Аромат рябины - Ольга Лазорева

Но у меня словно язык прилипает к гортани при мысли о нужной сумме. И я молчу.

— Ты такой стал рассеянный, — замечает она, так и не дождавшись ответа. — Не иначе влюбился!

— Разве можно влюбиться в кого-нибудь, кроме тебя! — выворачиваюсь я. — Но ты, увы, уже замужем.

— Проказник! — смеется Лариса и грозит мне пальцем.

Тут приходит мой клиент, и я занимаюсь с ним и на время забываю о своей проблеме.

Но к обеденному перерыву уже изнываю от мучительных навязчивых мыслей, где взять нужную сумму. Мне невыносимо хочется уже сегодня порадовать Единственную. Около часа все уходят перекусить в кафешку на соседнюю улицу. Я иду вместе со всеми. В кафе в это время всегда много народа, в основном это служащие. Я любезно пропускаю Ларису вперед и пристраиваюсь за ней. Краем глаза замечаю ее, видимо, случайно расстегнувшуюся сумочку. Моя рука тут же приобретает самостоятельную жизнь и словно без моего участия сама лезет в сумочку, мгновенным движением вытаскивает кошелек и тут же прячет его в карман куртки. Я улыбаюсь как ни в чем не бывало. Мне все это отчего-то видится забавной игрой. Я говорю себе, что просто разыгрываю Ларису. Мы подходим к кассе. Она делает заказ и начинает копаться в сумочке. Затем беспомощно смотрит на кассира, на окружающих, оглядывается на меня. Но я невозмутим.

— В офисе, что ли, забыла? В пакете? — с недоумением спрашивает она, и краска начинает заливать ее щеки. — Макс, извини, ты мне не одолжишь? А то я деньги в офисе забыла.

— Не волнуйся, Ларочка, — говорю я, — я заплачу за обоих.

— Я тебе сразу отдам, — кивает она, начиная успокаиваться.

— Разумеется, — отвечаю я, улыбаясь ей.

Пообедав, мы возвращаемся на работу. Я усаживаюсь за компьютер с деловым видом, но исподтишка наблюдаю, как Лариса берет пакет, висящий на ее стуле, как вываливает его содержимое на стол. То же она проделывает с сумочкой. Я вижу, как недоумение на ее хорошеньком заалевшем личике сменяется растерянностью, а потом испугом. Сотрудники собираются вокруг нее, я тоже встаю и подхожу. Лариса все еще не может понять, куда подевался ее кошелек.

— Видимо, в трамвае украли, когда на работу ехала, — всхлипывает она. — Машину-то вчера на профилактику поставила. И вот вам, пожалуйста!

— Много денег-то было? — спрашивает кто-то с любопытством.

Но Лариса не отвечает. Потом поднимает на меня заплаканные глаза. Вот тут-то самое время вернуть ей кошелек и посмеяться вместе со всеми над удачным розыгрышем. Но я отчего-то молчу, испытывая нерешительность и не понимая, что это со мной.

— Извини, Макс, что так вышло, — виновато говорит Лариса. — Я тебе завтра все верну.

— Ладно, пустяки, — мягко произношу я. — Стоит ли так расстраиваться!

И возвращаюсь на место. Сотрудники тоже расходятся. Рабочий день продолжается. Но мне трудно усидеть на месте. Я изнываю от желания посмотреть, сколько в кошельке денег. Все-таки Лариса весьма обеспеченная особа, не с десятью же рублями она ходит!

