Роковая ошибка княгини - Ирина Сахарова

Был здесь и Сидоренко, в кои-то веки вылезший из своего подвала, по случаю общего сбора, что объявил Воробьёв. И Сидоренко, признаться, удивил всех — без малейших слов он подошёл к Александре, и, встав по левую руку от неё, загородил её собой от неприятных взглядов Усольцева. Так, словно эта девочка была под его защитой отныне и впредь. Саша приложила к груди свободную руку, и подумала, что разрыдается сейчас. Такой поддержки она не ожидала, признаться, а уж от Сидоренко и подавно!

И лишь Викентий Воробьёв сохранял полнейшую невозмутимость. На Сашу он даже не взглянул, куда больше его волновало присутствие г-на Усольцева, нежданного, незваного и уж точно нежеланного гостя. Тот, почувствовав на себе взгляд главного врача, уточнил:

— Все в сборе? Стало быть, можно начинать?

— Давно пора, а вы всё тянете! — Проворчала тётя Клава. — Никаких нервов с вами нет! Поседеть можно от волнения!

Учитывая то, что поседела тётя Клава лет, эдак, с десять назад, слова её прозвучали как шутка, и слегка разрядили обстановку. Петраков, по крайней мере, в драку на чиновника больше не собирался, да и Викентий Иннокентьевич позволил себе улыбнуться мимолётом. Хотя уж он-то одним из первых рисковал поседеть, руки у него подрагивали, и он заметно нервничал, будто предчувствуя заранее беду.

И она не заставила себя долго ждать.

— Что ж, в таком случае, позвольте сделать небольшое объявление, касающееся каждого из вас. Вам это вряд ли известно, но я был душеприказчиком, адвокатом, а так же правой рукой покойной графини Никифоровой, Марьи Станиславовны, и ныне присутствую здесь, дабы огласить её последнюю волю!

— Так она и впрямь была графиней! — Вырвалось у Веры, кажется, слишком громко. — А мы-то думали, это всего лишь старческий бред!

— Вера, помолчи! — Прикрикнул на неё Викентий Иннокентьевич, но Усольцев на бестактность молодой медсестры внимания не обратил, и, усмехнувшись, достал из своего портфеля какой-то документ, и с улыбкой продемонстрировал его собравшимся. — Незадолго до своей смерти Марья Станиславовна попросила меня обналичить все её банковские счета, чтобы сделать некую покупку, которая, признаться, показалась мне странной. Поначалу я решил, что это, как вы, милая барышня, изволили выразиться, «старческий бред», но Марья Станиславовна до последней минуты своей жизни сохраняла трезвый рассудок, вот в чём дело! Она объяснила мне свои мотивы, и я, разумеется, согласился с ней, не думаю, что у меня было право препятствовать ей в её последней воле… Дело в том, — Усольецев перевёл дух, и промокнул платком вспотевший лоб, — дело в том, уважаемые господа, что Марь Станиславовна выкупила Басманную больницу у городских властей. Выкупила в частное пользование, и после своей смерти завещала некой Александре Ивановне Тихоновой, стало быть, вам?

Саша вопросительного взгляда душеприказчика и не увидела вовсе, из-за беспросветной пелены слёз. Ей казалось, что она больше не заплачет уже никогда, но Марья Станиславовна сумела её поразить.

— Поздравляю, милая девушка! — С улыбкой сказал Усольцев. — Отныне вы — хозяйка всего этого заведения, и вольны распоряжаться здесь, как вам вздумается!

Разъярённый, полный бессильного отчаяния возглас Викентия Воробьёва Саша тоже не услышала. Не выдержав, она разрыдалась в голос, и Марина поспешно обняла её, и прижала к своей груди. Остальные в полнейшем недоумении переговаривались между собой, обсуждая неожиданную смену командования, но настрой у персонала был положительный. Особенно радовались усмехающийся в усы Сидоренко и Вера, времени от времени повторяющая: «Ай да Марья Станиславовна, ай да пронырливая старая карга!»

— Этого не может быть! — Продолжал возмущаться Викентий Иннокентьевич, и в отчаянии своём дошёл до того, что подбежал к душеприказчику и схватил его за грудки. — Она не могла этого сделать! Не могла! Больница принадлежит государству, чёрт подери, она не могла выкупить её, не могла!

Плечистый и высокий Семён Петраков оттащил разбушевавшегося Воробьёва от Усольцева, и проревел у него над ухом:

— Викентий Иннокентьевич, немедленно успокойтесь!

Да с таким вызовом, что Воробьёв сразу понял — увы, его больше не воспринимают всерьёз. Кончились времена его славного правления, а всё из-за кого?! Из-за какой-то полоумной старой карги?!

— Это было не так-то просто, — с запозданием отозвался душеприказчик, отвечая на вопрос Воробьёва, — но у покойного супруга Марьи Станиславовны имелись связи в самых неожиданных кругах. Графине пошли навстречу, но только в порядке исключения, и, разумеется, не бесплатно! Очень не бесплатно. В эту покупку пришлось вложить немалую сумму, и почти столько же на, хм, некие подношения в соответствующие инстанции…

— Взятки! Мзда! Называйте вещи своими именами, чёрт возьми! — Кричал Воробьёв. — Она их всех подкупила, старая ведьма!

— Викентий Иннокентьевич, я бы на вашем месте повежливее отзывалась о даме, да ещё и покойной… — Проворчала тётя Клава, но даже в этом вполне справедливом упрёке Воробьёву снова почудилось неуважение к нему лично.

— А вы вообще кто такая?! С какой стати мною командуете?! Вы всего лишь ключница, чёрт бы вас побрал!

— Викентий, замолчи, — резко осадила его Марина. А затем, чуть отстранив Сашу от себя, заглянула в её заплаканные глаза и попробовала улыбнуться. Саша вяло улыбнулась в ответ, но у неё не то, чтобы получилось, и тогда за дело взяться Сидоренко, в своей обычной, чуть грубоватой манере:

— Саня! А ну кончай разводить мокроту! Вытирай слёзы, слышишь меня?! Радоваться надо, а она ревёт, вот бестолочь! Ох, Саня-Санечка, а была бы ты парнем — не ревела бы белугой! Цены бы тебе тогда не было!

Саша доброму совету вняла, и слёзы, действительно, вытерла. Правда, мельком взглянув на платок со знакомым до боли золотистым вензелем Волконских, едва ли не разрыдалась снова, но под насмешливым взглядом Ипполита Сидоренко, сдержала себя и улыбнулась ему уже немного повеселее, чем улыбалась Воробьёвой с полминуты назад.

— Ну что ж, — произнёс Сидоренко, оглядев тяжёлым взглядом своих коллег. — Не знаю, как вам, а мне новая кандидатура нравится! Лучше, пожалуй, и не придумать — разве что, меня самого? (Тут все категорично покачали головами, и Сидоренко изобразил лёгкое расстройство по этому поводу) Ладно-ладно, предатели, не очень-то и хотелось! Что ж, Санька, поздравляю! Жаль, конечно, что девка командовать будет, а не мужик, но уж лучше ты, чем этот очкастый упырь!

— Что?! — Взревел Викентий Иннокентьевич, задетый за живое. Он, конечно, знал, что за глаза его в больнице называют именно так (спасибо той же Никифоровой!), но чтобы посметь высказать такое ему в лицо… это случилось впервые. И это был полный крах.