Кукольник. Куколка. Кукольных дел мастер - Генри Олди

На бегу Сагзи извлек коммуникатор-«дальнобойник»: связаться с кораблем, чтоб выслали челнок. Пора было готовить эвакуацию с планеты.

IV

Пока из ангара выводили вездеход и грузили в него бесчувственного легата, пока бойцы разбирали «летяги» – низковысотные гравислайдеры – Фаруд постепенно закипал. Под конец он едва ли не шипел, как раскаленная сковорода, на которую брызнули маслом. Замечательный «дальнобойник», изготовленный по спецзаказу, с патологическим упрямством отказывался давать связь.

«Антические» помехи плевать хотели на чудеса секретных технологий: они глушили всё подряд. Операция развивалась в нарушение заранее составленных планов. Лючано не сомневался: очередные сюрпризы не заставят себя ждать.

– Ладно, успеется, – в конце концов буркнул Фаруд, пряча коммуникатор. – Уверен, наши засекли вспышку с орбиты. Прорвемся!

Он криво усмехнулся и хлопнул кукольника по плечу.

– Поехали!

– На этом?!

С нескрываемым ужасом Лючано уставился на «летягу»-полуторку, рассчитанную на одного смертника с грузом взрывчатки – или на двух не слишком упитанных психов. Гравислайдер представлял собой доску из пластика на антиграв-подвеске, около трех метров в длину. Впереди торчала штанга с простейшим, но чрезвычайно чувствительным рулевым управлением. Никаких компенсаторов инерции, систем безопасности, силовых захватов, поручней, фиксаторов, амортизаторов…

Скорость при этом «летяга» развивала – мама не горюй! Аппарат не без оснований называли «летальным». Гоняли на нем, в основном, завзятые экстремалы.

– Залезай! Домчу с ветерком!

Лючано вспомнил аналогичное обещание прохвоста Г'Ханги, извозчика с Китты, и, обреченно вздохнув, полез на доску.

«Взгляни на это с другой стороны, дружок. Думал ли ты когда-нибудь, что твоим личным водителем станет полковник службы расовой безопасности вехденов?»

«Даже не мечтал! И сейчас не мечтаю.»

Он крепко обхватил Фаруда за талию. В следующий миг степь рванулась навстречу. Ветер упругой боксерской перчаткой ударил в лицо. Очки-полиморфы пришлись очень кстати. Оправа мягко изогнулась, прилипнув к физиономии, дабы защитить глаза. Окружающее размазалось, как на полотнах художников-сюрдинамиков. Судорожно пытаясь глотнуть воздуха, затвердевшего, словно клей, забытый в ведре нерадивым подмастерьем, Тарталья невпопад подумал, что среди сюрдинамиков должна быть куча наркоманов, подсевших на ингибиторы сознания вроде «хампера» или «гальмона»…

В ушах, силясь вырвать их с корнем, выл одичалый ветер. Впереди, справа и слева мчались другие «летяги», спеша к точке высадки антиса. Вездеход безнадежно отстал.

Гравислайдер нырнул вниз, вписываясь в рельеф местности. Сердце забилось где-то в горле, норовя выпрыгнуть через рот. Рывок вверх, «летягу» повело – и Лючано на собственной шкуре ощутил, что значит: «душа ушла в пятки». Какое там «душа» – казалось, в пятки сполз он весь! Выше щиколоток осталась лишь пустая оболочка, отчаянно цепляясь за Фаруда.

«Опрокинемся, от нас и мокрого места…»

…ф-фух, выровнялись! Пронесло.

Впереди открылась воронка, выжженная антическими «визитами». Гравислайдер плавно замедлил ход, разворачиваясь к цели боком, и остановился.

– Что ты в меня вцепился, приятель? От большой любви?

Отпустить шутника-полковника удалось с трудом: пальцы категорически не желали разжиматься. Так костенеют на жертве челюсти бульдога. С «летяги», зависшей в полуметре от земли, Лючано спускался с осторожностью альпиниста, покидающего коварный семитысячник. Тряслись колени. В заднице образовался муравейник; проклятые мурашки стаями мотались вдоль хребта, за добычей и обратно. На груди таял ледяной компресс. Струйки, щекоча кожу, текли вниз. Рубашка мокрая, хоть выкручивай…

Лишь ощутив под ногами твердую почву, он окончательно пришел в чувство.

От обугленной язвы на теле планеты исходил жар. Стоять рядом было трудно. В центре воронки, утопленном вглубь метров на двадцать, земля рдела зловещим кармином под слоем пепла. Угли гаснущего костра: хоть ставь шампуры с мясом. Выше спекшаяся, стеклистая корка явственно потрескивала, медля остыть. По ней текли невесомые струйки пепла, шурша траурной поземкой.

«Похоже на земляную печь, – буркнул Добряк Гишер. – Как у нас на Кемчуге. Ты должен помнить, дружок: яма с камнями на дне. Раз в месяц я пек молочного поросенка, завернув в банановые листья. Ты очень хвалил…»

В ноздри шибанул запах печеной свинины. Иллюзия, но Лючано одолела тошнота. Не хватало воображения представить, что здесь когда-то жили люди. Ели, спали, боролись; беседовали, стоя в душевой. Дом пахлаван-пира канул в небытие: ни руин, ни обломков – ничего. Стены воронки представляли собой однородную массу, похожую на грязную слюду. Накатил страх. Померещилось: на дне притаилось чудище, сотканное из языков огня, жуткий муравьиный лев.

Тарталья попятился от края. Но людоед не обратил внимания на испуг жалкого кукольника. В воронке уже присутствовала более вкусная добыча, доброй волей скользнув в раскаленную пасть. Внутри, поднимая босыми ступнями облачка пепла, бродил кругами молочный поросенок, овощ, безмозглый Пульчинелло – антис Нейрам Саманган. Потерянный. Закопченный. Одинокий. Не глядя на зрителей, столпившихся вверху.

Сегодня он вновь попытался проломить барьер; вернуться в себя-прежнего. И вновь – не смог. Пространство без сопротивления уступало антису, но время не давалось.

– Действуйте, Борготта. Вы знаете, что от вас требуется.

Фаруд вдруг перешел на «вы»: наверно, от волнения.

– Вот вам инвентарь, – на антиса полковник старался не смотреть. Минута слабости, когда Фаруд рыдал, глядя на воскресшего Нейрама, давно прошла. Сейчас полковник был на задании. – Он наверняка проголодался. Позовите его, пообещайте накормить…

Сагзи избегал называть антиса по имени.

– И принимайтесь за дело. У нас мало времени.

В руки Лючано сунули жестяную миску. Там лежали две до чертиков знакомые банки с «замазкой» и алюминиевая ложка. Где и добыть успели? Он тупо уставился на «инвентарь» – и почувствовал себя беременной женщиной.

Ребенок дрыгнул ножкой.

Что-то шевельнулось внутри… тела? сознания? – пробуждаясь ото сна.

«Я не делю себя на тело и сознание», – сказал Нейрам Саманган на этом самом месте три года назад, за миг до превращения в робота. Птица Шам-Марг тоже не разделяла себя надвое. «Я не делю…» – Лючано Борготта один раз слышал, один раз видел, и наконец ощутил на собственной шкуре: что значит слияние плоти и рассудка.