Сталин - Дмитрий Волкогонов

Судьба Коминтерна была предрешена. Весной 1943 года международная организация коммунистов, которая после Октябрьской социалистической революции, казалось, покроет кумачовыми стягами весь мир, самораспустилась. Сталин, отвечая 28 мая 1943 года корреспонденту агентства Рейтер Кингу, подчеркнул: "Роспуск Коммунистического Интернационала является правильным и своевременным, так как он облегчает организацию общего натиска всех свободолюбивых наций против общего врага - гитлеризма... разоблачает ложь гитлеровцев о том, что Москва якобы намерена вмешиваться в жизнь других государств и "большевизировать" их"927.

Политический прагматизм Сталина, который не остановил его перед ликвидацией Коминтерна, подтолкнул его и к налаживанию отношений с православной церковью. Бывший семинарист дотоле не баловал вниманием церковь. Более того, по инициативе Сталина с 1925 года не разрешалось избирать главу Русской православной церкви. Временным главой церкви стал Патриарший Местоблюститель митрополит Сергий. Сталин не давал согласия и на созыв Поместного собора, что, в свою очередь, не позволяло пополнить состав Священного Синода, который долго не функционировал. И вдруг Сталин 4 сентября 1943 года приглашает к себе на дачу председателя Совета по делам Русской православной церкви Г.Г. Карпова. Во время беседы, в которой приняли участие Маленков и Берия, были обсуждены вопросы роли церкви в условиях войны. Нужно сказать, что Русская православная церковь неоднократно вносила крупные денежные суммы на военные нужды страны, передала крупные ценности в фонд государства. Священнослужители использовали свое влияние для укрепления веры народа в окончательную победу над агрессором.

Выслушав Карпова, Сталин предложил сегодня же принять высших священнослужителей. Уже через несколько часов у него были митрополиты Сергий, Алексий и Николай, немало удивленные этим высоким вниманием. В долгой беседе, состоявшейся у Сталина, было одобрено проведение Собора, избрание патриарха, открытие религиозных учебных заведений. Верховный Главнокомандующий, любуясь своим "великодушием", пообещал материальную помощь, различные послабления, многозначительно поглядывая при этом на Берию. Думаю, Сталин наслаждался невообразимой возможностью бывшего семинариста влиять не только на судьбы высших церковных деятелей, но и религии в целом. Справедливости ради нужно заметить, что значительная часть обещаний, которые дал Сталин, была выполнена.

На следующий день, 5 сентября 1943 года, "Правда" сообщила о знаменательной (единственной до 1988 г.) встрече руководства страны с главой церкви: "...митрополит Сергий довел до сведения Председателя Совнаркома, что в руководящих кругах православной церкви имеется намерение в ближайшее время созвать Собор епископов для избрания Патриарха Московского и Всея Руси и образования при Патриархе Священного Синода.

Глава Правительства тов. И.В. Сталин сочувственно отнесся к этим предложениям и заявил, что со стороны Правительства не будет к этому препятствий".

Почему Сталин вдруг вспомнил о церкви? Думаю, по двум причинам. Первое Верховный Главнокомандующий оценил патриотическую роль церкви в войне и хотел поощрить эту деятельность. Второе обстоятельство связано с международными делами. Сталин готовился к первой встрече в верхах в конце года в Тегеране. Он ставил перед собой цель не только добиваться ускорения открытия второго фронта, но и увеличения объема военной помощи. Немалую роль в этом мог сыграть Комитет помощи Советскому Союзу в Англии, возглавляемый одним из руководителей англиканской церкви X. Джонсоном. Сталин, получивший несколько посланий от настоятеля Кентерберийского собора, решил сделать публичный жест, который бы свидетельствовал о его более лояльном отношении к церкви вообще. Сталин понимал, что на Западе этот сигнал обязательно будет замечен и вызовет благожелательную реакцию. Не тщеславие бывшего недоучившегося семинариста двигало советским лидером, а сугубо прагматические расчеты в отношениях с союзниками.

Отношения с союзниками достигли своего апогея на встречах "большой тройки". Известно, что Тегеранская (28 ноября - 1 декабря 1943 г.). Крымская (4 - 11 февраля 1945 г.), Берлинская (17 июля - 2 августа 1945 г.) конференции были пиками военно-политического сотрудничества государств, столь разных во всех отношениях. Может быть, эти конференции, как и само сотрудничество в целом, уже тогда показали приоритет общечеловеческих ценностей над классовыми и идеологическими. Решения конференций и их роль хорошо известны. Я намерен затронуть лишь некоторые вопросы, касающиеся отношения Сталина к проблемам, которые обсуждались на них.

