Антология исторического детектива-18. Компиляция. Книги 1-10 (СИ) - Хорватова Елена Викторовна

— Какая, к черту, уверенность! Вы… — Чулицкий, только что ревевший трубным голосом на Гесса, внезапно оборвал себя. — Что вы сказали, Сергей Ильич?

Инихов, отбросив сигару в пепельницу и снова потянув носом, воскликнул уже с полной уверенностью:

— Чтоб мне провалиться, но в доме — пожар!

Теперь уже все замолчали. Сушкин, вскочив со стула, на краешке которого он примостился с блокнотом, метнулся к двери гостиной и распахнул ее настежь. В гостиную тут же заструился едкий, очевидного происхождения, дым. Коридор этим дымом был уже затянут полностью.

— Закройте! Немедленно закройте! — полковник Кирилов, опомнившийся первым, ринулся к Сушкину, но тот уже и сам захлопнул дверь, преграждая дыму доступ в гостиную. — Где телефон?

Никита Аристархович метнулся к небольшому, стоявшему в уголке, столику, но Кирилов его опередил:

— Барышня! Одиннадцать — тридцать один! Срочно! Да, Васильевскую пожарную часть! Алло! Жидейкин[166]? Кто у аппарата? Полковник Кирилов говорит!

Сделав сообщение, Митрофан Андреевич повесил трубку и пояснил:

— Они уже знают. Поступило несколько звонков, и с каланчи[167] тоже видно.

— Как — с каланчи?! — Чулицкий даже попятился. — Да где же горит?

Кирилов крутил головой: было похоже, что он что-то ищет. Его ответ поразил всех до глубины души:

— От кровли идет зарево. А в звонках сообщают о задымлении в разных частях здания.

— Поджог?!

Кирилов кивнул:

— Очень на то похоже.

— Матерь Божья!

Саевич:

— А призрак? Призрака видели? — голос фотографа звучал испуганно, почти обреченно.

Кирилов бросил на фотографа полный откровенного презрения взгляд, но все же ответил — сухо, сдержанно:

— О призраке ничего не сказали.

Саевич отошел к окну, его губы подрагивали.

Между тем, Митрофан Андреевич, так и не найдя того, что искал, схватил за руку репортера:

— Господи, Сушкин! У вас тут выпивки — на роту хватит, а вода-то хоть какая-нибудь есть? Ну, хоть сколько-нибудь?

Сушкин поначалу растерянно оглядел заставленный разнообразными бутылками стол, но вдруг уверенно потащил полковника к буфету. Согнувшись пополам, он распахнул его нижние дверцы и вытащил на свет Божий несколько бутылок герольштейнской минеральной воды.

— То, что нужно! — Полковник подхватил одну из бутылок, стремительным движением вскрыл ее и, достав из кармана платок, намочил его водой. — Свой тоже смочите!

Сушкин подчинился.

— Господа! — Митрофан Андреевич обратился ко всем разом. — Мы разведаем, что там: в коридоре и на лестничных маршах. Из гостиной не выходите! Плотно закройте дверь и ждите нас тут!

— Я помогу!

— Оставайтесь со всеми, поручик! Я вообще пошел бы один, но Су… Никита Аристархович мне нужен как проводник. Всё! Никита Аристархович!

— Да?

— Готовы?

— Да!

— Ну, с Богом!

Кирилов и Сушкин, прижав к носам смоченные водой платки, выскочили из гостиной в наполненный дымом коридор и двинулись к выходу из квартиры. Дверь гостиной за ними немедленно захлопнулась.

Электрический свет горел, но лучше от этого не было. Даже шедший на полшага впереди полковника Сушкин то и дело спотыкался, хотя уж он-то собственную квартиру должен был знать, как свои пять пальцев. Но в плотном, черном, едком дыму электрическое освещение было полезно так же, как в бурную ночь кораблям — карбитовый фонарь смотрителя вместо прожектора самого маяка.

Наконец, Сушкин вытянутой рукой уперся во входную дверь:

— Пришли!

— Открывайте!

Сушкин — дело осложнялось необходимость держать у лица платок — начал на ощупь возиться с замком и щеколдой. Полковник, понимая всю сложность ситуации, не торопил его.

Замок щелкнул. Щеколда стукнула. Сушкин толкнул дверь.

— Странно!

— Что?

— Не открывается!

— А ну-ка! — Полковник тоже толкнул дверь, но тоже безуспешно. — Вы уверены, что отперли все запоры?

