Эрбат. Пленники дорог - Веда Корнилова

— И тем не менее это так. Кстати, Лиа, почему ты мне ничего не сказала?

— Как ты меня назвал? Лиа? С чего это вдруг? Меня звать Лия…

— Нет, Лиа, — покачал головой Кисс. — Это ты называешь себя неверно. Я тебе уже говорил, что уменьшительное от Лианы — Лиа, а не Лия.

— Мне не нравится.

— А мне наоборот, очень нравится. Имя Лиа куда лучше, чем Лия. И чего ты головой мотаешь? Не согласна? Лиана…Ладно, придумаем что — либо другое… Ну, если родители дали тебе имя растения, то и я тебя могу называть… например, Ромашкой. Когда мы впервые встретились, на тебе как раз было платье с вышитыми на нем ромашками…

— Глупее ничего придумать не мог?

— Значит, не нравится… Что там еще на болотах растет, не напомнишь? Кувшинки там, или лилии…

— Интересно, на каком именно болоте ты видел лилии или кувшинки? Чтоб ты знал, они могут расти только в проточной воде.

— А и верно, не подумал… Тогда что там еще есть? Ряска? Осока? Хм, а такое имя тебе вполне подходит!..

— Перестань!

— Опять, значит, не нравится…Может, все же не будешь возражать против имени Лиа? Кажется я понял, что имя Лиа нравится мне больше Осоки… И звучит лучше.

— Да называй как хочешь… — махнула я рукой. — Хотя я предпочитаю свое обычное имя — Лия. Но переговорить тебя невозможно.

— Тебя звать не Лия, а Лиана. Или, если сокращенно, Лиа.

— Я уже тебе сказала — называй, как хочешь.

— Так все же почему ты мне ничего не рассказала?

— О чем?

— Вот только не надо прикидываться непонимающей! Уже насмотрелся, как ловко ты это делаешь. Видишь ли, я тоже не сразу понял, в чем дело.

— Объясни, что тебе не ясно?

— Я имею в виду свое чуть ли не воскрешение из мертвых. Вначале посчитал, что выздоровел сам по себе. Потом, когда первая радость спала, до меня стало кое-что доходить. А точнее, стал понимать, что с моей поправкой не все так просто. Я-то знаю как приходят в себя люди после серой лихорадки. Выздоравливают медленно и тяжело. А у того меня и близко не было. Просто сразу проснулся здоровым. Лиа, почему ты так поступила?

— Как именно? Ты о чем спрашиваешь? Почему я ушла?

— И об этом тоже…

— Знаешь, стоит нам с тобой остаться вдвоем, как мы непременно сцепимся друг с другом… До сих пор не понимаю, как мы еще не убили друг друга!

— Не без того — усмехнулся Кисс. — Но я спрашиваю тебя вовсе не о том. Так что не уводи разговор в сторону…

Как оказалось, вначале Кисс, глядя на меня, решил, что я простудилась. И хотя до того он уже успел на меня очень крепко разозлиться, но решил, что мое нежелание трогаться с места — обычный каприз больного человека. Правда, когда вернувшись после недолгой отлучки на реку, он не нашел меня на месте, то вдобавок здорово растерялся и испугался. Отыскать меня он сумел только под утро, когда стало рассветать… Как он меня нашел? Сказал, что по следам, да еще чувствовал, куда надо идти… Оказывается, я прошла от реки довольно далеко в глубь леса. Лишь найдя меня, Кисс заметил, что не только его, но и моя рука перевязана лоскутами из его рубашки. Я уже была в глубоком беспамятстве, только бредила…

Чуть позже, вслушиваясь в мои бессвязные речи, и, так сказать, расставляя кое-что из услышанного по местам, Кисс стал о многом догадываться, в том числе и о причине своего внезапного выздоровления. Вначале он обратил внимание на то, что лоскутами из его рубашки перевязаны и моя рука, и его… Однако окончательно он удостоверился в том, что произошло, лишь тогда, когда обнаружил, что у меня нет ни браслета, ни сережек, а из его кошелька исчезло все золото…

— Я из тех, кто в этой жизни повидал многое. Когда сопоставил между собой кое-какие факты, то многое стало понятным. Ты сделала переклад. Знаешь, Лиа, я никак не ожидал от тебя такого! Совсем не ожидал… О перекладах я, конечно, слышал, и даже как-то довелось общаться с одним из тех, на кого его делали… Так что имею представление, что это такое. В общем, должен признаться, ты меня удивила. У меня сложилось о тебе несколько иное представление…

— Не поделишься — какое именно?

— Кстати, у тебя на руке три шрама. Не знаю, понравится это тебе, или нет, но я вынужден был перебинтовывать твою руку. Во — первых, повязка сбилась, а во — вторых мне надо было удостовериться в своих подозрениях… Так вот, один из шрамов совсем старый. Я тут вспомнил кое-что, в том числе и твой разговор в тюрьме с княгиней Айберте. Если ты помнишь, я при нем присутствовал… Она и была тем человеком, с которого на тебя впервые делали переклад?

— Тебе-то что за дело?

— Лиа, я просто спрашиваю. Не надо встречать мой вопрос в штыки. Возможно, нам с тобой не один день придется провести вместе, пока не выберемся к человеческому жилью. Я просто хотел бы знать о тебе чуть больше, так что мой вопрос пусть тебя не обижает. Конечно, если тебе это неприятно, то можешь не отвечать. Просто я понимаю, что судя по времени, когда ты получила этот шрам… Похоже, когда на тебя делали первый переклад, ты в то время была еще совсем ребенком! Мой жизненный опыт подсказывает мне, что это случается лишь в том случае, когда родители или хотят заработать подобным образом, или стремятся избавиться от ненужного ребенка, или же поступают так, если в родне имеется некто другой, более ценимый человек, благо и здоровье которого ставится куда выше…

— Похоже, ты не очень хорошо думаешь о людях…

— У меня для этого есть все основания, в том числе и куда больший жизненный опыт, чем у тебя. Итак? Как всегда, будешь отмалчиваться, или уводить разговор в сторону?

— Ну, деньги в том, в первом случае, были ни при чем. Хотя в целом, насчет первого переклада, ты прав… Его делали с… Это была моя… В общем, нынешняя княгиня Айберте.

Не знаю, отчего у меня вырвались эти слова. Сами собой, помимо моей воли. Не поверите, но мне отчего-то не хотелось вспоминать об Эйринн, и дело тут было не в моем чувстве вины перед ней. Малышку Эри в детстве и юности я вспоминаю без вражды и с потаенной грустью, но Эйринн… В чем дело? Неужели только в растревоженных воспоминаниях о Гайлиндере? Или оттого, что я никак не могу отделаться от мысли, что гибель Гайлиндера отчасти лежит на князе Айберте, а Эйринн, зная о том, тем не менее молчит о произошедшем? Или же здесь иная причина? Интересно, как бы я повела себя, если б вдруг стало известно, что я, пусть и помимо своей воли, но сопричастна к смерти любимого человека, того же Вольгастра? Ой, нет, такого греха на своей душе иметь не желаю ни за что на свете! Пусть Вольгастр живет, пусть у него все сложится хорошо, пусть его дальше по жизни ведут Пресветлые Небеса, а моя пока еще так и не прошедшая обида… Конечно, та рана на душе все еще кровоточит, но время постепенно должно залечить многое…