Я - Шарлотта Симмонс - Том Вулф

Выдержав паузу, редактор усталым и безразличным тоном сказал:

— Да. Слушаю.

— Грег, источник совершенно надежный. Ему можно доверять на сто процентов.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

С другим предлогом

В отношениях с Шарлоттой Эдам взял на себя совершенно чуждую ему по натуре роль «злого воспитателя» — вроде вредного вожатого в скаутском лагере или сурового армейского сержанта, то есть человека, которому абсолютно наплевать, будет ли он казаться подчиненным или подопечным «хорошим парнем». Люди такого типа требуют от других не просто выполнения правил и приказов, но и настаивают, чтобы те прониклись благоговейным трепетом перед этими правилами и приказами, как перед заповедями, начертанными на священных скрижалях самим Господом Богом.

Шарлотта вела себя, как любая девушка в депрессии. Рассвет она встречала с открытыми глазами — ну ни капельки за всю ночь не поспав, — такая напряженная, такая встревоженная и взволнованная, такая заведенная, что ей просто никак было не вылезти из-под одеяла без посторонней помощи. Шутки шутками, но охватившее ее безразличие в сочетании с усталостью от бессонницы и, что еще хуже, страхом все заметнее сказывалось на ее поведении. Бессонный сон в бессоннице сновидений был для Шарлотты чем-то вроде той самой многочасовой поездки на автобусе: восемь, девять, десять часов… в течение этого времени у нее не было ни обязанностей, ни ответственности, ни долга перед кем бы то ни было. Она могла ни с кем не спорить и ни с кем не соглашаться, никого не видеть и ни с кем не общаться. Эти часы были для нее временем, словно официально выделенным Небесами для ничегонеделания и ниочемнедумания.

Хуже всего Шарлотта чувствовала себя в то утро, когда ей предстояло сдавать экзамен по современной драматургии. Эдам поставил будильник на восемь; экзамен начинался в половине десятого, но он хотел быть уверен в том, что она примет душ — да, что ж делать, в общей для всех четверых обитателей дома ванной, — по-человечески причешется, оденется и вообще приведет себя в порядок.

Будильник протрещал сколько надо и затих, а Шарлотта даже не пошевелилась, хотя Эдам прекрасно знал, что она не спит. На все увещевания Эдама девушка ответила каким-то нечленораздельным мычанием. Эдам перегнулся через нее и сунул ей будильник прямо под нос. Ощущение было такое, что Шарлотта чуть ли не в коме: глаза открыты, но в них не было ни искорки света, ни проблеска жизни.

— Черт возьми, Шарлотта! — громко сказал Эдам. Он вылез из постели и — в трусах, майке, уперев руки в бока, — с грозным видом навис над Шарлоттой. — Хватит, я с тобой уже совсем замучился! Мне, между прочим, не нужно было просыпаться в восемь утра, я это сделал только из-за тебя. А теперь сделай ты мне одолжение. На счет «три» быстренько вставай и иди умываться. Экзамен у тебя через полтора часа, и ты пойдешь на этот чертов экзамен, и появишься в аудитории нормальным человеком, который следит за собой, а не заспанным чучелом, а до этого плотно позавтракаешь, чтобы у тебя в крови был нормальный уровень сахара, достаточный для того, чтобы сосредоточиться на экзамене. Так что хватит валяться… Подъем!

Шарлотта по-прежнему лежала, не пошевелив ни одним мускулом, но в глазах у нее что-то тускло засветилось. Тихим невнятным голосом девушка сказала:

— Да какая разница? Пойду я туда или останусь здесь… все равно моя двойка мне гарантирована. — Эти слова сопровождались сокращением какой-то мышцы, нет, даже двух мышц на лбу — по крайней мере, ее брови едва заметно дрогнули: Шарлотта словно сама удивлялась такой предопределенности.

— Да неужели? — спросил Эдам. — С чего это ты взяла? Постарайся подыскать какое-нибудь обоснование для такого самоуничижения.

Тихий голосок:

— Самоуничижение здесь ни при чем. Я просто знаю. Мистер Гилман… он совершенно… я совершенно… в общем, мы думаем совершенно по-разному. У меня просто не получается думать так, как думает он. Он считает, что эта дамочка с большими странностями, эта «перформансистка» Мелани Недерс — самая главная фигура в современном драматическом театре. Шоу, Ибсен, Чехов, Стриндберг, О'Нил, Теннесси Уильямс — это все рудименты прошлого. Крутизны им не хватает. Он считает крутизну уже искусствоведческой категорией. А я как студентка…

Эдам не дал ей договорить. Замахав перед ней обеими руками, он как мог громко заявил:

— Шарлотта — все это неправильно!

— Дело не в том…

— Это просто неправильно! Ты меня слышала?

— Правильно или неправильно…

— В любом случае взять и просто так не пойти на экзамен нельзя! Ты, собственно говоря, кто такая? Чего ради ты позволяешь себе такие глупости?