Сталин был "домоседом". Он был готов встретиться с лидерами союзных государств, но не желал далеко и надолго отлучаться. Черчилль и Рузвельт предлагали местом встречи Каир, Асмэру, Багдад, Басру, другие пункты южнее СССР. Черчилль даже рассчитывал, что Сталин согласится на встречу в пустыне, где можно было бы, по словам английского премьера, организовать три палаточных лагеря и совещаться в безопасности и уединении. Сталин настоял на Тегеране, ибо, по его словам, оттуда он мог продолжать осуществлять "повседневное руководство Ставкой". Черчилль и Рузвельт после долгой переписки были вынуждены согласиться. Сталин, разумеется, не сказал, что он побаивался полетов на самолете. В жизни Сталина это был первый полет. Он сам не любил рисковать, не хотел вносить в свою жизнь какой-нибудь элемент случайности. "Вождь" шел к зениту своей славы, и даже сама вероятность (пусть очень незначительная) какого-либо нежелательного события тревожила Сталина. За два дня до вылета он направил Рузвельту и Черчиллю телеграммы аналогичного содержания:

"Ваше послание из Каира получил. Буду готов к Вашим услугам в Тегеране 28 ноября вечером".

Фраза "буду готов к Вашим услугам..." в устах Сталина звучит более чем необычно. Но советский лидер хотел выглядеть джентльменом.

Сталин сделал все для того, чтобы вопрос о втором фронте на Тегеранской конференции был в центре внимания. Правда, встречаясь вечером 28 ноября с Рузвельтом, они говорили о погоде в Советском Союзе, событиях в Ливане, о Чан Кайши, де Голле, Индии, но не о втором фронте. Разговор зашел даже о будущей политической системе в Индии, и Рузвельт неожиданно сказал, что "было бы лучше создать в Индии нечто вроде советской системы, начиная снизу, а не сверху. Может быть, это была бы система советов". Сталин истолковал это по-своему и ответил, что "начать снизу - это значит идти по пути революции"928.

Сталин, оказавшись впервые на международной конференции за пределами своего государства, внимательно присматривался к своим партнерам. Все для него было внове. Черчилль его интересовал сейчас меньше; он с ним встречался и убедился в незаурядном уме и хитрости этого политика. Рузвельт, с его проницательными глазами, печатью усталости и болезни на лице, чем-то ему сразу понравился. Может быть, своей откровенностью. Так, в заключительной беседе со Сталиным 1 декабря он внешне простодушно заявил, что не хотел бы сейчас публично обсуждать польские проблемы с границами, т.к. на будущий год он, возможно, вновь выдвинет свою кандидатуру на пост президента. А в Америке "имеется шесть-семь миллионов граждан польского происхождения", и он, будучи "практичным человеком, не хотел бы потерять их голоса". Сталину понравилась его прямота, хотя сам маршал далеко не всегда следовал правилу: говорить то, что думает.

Рузвельт был самым молодым среди "большой тройки" и, высказываясь первым при открытии конференции, назвал ее участников "членами новой семьи". Черчилль добавил, что лидеры, собравшиеся здесь, - это "величайшая концентрация мировых сил, которая когда-либо была в истории человечества". Рузвельт и Черчилль посмотрели на Сталина: что скажет он в эти первые минуты конференции?

- Я думаю, что история нас балует, - неожиданно сказал Сталин. - Она дала нам в руки очень большие силы и очень большие возможности. Я надеюсь, что мы примем все меры к тому, чтобы на этом совещании в должной мере, в рамках сотрудничества, использовать ту силу и власть, которые нам вручили наши народы. А теперь давайте приступим к работе...

Главный вопрос о втором фронте наконец был согласован. На завтраке глав делегаций 30-ноября Рузвельт, памятуя настойчивые вопросы-требования Сталина на беседах в предыдущие дни, развертывая салфетку, с улыбкой обратился к Сталину:

- Сегодня я и г-н Черчилль на основании предложений объединенного комитета начальников штабов приняли решение: операцию "Оверлорд" начать в мае месяце с одновременной высадкой десанта в Южной Франции...

- Я удовлетворен этим решением, - ответил Сталин как можно более спокойно. - Но я тоже хочу сказать г-ну Черчиллю и г-ну Рузвельту, что к моменту начала десантных операций наши войска подготовят сильный удар по немцам... - Домашняя "заготовка" произвела очень благоприятное впечатление на собеседников.