— Да!

— А ну-ка — вместе!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Полковник и Сушкин налегли на дверь, но та, поддавшись едва-едва и как-то странно пружиня, так и не открылась.

— Проклятье! Ее подперли снаружи! Но… — полковник запнулся. — Помогите-ка мне!

Сушкин сильнее налег на дверь плечом.

— Вы ничего не замечаете?

— Нет, а что?

— Дым через щель выходит наружу! Тяга — обратная! Откуда же дым в коридоре?

— Кухня!

Сушкин и полковник, оставив попытки открыть входную дверь, бросились по коридору в другой конец квартиры. Впрочем, «бросились» — сказано слишком сильно: броситься-то они бросились, но в дыму их продвижение было убийственно медленным, причем «убийственно» — в самом прямом смысле.

Оба — полковник и репортер — кашляли и поневоле дышали все чаще, с воздухом втягивая в легкие и угарный газ. Их головы кружились, глаза слезились, а если бы света было достаточно и для того, чтобы рассмотреть их лица, то лица показались бы красными, словно налившимися кровью. Оба начали понимать, что долго им не продержаться: платки уже почти просохли, да и в смоченном виде вряд ли эти платки являлись достаточной защитой от яда.

К счастью, до кухни они добрались, а задерживаться в самой кухне им не пришлось: с первого же взгляда им стало ясно, что произошло. Уже треть помещения была объята огнем, а сквозь его пелену виднелась маленькая, настежь раскрытая, дверца черного хода. За дверцей, на невидимой лестнице, полыхало голубовато, с какими-то странными — полупрозрачными что ли — всполохами: как-то иначе и лучше описать происходившее не получится.

— Назад!

Прохрипев команду, полковник отшвырнул платок, схватил Сушкина обеими руками и буквально поволок его обратно по коридору. Сушкин не только не сопротивлялся, но и был благодарен: его ноги уже начали подкашиваться.

В гостиную — к счастью, и дверь в нее полковник нашел в кромешной практически тьме — оба ввалились совершенно без сил. Можайский подхватил репортера. Гесс и Любимов — полковника. Чулицкий с Иниховым начали брызгать на них водой.

— Водки, водки им дайте! — это закричал Иван Пантелеймонович.

Чулицкий отшвырнул бутылку минералки и схватил со стола бутылку водки. В свою очередь, Иван Пантелеймонович сгреб в ладонь чей-то недопитый стакан и, приподняв голову Сушкина, влил ему в горло содержимое стакана. Сушкин закашлялся. Полковник, в которого из бутылки водку вливал Чулицкий, тоже закашлялся, оттолкнул от себя Михаила Фроловича и твердо встал на ноги.

— Нужно спешить. Еще минута-другая, и нам конец!

— Что там? Что там?

— Нас заперли снаружи. Кухня в огне: черный ход также отрезан.

Инихов матерно выругался. Любимов побледнел. Гесс — тоже. Саевич, по-прежнему стоявший у окна с трясущимися губами, казался безучастным: он явно думал о чем-то своем и, похоже, даже не слышал полковника. Иван Пантелеймонович рассовывал по карманам непочатые бутылки, причем исключительно водочные. На сторонний взгляд это могло показаться мародерством, но строгое, сосредоточенное выражение лица Ивана Пантелеймоновича свидетельствовало о другом: бутылки он не крал, а запасал их с какой-то важной целью.

Чулицкий, после того, как полковник поднялся на ноги, стоял, повесив голову и закусив губу. Его спесивое, почти хулиганское настроение распекать всех направо и налево, орать на каждого, кто подворачивался под взор, слетело с него. Михаил Фролович, похоже, задумался о вечном.

Можайский, как и всегда, улыбаясь глазами, был сосредоточен. Он мельком взглянул на Митрофана Андреевича, подошел к окну, отодвинул от него Саевича и, повозившись немного со шпингалетом, толкнул раму. Окно распахнулось. В гостиную ворвался ветер, да такой, что Можайский невольно отшатнулся.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Рама, более не удерживаемая рукой, с силой грохнула об откос. Звеня, оконные стекла разлетелись осколками. На самой границе улицы и гостиной, прямо в оконном проеме, завертелись снежинки — настоящей завесой, пеленой, рвавшейся с улицы внутрь, но словно бы отшвыриваемой обратно потоком теплого воздуха.