— Понимаешь, горькая правда заключается в том…

— Да ты понятия не имеешь, в чем заключается правда, и вообще горькая ли она! — На этот раз Эдам выставил перед собой руки, сложив пальцы, как клешни. Ощущение было такое, что он собирается не то тряхнуть Шарлотту за плечи, не то задушить. — ПРАВДА ЗАКЛЮЧАЕТСЯ В ТОМ, ЧТО ТЫ ВЕДЕШЬ СЕБЯ НЕПРАВИЛЬНО! ТЫ ХОРОНИШЬ СВОИ СПОСОБНОСТИ И ГУБИШЬ ВСЮ СВОЮ БУДУЩУЮ ЖИЗНЬ ИЗ-ЗА КАКОЙ-ТО ЕРУНДЫ! КТО ДАЛ ТЕБЕ ПРАВО РЕШАТЬ, УЧИТЬСЯ ДАЛЬШЕ ИЛИ НЕТ? ЧТО ТЫ ВООБЩЕ О СЕБЕ ВОЗОМНИЛА?

— Я думаю, это все бесполезно…

— НЕПРАВДА!

— Я…

— ПОДЪЕМ! БЫСТРО ВСТАВАЙ! НИКАКОГО СМЫСЛА НЕТ ТОЛЬКО В ТОМ, ЧТОБЫ ЛЕЖАТЬ И СМОТРЕТЬ В ПОТОЛОК!

— Ну пожалуйста…

— НЕТ! НИКАКИХ «ПОЖАЛУЙСТА»! ТЫ ВЕДЕШЬ СЕБЯ НЕПРАВИЛЬНО! ТАК НЕЛЬЗЯ!

— Ну я тебя прошу…

— НЕТ! СЛЫШАТЬ НИЧЕГО НЕ ЖЕЛАЮ! ПОЙМИ ТЫ НАКОНЕЦ: МЫ УЖЕ НАХОДИМСЯ В КРИТИЧЕСКОЙ ТОЧКЕ. ОТСЮДА МОЖНО ЛИБО УЙТИ ВПЕРЕД, ЛИБО СКАТИТЬСЯ НАЗАД! МЫ НЕ НА РАЗДЕЛИТЕЛЬНОЙ ПОЛОСЕ, МЫ НА ГРАНИ!

Какая-то часть этого материалистического морализаторства, как ни странно, нашла отклик в душе Шарлотты, в том христианско-евангелическом багаже, который она, сама того не подозревая, привезла с собой в Дьюпонт. Этот свод правил был для нее привычен, как вторая кожа, но за все время учебы никто из преподавателей или студентов не апеллировал к этим ценностям, не напоминал Шарлотте о таких категориях, как ответственность за свою судьбу, обязанность и долг. Кроме того, сам того не сознавая, Эдам заставил Шарлотту чисто по-женски встрепенуться и заволноваться.

Она и не думала, что это чувство — этот трепет женщины перед мужчиной, пусть и повысившим на нее голос, но взявшим за нее ответственность и избавившим от необходимости принимать самостоятельные решения, — может быть таким сладостным.

Это был поворотный пункт. Шарлотта взяла себя в руки, сделала все, как сказал Эдам, и даже вышла из дома с запасом времени. Вернулась она, естественно, в полной уверенности, что экзамен провален, но вину за случившееся возлагала не только на себя, но и на странное, если не сказать — извращенное представление мистера Гилмана о современном театре. Однако против обыкновения Шарлотта не стала плакать и даже не впала в отчаяние. Она была недовольна собой и случившимся, но злилась при этом на преподавателя. Что ж, в том состоянии, в котором пребывала Шарлотта в последнее время, смену уныния на другой смертный грех — гнев — уже можно было считать признаком выздоровления.

Каждый вечер Эдам ложился с Шарлоттой в одну постель. По ее просьбе он всякий раз обнимал девушку и прижимал к себе. Лишь глубокой ночью, когда Шарлотта наконец проваливалась на два-три часа в сон, Эдам засыпал вместе с ней. Да, каждую ночь они спали вместе — как ни издевательски звучало для Эдама это простое общеупотребительное выражение. Произнеси он его, например, в компании Грега, Роджера или Камиллы, все они истолковали бы его слова совершенно однозначно: решили бы, что Шарлотта каждую ночь «чешет ему яйца». Выражение «чесать яйца» придумала, конечно, Камилла вместо казавшейся ей вялой и невыразительной формулировки «девчонка живет с парнем». Камилла в жизни бы не сказала: «Эта идиотка живет с Джейсоном уже целый месяц». В ее интерпретации это прозвучало бы примерно так: «Эта идиотка уже целый месяц чешет Джейсону яйца». Строго говоря, «совместная жизнь» Эдама и Шарлотты ни в малейшей степени не наполнилась новым содержанием. Он по-прежнему обнимал ее — как мать обнимает ребенка; вот только ребенок этот успел вырасти до пяти футов и четырех дюймов. В постели Шарлотта никогда не лежала к Эдаму лицом. Он обнимал ее сзади — не как любовник, а как какое-то бесполое, безжизненное существо, в лучшем случае как любящий друг, твердо решивший обеспечить бедной девушке, впавшей в депрессию, защиту и безопасность — и не только в этой пропасти, где скрыты все смертельные ошибки. Это вынужденное воздержание давалось ему нелегко. Не раз и не два его любвеобильный дружок напрягался внутри спортивных трусов. Сколько раз Эдам ловил себя на том, что хочет придвинуться еще на пару дюймов ближе к Шарлотте, чтобы в более тесном контакте она… ну, хотя бы была в курсе… насколько он взволнован столь близкими отношениями. Но как Эдам мог рисковать? Ведь что привело Шарлотту в его постель?.. Ей и так слишком дорого обошлась бездумная похоть одного… мерзавца, чей ненасытный член, как таран, проломил ворота ее девственности и не только причинил физическую боль и страдания, но и разрушил все ее представления о мире.