать о Лондэне.

— Ты позвонила Лондэну?

— Нет. И не хочу, чтобы вы звонили.

— Такой милый мальчик. «ЖАБ» дала фантастическую рецензию на его новую книгу «Жил-был подлец». Ты читала?

Я пропустила ее слова мимо ушей.

— От отца есть вести? — спросила я.

— Ему не понравился розово-лиловый цвет спальни, — сказала мать. — Не понимаю, зачем ты посоветовала мне перекрасить ее именно так!

Тетя Полли поманила меня к себе и во всеуслышание прошептала на ухо:

— Ты должна простить маму: она думает, твой папа спутался с другой женщиной.

Мать под каким-то неуклюжим предлогом мигом испарилась из комнаты. Я нахмурилась:

— С какой еще женщиной?

— С кем-то по работе — леди Эммой как-ее-там.

Я вспомнила последний разговор с папочкой.

Что-то такое было о Нельсоне и французских ревизионистах.

— Эмма Гамильтон?

Мать высунула голову из кухонной двери.

— Ты ее знаешь? — расстроенным голосом произнесла она.

— Лично не знакомы. Она умерла вроде бы где-то в середине девятнадцатого века.

Глаза матери сузились.

— Старая уловка. — Она взяла себя в руки и выдавила очаровательную улыбку. — Останешься на ужин?

Я согласилась, и она, забыв на время о злости на отца, отправилась за цыпленком, которого неминуемо разварит до безвкусной тряпки. Телеигра закончилась, Майкрофт в своем сером кардигане на молнии и с номером журнала «Новый генщик» пришаркал на кухню.

— Что у нас на обед? — спросил он, остановившись на пороге.

Тетя Полли посмотрела на него как на избалованного ребенка.

— Майкрофт, вместо того чтобы впустую тратить время, показал бы Четверг, что ты делаешь в своей мастерской.

Майкрофт скользнул по нам обеим пустым взглядом, пожал плечами и жестом поманил меня к задней двери. Переобулся из шлепанцев в резиновые сапоги. Поменял кардиган на жуткий клетчатый пиджак.

— Пошли, детка, — пробормотал он, отогнал дронтов от задней двери, поскольку они моментально сбежались в надежде перехватить что-то вкусненькое, и зашагал к мастерской.

— Надо тебе починить садовую калитку, дядя, она уже совсем никуда.

— Вовсе нет, — ответил он, подмигнув. — Всякий раз, когда кто-то входит или выходит, она вырабатывает энергию, достаточную, чтобы час крутить телик. Я давно тебя не видел. Ты уезжала?

— Да. На десять лет.

Он с некоторым удивлением посмотрел на меня поверх очков.

— В самом деле?

— Да. Оуэнс все еще при тебе?

Оуэнс был дядиным помощником. Этот старикан еще Резерфорду помогал расщеплять атом. Они с Майкрофтом вместе учились в школе.

— Маленькая неприятность, Четверг. Мы разрабатывали машину, которая из яичного белка и сахара под воздействием тепла синтезировала бы метанол. Всплеск энергии вызвал взрыв. Оуэнса пришкварило. Когда мы его выскребли оттуда, бедняга уже помер. Теперь мне помогает Полли.

Мы дошли до мастерской. Дверь не распахивалась только потому, что снаружи ее подпирало бревно с вонзенным в него топором. Майкрофт поискал выключатель и зажег неоновые трубки, наполнив мастерскую резким флуоресцентным светом. По части бардака и старого хлама лаборатория выглядела точь-в-точь так же, как во время моего последнего визита, зато появились новые хитрые изобретения. Из многочисленных писем матери я знала, что Майкрофт изобрел способ рассылки пиццы по факсу и карандаш с встроенным орфографическим словарем. Над чем он сейчас работал, я понятия не имела.

— А уничтожитель памяти работает, дядя?

— Что?

— Уничтожитель памяти. Ты как раз испытывал его, когда я приезжала в последний раз.

— Не понимаю, про что ты говоришь, деточка. А как тебе вот это?

В центре мастерской стоял огромный белый «роллс-ройс». Я подошла к машине, а Майкрофт тихонько постучал по неоновой трубке, чтобы та перестала мигать.

— Новая машина, дядя?

— Нет-нет, — торопливо ответил Майкрофт. — Я не вожу. Просто мой приятель, ее хозяин, все плакался, как дорого содержать две машины, черную для похорон и белую для свадеб, поэтому я сделал вот что.

Он протянул руку и повернул большой тумблер на приборной доске. Послышалось низкое гудение. Машина начала темнеть. Из белой она превратилась в светло-серую, потом в темно-серую и наконец в черную.