Гном. Трилогия - Александр Шуваев

  У метода имелся всего один недостаток: он ни разу не был испытан против врага, имевшего хотя бы сопоставимые материальные и людские ресурсы. К счастью народа Соединенных Штатов, в самой его истории не нашлось места для конфликтов с противниками примерно равной силы. А сейчас дело хотя и со скрипом, но шло. На самом деле эти слова носят настолько "общий" характер, что граничат с цинизмом: сами по себе северокорейские войска никто и не подумал информировать относительно хитроумных замыслов Генштаба НОАК, и они дрались по-настоящему героически, с мужеством отчаяния. Как, впрочем, и части самой НОАК, действующие на Пхеньянском направлении. От них так же, как и от союзников на полном серьезе требовали "держаться любой ценой", и они держались в немыслимых, нечеловеческих условиях. Наличие хитроумного плана командования проявляло себя только почти полным отсутствием подкреплений, но имелись и некоторые отличия от других случаев в том же роде: во-первых, было на диво неплохо с боеприпасами. Во-вторых, - авиация поддерживала всерьез, так, что это постоянно чувствовалось. На сделанное неофициально замечание Пэн Дэ-хуая относительно ненужной траты сил, Чжан Су-чжао ответил с откровенностью, переходящей в цинизм: специфика войны в воздухе состоит в том, что при боях такой интенсивности, которая имеет место сейчас, силы ВВС только возрастают. Он стремится пропустить через горнило реальной боевой работы возможно большее число летчиков, не посылая их, однако, в самое пекло. Пекло еще впереди, и в боях такой накала люди без боевого опыта будут совершенно бесполезны и даже вредны.

  Пхеньян горел, подожженный как в результате артобстрела, так и вполне сознательно, напалмовыми бомбами, в русле основной концепции армии США: победим - не победим, а жить вам будет и негде, и нечем. Большого военного смысла в этой акции не было, очаги сливных пожаров, раскаленная гарь вместо пригодного для дыхания воздуха мешали захвату города не намного меньше, чем отчаянное сопротивление северян. Так или иначе, штурм продолжался уже четвертые сутки, а до решительного успеха было все еще далеко. Восточнее, там, где сильнее ощущалось влияние флота, наступление шло несколько более успешно.

  Но был и скрип. Ой, был! Временами он был и громок, и назойлив, но любые попытки командиров как-либо довести свои опасения до командующего оставались безуспешными. Макартур совершенно очевидно закусил удила и не желал видеть ничего, что противоречило бы его убеждениям.

  Тяжелый разведчик "Б-29" с красивым именем "Абигайль", как обычно, пересек береговую линию на высоте десяти километров, практически недоступной для юрких китайских истребителей, когда произошло что-то неожиданное и страшное. Громадный самолет вдруг содрогнулся от целой череды взрывов, воздух мгновенно вырвался через многочисленные бреши в специально загерметизированном корпусе разведчика, а неизвестный самолет со скошенными назад крыльями восходящей полуспиралью вырвался вперед, гася чрезмерную скорость и готовясь к новому заходу. Судя по мощи вооружения, неизвестный хищник был специально заточен на стратегические бомбардировщики: двух заходов хватило вполне и как бы ни с избытком. Один из левых двигателей буквально разлетелся вдребезги, а потом и само крыло в этом месте вдруг величественно, со странной неторопливостью обломилось и, кувыркаясь, унеслось прочь. "Крепость" резко накренилась...

  Так же или примерно так погибло несколько стратегических бомбардировщиков, а в некоторых случаях они просто исчезали, не успев передать никакого сообщения. Авиационному командованию стало совершенно ясно, что против тяжелых самолетов Южного Альянса противник задействовал реактивные машины с мощным пушечным вооружением. Умному человеку многое говорил и тот факт, что реактивные машины действуют исключительно над территорией Севера, не отваживаясь пролетать даже над морем, не говоря уже о землях, находящихся под контролем противника.

  - Сэр, - почтительно докладывал командующему полковник Джером Уэбб, - это русские. Им нельзя попадать в наши руки ни живыми, ни мертвыми, и поэтому они не атакуют на дальних подступах. Очевидно, у наших косоглазых друзей проблемы с освоением реактивной техники.

  - Не вижу тут ничего нового, - нетерпеливо проговорил командующий, - нам и без того известно, что они гадят, где только могут... Полковник, их уши торчат тут буквально отовсюду, это всем известное, общее положение, и не следует обращать внимания на частности! Вот только войны никогда не выигрываются интригами, а только и исключительно только схваткой на поле боя! Они прячутся? Отлично! Значит, невзирая на весь свой гонор, чувствуют себя слабее. Не решаются на открытое противостояние. А это значит, - смелее вперед! Когда я разверну базу где-нибудь в Наджине, в ста милях от этого их Владивостока, они окончательно подожмут хвост. Что-нибудь еще?