Мы заканчиваем в семь, но уже в половине шестого я чувствую, что буквально схожу с ума от нетерпения. И иду к начальнику с просьбой отпустить меня раньше. Он, естественно, недоволен. Но я говорю со слезами на глазах, что заболела моя любимая тетя, что мне нужно в больницу. И он, смягчившись, отпускает меня. Из офиса я вылетаю, как на крыльях. В первой же подворотне достаю из кармана куртки кошелек Ларисы и трясущимися руками открываю. Сумма меня ошеломляет. Четыре тысячи долларами и пять с мелочью — рублями. От ликования я даже подпрыгиваю на месте и мгновенно мчусь на трамвайную остановку. Доезжаю до магазина, не выпуская кошелька из вспотевшей ладони. Возле ювелирного вижу обменку. Меняю три тысячи и покупаю кольцо. Как сверкает камень при свете точечных ламп. Я глаз не могу отвести. Улыбающаяся продавец прячет его в бархатный футляр, что-то говорит мне, но я почти не слышу и односложно отвечаю ей. Выйдя из ювелирного бегу в цветочный. Покупаю огромный букет нежно-розовых роз.

Когда подхожу к дверям квартиры, сердце готово выскочить из груди от волнения и счастливого предвкушения. Звоню. Жду. Тишина. Снова звоню. Жду. Тишина. Достаю ключи, но руки трясутся, и я не сразу открываю дверь. Слышу приглушенный шум льющейся воды. Единственная, видимо, в ванной. Я осторожно опускаю цветы на тумбочку, кладу футляр с кольцом рядом и снимаю куртку. Потом иду к ванной. Распахиваю дверь и замираю в восхищении.

Мое божество полулежит в ванне, окруженное облаками пышной розовой пены. О! Какое изумительно прекрасное совершенное лицо с тонким румянцем и влажной кожей, покрытой крохотными капельками воды, блестящими, словно алмазная пыль. Единственная при моем неожиданном появлении открывает глаза и недовольно морщит влажные губки.

— Офигел? Закрой дверь! Дует ведь, — говорит она капризным тоном маленькой девочки, который я обожаю. — И какого черта ты сегодня так рано приперся?!

Я закрываю дверь и опускаюсь на колени возле ванны.

— Сокровище мое, я так безумно соскучился, — говорю я.

Пальцы погружаются в воду, и я медленно ласкаю горячее гладкое колено.

— Котик, — смягчается она, — ну отстань. Дай спокойно полежать. Я только что залезла!

— Не хмурься, — ласково говорю я и убираю руку. — Лежи, сколько хочешь. Ужин я сам приготовлю. Но почему у тебя такое недовольное личико? Кто тебя огорчил, жизнь моя?

— У меня был кошмарный день! — отвечает Единственная и смотрит на меня грустными глазками. — Вначале эта дура в фитнес-клубе, моя инструкторша, заявила, что я явно потолстела и нужно срочно убирать жир.

Единственная резко встает, и я, ошалевая, понимаю, что значит выражение «Афродита, рожденная из пены». Стоя на коленях, я снизу смотрю на ее роскошную фигуру, возвышающуюся надо мной. По коже струится вода с остатками розовой пены. И это влажное стремительное движение выявляет и подчеркивает великолепные формы ее тела.

— Глянь сам, — с обидой говорит Единственная, — разве я потолстела?

Она поворачивается боком и поднимает руки вверх.

— Ты совершенна, — отвечаю я охрипшим голосом.

Единственная плавно опускается в воду. Но ее губы все еще надуты.

— Ты самая прекрасная девушка на свете, — говорю я и тянусь к ней губами.

Но она отталкивает меня и все еще хмурит брови.

— Твоя злобная мамаша, — продолжает Единственная, — звонила сегодня и интересовалась, когда я оставлю тебя в покое.

И она всхлипывает. Я буквально теряю дар речи. Бедненькая моя девочка! Как же ей сегодня досталось! И за что? Ведь она чистый ангел! И как можно обижать ее? Маму я очень люблю, но придется с ней серьезно поговорить. Ведь Единственная моя будущая жена, и, как только она даст согласие, я сразу поведу ее подавать заявление. Я встаю с пола. Единственная поднимает глаза и смотрит на меня с непередаваемым выражением печали и обиды на весь белый свет. Ах, ты мое сокровище! Сейчас я улучшу твое настроение.