Вот так мы теперь живем - Энтони Троллоп
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Епископ отговорил Роджера записывать имение на детей Пола Монтегю прямо сейчас, но это не уменьшило его решимости целиком подчинить себя интересам кузины. Через два дня он приехал к епископу, нашел Гетту в саду и там гулял с нею часа два.
– Надеюсь, все наши затруднения позади, – с улыбкой сказал он.
– Вы про Феликса и маменьку? – спросила Гетта.
– О нет. Что до Феликса, думаю, леди Карбери поступила наилучшим возможным образом. Не сомневаюсь, что она действовала по совету мистера Брона, а мистер Брон вроде человек рассудительный. Что до вашей матушки, надеюсь, теперь она заживет спокойно. Однако я говорил не про Феликса и вашу матушку. Я думал о вас… и о себе.
– Надеюсь, у вас не будет затруднений ни в чем.
– У меня были затруднения. Я намерен сейчас говорить с вами очень прямо, дорогая. Когда стало ясно, что вы точно не будете моей женой, я был близок к отчаянию – полагаю, это и называют разбитым сердцем. То, что я позволил себе впасть в такое состояние, – непростительная ошибка. Мне следовало знать, что мои года не оставляют мне надежды.
– Ах, Роджер, дело было не в этом.
– В этом и в другом. Я должен был раньше все понять и быстрее взять себя в руки. Мне следовало быть сильнее и мужественнее. В конце концов, хотя любовь – прекрасный эпизод в человеческой жизни, рождаемся мы не для этого. У меня есть ясный и четкий долг, и как я никогда не позволил бы себе забросить его ради забав, так же неправильно было пренебрегать им из-за печалей. Теперь это позади. Я преодолел свои сожаления и могу уверенно сказать, что смотрю на ваше и Пола присутствие в Карбери как на источник моего будущего счастья. Я приму его как брата, а вас – как дочь. За это я прошу одного – проводить здесь как можно больше времени.
На эти слова она могла лишь сильнее сжать его локоть.
– Вот и все, что я хотел вам сказать. Вы научитесь смотреть на меня как на лучшего и самого близкого друга, человека, на которого имеете больше права рассчитывать, чем на кого-либо, за исключением мужа.
– Мне не нужно этому учиться, – ответила Гетта.
– И как дочь опирается на отца, так я прошу вас опираться на меня. Вы скоро обнаружите, что я очень стар. Я быстро старюсь и уже чувствую, что мои молодость и глупость остались далеко позади.
– Вы никогда не были глупым.
– Порой мне кажется, что я и молодым никогда не был. Однако вы должны пообещать мне вот что. Вы сделаете все, чтобы убедить его поселиться в Карбери.
– Роджер, у нас пока еще нет совершенно никаких планов.
– Тогда вам, безусловно, будет легче принять мой план. Вы же, разумеется, поженитесь в Карбери?
– А что скажет маменька?
– Она приедет сюда, и, я уверен, ей понравится. Это я считаю решенным. Затем пусть Карбери станет вашим домом – чтобы вы научились любить его и о нем заботиться. Когда-нибудь он будет вашим домом по-настоящему. Когда меня не станет, вам придется быть сквайром Карбери, покуда ваш сын не подрастет настолько, чтобы принять эту высокую обязанность на себя.
При всей своей любви и доброжелательности к ним обоим Роджер не нашел сил сказать, что сквайром Карбери будет Пол Монтегю.
– Ах, Роджер, пожалуйста, не говорите так.
– Но это необходимо, дорогая. Я хочу рассказать вам, чего я желаю, и, если возможно, узнать ваши желания. Мои мысли касательно будущего вполне определились. Конечно, я не хочу вам диктовать, а если бы хотел, я не могу диктовать мистеру Монтегю.
– Пожалуйста… пожалуйста, не называйте его мистером Монтегю.
– Хорошо, не буду. Значит, Полу. Вот с моим гневом и покончено совсем. – Он вскинул руки, словно развеивая свое негодование по воздуху. – Я не буду диктовать ни вам, ни ему, но вы должны знать, что отныне я лишь управляю имением для тех, кто меня сменит. И эти труды принесут мне несравненно большую радость, ежели те, ради кого они совершаются, научатся разделять мой к ним интерес. Это – единственное, чем вы и он можете меня вознаградить.
– Роджер, но как же Феликс!
Он немного нахмурился.
– Сестре, – торжественно произнес он, – я не скажу против брата и слова, но это вопрос, который я имею право решать по собственному усмотрению. Я много о нем думал, и думал мучительно. У меня есть свои взгляды, довольно старомодные, которые я сейчас не стану вам излагать. Если мы, как я надеюсь, будем много времени проводить вместе, вы когда-нибудь их поймете. Фамильной собственностью, даже такой маленькой, как моя, нельзя распоряжаться по собственному капризу или даже следуя своим предпочтениям. У ее владельца есть долг перед теми, кто живет на его земле, и долг перед страной. И хотя это может показаться фантазией, я считаю, что у него есть долг перед предшественниками, которые хотели, чтобы имение оставалось у их потомков. Все это для меня священно. То, что я делаю сейчас, в некотором смысле отход от моей жизненной теории, но я поступаю так в убеждении, что это наилучший способ исполнить мой долг. Не думаю, Гетта, чтобы нам стоило дальше об этом говорить.
Тон его был настолько серьезен, что Гетта, хоть и не вполне поняла услышанное, не посмела больше возражать. Роджер не потребовал от нее никаких обещаний, только поцеловал ее по-отечески, сел на лошадь и уехал домой.
Вскоре после этого в Карбери приехал Пол Монтегю, и те же слова были повторены ему, хотя куда менее торжественно. Роджер принял Пола совершенно по-старому. Роджер сказал, что отказывается от своего гнева, что Пол будет снова Полом, и держал обещание, как бы это ни было ему мучительно. О своей любви к Гетте, о былых надежах, о разочаровании, чуть его не сломившем, он не сказал счастливому сопернику и слова. Монтегю все это знал, однако нужды поминать прошлое не было. Роджер твердо дал себе слово никогда больше не говорить Полу о Гетте как о девушке, которую он когда-то любил, хотя и мечтал о времени, возможно далеком, когда, быть может, напомнит ей о своей верности. Он подробно говорил о земле, об арендаторах и работниках, о своей