  Сам тон, которым он задал этот вопрос обозначал, что все остальные факты точно так же не будут приняты во внимание. Ни то, что авиация северян даже не думает сдаваться, ни на йоту не снижая своей активности над полем боя. Ни то, что атаки против целей в тылу врага стали практически невозможными. Ни то, что в линейных частях авиации появляются признаки истощения, а пилоты опасно утомлены. Впрочем, что-то такое Макартур все-таки услышал:

  - Я свяжусь с Вашингтоном. Пусть пришлют наши новейшие машины, - не годится, чтобы у кого-то было лучшее оружие. Это плохо влияет на боевой дух армии.

  Трудно судить, был ли генерал выдающимся военачальником, - в этом сомневались многие, в том числе его собственный главнокомандующий, президент соединенных штатов Трумэн, - но в том, что он был величайшим специалистом по саморекламе, сомневаться не приходится. То, что на родине широкие массы избирателей стали воспринимать его в качестве героической фигуры и живой легенды, являлось всецело его же собственной заслугой. А еще его сжигало бешеное, лихорадочное честолюбие.

  После Инчхона, который еще давал возможность обвинить его в слишком больших потерях, ему нужен был успех бесспорный и абсолютный. Ослепительный настолько, что все предыдущие обстоятельства просто перестанут существовать. Хотеть - значит, мочь. Его воля неизменно преодолевала, да нет, СМЕТАЛА любые препятствия, на бейсбольном поле так же, как на поле боя... а то, о чем с таким многозначительным видом говорят все эти люди, - даже и не препятствия вовсе. Это выдумки, которые кажутся препятствиями людям с мелкими душами, у которых осмотрительность прямо переходит в трусость. И если им хочется, чтобы весь этот вздор именовался фактами, - тогда тем хуже для фактов, которые осмеливаются противоречить его замыслам. Очевидно, существует много сортов истины, и все эти бессвязные огрызки сведений - самый низший ее сорт. Высший - это прозрение истинных избранников Судьбы.

  И, надо сказать, Судьба подала Знак своему Избраннику. Буквально через полчаса после того, как он отпустил Уэбба, пришло долгожданное сообщение: сегодня, двадцать восьмого января 1951 года на три четверти разрушенный и сожженный Пхеньян, наконец, пал. Разрозненные группы северокорейских и китайских войск спешно отступают на север. Управление ими, судя по всему, полностью утрачено.

  Очевидно, чего-то они, все-таки, добились. После захвата Пхеньяна сопротивление, сохранив ожесточенность, как-то стало менее упорным. И то сказать: после тех потерь, которые они понесли, казалось немыслимым, что они и вообще могут как-то сопротивляться. На языке казенных репортажей это называется "отдельные, разрозненные очаги сопротивления". Репортерам хорошо, им не приходится идти под пулеметный огонь и град мин, которым осыпает атакующих такой очаг, даже если он "отдельный". Не приходилось выковыривать из немыслимых нор людей, окончательно утративших страх смерти, но еще не потерявших желания убивать. И не было его, стремительного наступления, войска продвигались на пять-шесть а чаще - на три-четыре километра в сутки, где больше, где меньше. К северу от Пхеньяна стало заметно холоднее и начали отмечаться первые трудности со снабжением. И снова, как и всегда на Востоке, в тылу начались партизанские действия. Пока еще без особого размаха, как будто пробуя силы свои и противника.

  Рядовой, сержант, командир взвода не видят, что враг отходит только на направлении главного удара, а соединения, отброшенные этим ударом в сторону, цепляются за опорные пункты и держатся, потихоньку консолидируясь и пополняясь, пользуясь тем, что на них сил уже не хватает. Для полного счастья что рядовому, что командиру полка вполне достаточно тех врагов, что прямо загораживают дорогу на север. Это командующий должен видеть, что обстановка меняется, в том числе, его стараниями, и, что не менее важно, - как меняется. Но он, как положено, видел главное, то есть то, что хотел видеть: враг отступает и победоносные войска южан гонят его. На уровне взвода, роты, полка видно только, что горы кругом становятся все выше, пропасти по сторонам узких троп все глубже, а карты - все ненадежнее. И впрямь: кто их тут делал? Когда? Какой обладал квалификацией и сколько имел времени для тщательной топографической съемки? Практически это оборачивается тем, что каждая конкретная тропа в горах ведет неизвестно - куда, спросить, как правило, некого, а спрошенные старательно не понимают ни слова, и в ответ на вопросы не врут, а просто несут совершенно бесполезную чушь на каких-то невнятных местных диалектах. Поход во все более холодную, все более безлюдную, все более дикую местность. В неизвестность, хотя, тем не менее, ежедневных стычек и настоящих боев никто до сих пор не отменял.