Мао Цзэдун - Александр Панцов

Так поступил он, например, с Дэн Сяопином, «дело» которого в конце концов отделили от «компромата» на Лю Шаоци. Он хоть и ругал его то и дело на разных собраниях, ворча о том, что тот якобы шесть лет «начиная с 1959 года не докладывал» ему «о своей работе», но уничтожить его никому не позволял. Как бы ни был он зол на «коротышку Дэна», он все-таки ценил его феноменальные организаторские способности. «Критикуя и свергая Дэн Сяопина, Мао Цзэдун одновременно сохранял и оберегал его и в политическом плане, и физически как человека», — пишет младшая дочь Дэна Маомао. В июле 1967-го он даже проговорился одному из сподвижников: «Если у Линь Бяо подкачает здоровье, я все-таки думаю выпустить на сцену Дэн Сяопина. Дэн Сяопин, по крайней мере, будет членом Постоянного комитета Политбюро»132. Бывший генсек испытал только ужасы «круга первого». Его заставляли выступать с самокритикой, надевали на голову дурацкий колпак, ставили на колени, но до смерти не довели. 22 октября 1969 года вместе с женой и мачехой Дэна выслали в провинцию Цзянси, в одну из так называемых «школ 7 мая» — специальных лагерей трудового перевоспитания для кадровых работников. (Как мы помним, 7 мая 1966 года Мао послал Линь Бяо письмо о перестройке системы образования; отсюда это странное название лагерей.) Тут Дэн и жил в течение нескольких лет.

Вместе с тем его душевные страдания были безмерны. И не столько потому, что он лишился поста и власти. «Культурная революция» обрушила тяжелый удар на семью Дэн Сяопина. Его старший сын, Пуфан, студент Пекинского университета, будучи не в силах снести издевательства, в конце августа 1968 года выбросился из окна верхнего этажа одного из зданий Бэйда. Только чудом он не погиб, но, перебив позвоночник, на всю жизнь остался калекой.

Сыну Лю Шаоци, Юньпиню, повезло меньше: его попытка самоубийства оказалась фатальной. Дикий разгул террора 1966–1968 годов вынуждал многих кончать с собой. Не выдерживая бесчеловечного отношения, к попыткам самоубийства прибегали деятели культуры, профессора университетов, работники партийных организаций. В конце августа 1966 года после дикого «митинга критики и борьбы» покончил с собой, бросившись в озеро Тайпинху в Пекине, гениальный писатель Лао Шэ.

В январе 1967 года подстрекаемые Чжан Чуньцяо хунвэйбины и цзаофани Шанхая штурмом взяли здание городского комитета партии. Возглавлял этот бунт молодой охранник одной из текстильных фабрик Ван Хунвэнь, уже в ноябре 1966 года попавший в поле зрения маоистов. Ван тогда спровоцировал инцидент на станции Аньтин в предместье Шанхая, на тридцать часов перекрыв железнодорожное движение в Нанкин. Его сторонники просто легли на рельсы, требуя, чтобы им предоставили поезд для поездки в Пекин на встречу с «великим кормчим». «Революционные действия» Ван Хунвэня получили поддержку Чжан Чуньцяо, Цзян Цин и Яо Вэньюаня, которые стали использовать тридцатилетнего парня в своих интересах.

Узнав о захвате горкома в Шанхае, Мао пришел в восторг. «Это свержение одним классом другого класса, — объявил он, — это великая революция»133. Единственное, что его беспокоило, так это относительная слабость хунвэйбинов и цзаофаней, а потому он дал команду Линь Бяо направить на помощь «левым» войска НОАК. После этого повсеместный захват власти молодчиками из ультрареволюционных организаций пошел быстрее.

Январский переворот привел в итоге к созданию по всей стране новых органов власти — так называемых «революционных комитетов», в которых портфели делились между представителями трех сторон: главарями хунвэйбинов и цзаофаней, офицерами НОАК и «революционными кадровыми работниками». Партийные органы на местах оказались полностью парализованными.

Но это неожиданно вызвало протест группы членов Политбюро, среди которых были пятеро заместителей премьера — Тань Чжэньлинь, Чэнь И, Ли Фучунь, Ли Сяньнянь и Не Жунчжэнь, а также секретарь Военного совета ЦК Е Цзяньин. На двух заседаниях в Чжуннаньхае в начале и середине февраля они резко выступили против январских событий да и всей «культурной революции» в целом. «Ваша цель избавиться от всех ветеранов, — бросил членам Группы по делам культурной революции один из них. — Эта борьба по своей жестокости намного превосходит все остальные схватки в истории партии»134. Другие выступавшие поддержали его.

Однако Линь Бяо, Цзян Цин, Кан Шэн и Чэнь Бода тут же заклеймили их всех как отступников, заговорив о неком «контрреволюционном февральском противотечении». Мао, разумеется, поддержал «леваков», после чего Политбюро ЦК и Госсовет КНР фактически прекратили существование. Их функции Председатель передал Группе по делам культурной революции135. Торжествующая Цзян Цин не могла удержаться, чтобы не «подколоть» Чжоу: «Теперь вы, Чжоу Эньлай, должны являться на наши заседания, так как ваши больше не имеют значения»136.

В итоге всякая оппозиция диктатуре Мао была подавлена, и в 1967 году Председатель наконец заговорил о том, что следовало, «взявшись за революцию, стимулировать производство»137.

Но не тут-то было. Усмирить разгорячившуюся молодежь оказалось трудно. Глотнув «свободы», никто не хотел возвращаться в «царство необходимости». По всем городам и поселкам маршировали отряды юнцов, выкривавших душераздирающие лозунги типа: «Да здравствует Председатель Мао!», «Размозжим собачью голову главарю черной банды Лю Шаоци!», «Долой ревизионизм!». По-прежнему вылавливали «каппутистов» и членов их семей, устраивали судилища, орали и буйствовали. Вытаскивали из квартир измученных престарелых профессоров и партийных работников, ставили их на импровизированные трибуны под палящее солнце или на лютый мороз, надевали на них дурацкие колпаки и вешали им на шеи плакаты: «контрреволюционный ревизионистский элемент такой-то», «член черной антипартийной банды такая-то». Лица жертв мазали дегтем или чернилами, одежду на «преступниках» разрывали, а затем заставляли их кланяться «революционным массам», до изнеможения признаваясь во всевозможных «грехах». Глазевшие же на все это люди неистовствовали. И под крики «долой» выбрасывали вверх сжатые кулаки.

Ужасом наполнялись сердца тех, кто попадал под «красное колесо». И если обреченным на муки удавалось выжить, мрачные картины судилищ на всю жизнь оставались у них в памяти: «Полыхают красные нарукавные повязки хунвэйбинов, возбуждая горячие молодые сердца. Мир заполнен великими цитатами, положенными на музыку, зовущими ребят на битву. Вперед! Бей! Круши! Глаза наливаются кровью, идем строить алый мир. Кто там еще барахтается…

— Почему ненавидишь компартию? Каким образом мечтал вернуть утраченный рай? Говори!